Страница 7 из 22
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Несмотря на сильную качку, жизнь на корабле устанавливалась. Для англосаксонца путешествие — самая обыкновенная вещь. Он чувствует себя на всяком судне как дома, тогда как француз в такой обстановке непременно выглядит путешественником.
Когда не было сильного ветра, пассажиры отправлялись на «бульвары». Прогуливавшиеся во время качки походили на пьяных, которых бросало из стороны в сторону. Дамы, не желавшие подниматься на палубу, сидели в своих каютах или же в общих залах, где раздавались звуки фортепиано. Играть было чрезвычайно трудно, так как от качки получались пропуски или в мелодии, или в аккомпанементе. Из всех игравших выделялась высокая худая дама. Она, должно быть, была хорошая музыкантша.
Во время этого концерта присутствовавшие просматривали книги, которые лежали на столах, и, если кому-нибудь случалось встретить интересное место, он тотчас прочитывал его вслух, вызывая одобрение со стороны слушателей. Под диваном валялось несколько английских журналов, которые отличаются тем, что, не будучи еще разрезаны, уже имеют потрепанный вид. Это происходит оттого, что существует обычай читать журналы, не разрезая их. Однажды у меня хватило терпения прочесть таким образом весь «Нью-Йорк Геральд», где я наткнулся на следующий столбец: «М. X. просит прелестную мисс Л., которую он встретил вчера в омнибусе на Двадцать пятой улице, зайти к нему завтра в семнадцатый номер гостиницы Святого Николая для переговоров о брачном союзе». Судите сами, могло ли меня интересовать, как поступила прелестная мисс Л. в этом случае; понятно, что подобная статья не вознаградила меня за труд переворачивать большие неразрезанные листы.
Все послеобеденное время я провел в большом зале, занимаясь наблюдениями и разговорами с Дэном Питфержем, сидевшим рядом со мной.
— Ну, как вы себя чувствуете после падения? — спросил я у него.
— Великолепно, — ответил он. — Только вот что-то тихо двигаемся.
— Кто тихо двигается? Вы?
— Нет, не я, а корабль. Винтовые котлы плохо действуют, и давление слишком слабое.
— Вам, видно, хочется скорее приехать в Нью-Йорк?
— Нисколько! Я просто высказываю мнение с точки зрения механика! Мне здесь отлично, и я очень пожалею, когда придется расстаться со всеми этими оригиналами, которых случай собрал на корабле для моего развлечения.
— Оригиналы! — воскликнул я, рассматривая входивших в зал. — Но где вы их нашли? Здесь все так похожи друг на друга.
— Ах, — сказал доктор, — видно, что вы их не заметили. Взгляните повнимательнее вон хоть на ту группу мужчин, которые так бесцеремонно растянулись на диванах, нахлобучив шляпы. Это типичнейшие янки, умные и деятельные, но в высшей степени невоспитанные люди. Да, милостивый государь, это настоящие саксонцы, жадные к деньгам и мастера на все. Заприте двух янки в одну комнату, и через час они непременно выиграют друг у друга по десяти долларов.
— Скажите, кто этот господин маленького роста в длинном сюртуке и в коротких панталонах, который постоянно с ними?
— Это бывший министр, важная персона из Массачусетса. Он едет за своей женой, бывшей учительницей, сильно скомпрометированной одним большим процессом.
— А этот господин с мрачным видом, как будто погруженный в какие-то вычисления?
— Вы не ошиблись, он вечно занят вычислениями.
— Решением математических задач?
— Нет, он просто считает и пересчитывает свои деньги. Во всякое время он может определить свое состояние с точностью до одного цента. Он очень богатый человек. Целый квартал в Нью-Йорке выстроен на его земле. Четверть часа тому назад он имел миллион шестьсот двадцать пять тысяч триста шестьдесят семь долларов с половиной, но теперь у него только миллион шестьсот двадцать пять тысяч триста шестьдесят семь долларов с четвертью.
— Почему же произошла эта разница?
— Потому что он только что выкурил сигару в тридцать су, Своими остротами доктор положительно развеселил меня, и, чтобы вызвать его снова на разговор, я указал ему на группу в противоположном конце зала.
— Это, — сказал он мне, — люди далекого Запада. Самый высокийэто директор банка в Чикаго. Он постоянно носит при себе альбом с лучшими видами родного города. Он гордится им, и не без основания; город, заложенный в тысяча восемьсот тридцать шестом году на пустынном месте, теперь имеет четыреста тысяч жителей, считая и его. Рядом с ним сидит супружеская пара из Калифорнии. Жена прелестная, изящная женщина, муж приобщился к цивилизации только теперь, прежде он был пахарь, но в один прекрасный день нашел самородок.
— Это человек с весом, — сказал я.
— Конечно, — ответил доктор, — ведь он обладает миллионным состоянием.
— А этот длинный господин, который все качает головой, как негр в стенных часах?
— Это знаменитый Кокбурн из Рочестера, всемирный статистик, который все взвесил, измерил и высчитал. Поговорите с этим маньяком, и он сообщит вам, сколько хлеба съел пятидесятилетний человек в течение всей своей жизни и сколько кубических метров воздуха он поглотил за это время. Кроме того, он может сказать, сколько томов инкварто займет речь адвоката из Темпель-Буи и сколько миль ежедневно проходит почтальон, разнося только любовные письма. От него вы можете узнать число вдов, проходящих в течение часа через Манданский мост, и какой вышины пирамиду можно построить из сандвичей, уничтожаемых в год его согражданами. Он вам может еще…
Разговорам доктора на эту тему не было бы конца, но вот в зале появились новые пассажиры, и он поспешил ознакомить меня с их характеристикой. Сколько разнообразнейших типов было в этой толпе! Большинство пассажиров переселялись с одного континента на другой с целью обогатиться на американской почве.
Между этими искателями приключений, изобретателями и людьми, находящимися в постоянной погоне за счастьем, Дэн Питферж указал мне на одного господина как на соперника доктора Либиха.
Господин этот был ученый-химик. Он уверял, что изобрел средство сконцентрировать питательные элементы целой бычьей туши в мясной лепешке величиной в пятифранковую монету.
Другой изобретатель отправлялся в Новую Англию с целью получить премию за изобретение паровой лошадиной силы, помещенной в ящичке для карманных часов. Наконец, еще один, француз с улицы Жапан, вез тридцать тысяч кукол, произносящих слово «папа» с чисто американским акцентом и был уверен, что успех ему обеспечен.
Кроме этих господ было еще много разных оригиналов, но цель путешествия и дальнейшие намерения их оставались неразгаданными. Может быть, какой-нибудь беглый кассир, ничего не подозревая, подружился на корабле с агентом сыскной полиции, который только и ждал прибытия в Нью-Йорк, чтобы арестовать его. Но вот в зал вошла молодая парочка, поразившая меня своим скучающим видом.
— Вы не знаете, кто это? — спросил я доктора.
— Это перуанцы, — сказал он. — Они недавно поженились и провели свой медовый месяц в путешествиях по всему свету. Выехав из Лимы в день свадьбы, они отправились в Японию; там они еще обожали друг друга; в Австралии они уже только любили, но Франции еще того менее — только выносили друг друга, в Англии поссорились, а в Америке, конечно, разведутся.
— А кто этот господин с таким надменным видом? По тщательно закрученным черным усам его можно принять за офицера.
— Это мормон, некий господин Хатч, один из лучших проповедников города Святых. Какой красивый мужчина! Обратите внимание на этот гордый взгляд, на это благородное лицо, на эти манеры, так резко отличающие его от янки. Он возвращается из Германии и Англии, где успешно проповедовал мормонизм. Секта эта имеет в Европе массу последователей, которым разрешает подчиняться законам их страны.
— Еще бы не разрешать, когда многоженство запрещено в Европе.
— Без сомнения, запрещено, но вы напрасно думаете, что оно обязательно для мормонов. Брикгам Юнг имеет гарем, потому что это ему нравится, но последователи его на берегах Соленого озера в этом отношении ему вовсе не подражают.