Паровой дом

— Бездельники! Канальи! — кричал Год, вырываясь из рук крепко державших его индусов.

Но также, как и мы все, он принужден был ограничиться бесплодными ругательствами, которых, по-видимому, индусы даже и не понимали. Вырваться из рук наших мучителей не было никакой возможности.

Огонь погас, пощадив только безобразный остов подвижного павильона, проехавшего половину полуострова.

Индусы принялись за «Железного великана», желая уничтожить и его. Но тут они оказались бессильны; стальная бронь защищала гиганта; несмотря на все усилия, он уцелел, что привело капитана в неописуемый восторг.

В это мгновение показался человек, вероятно начальник шайки, и все разбойники выстроились вокруг него. Он шел с проводником, в котором мы тотчас узнали Калагани. Но Гуми не было: вероятно, он жизнью заплатил за свою преданность, и нам было не суждено свидеться с ним.

Калагани приблизился к полковнику Мунро и, не опуская глаз, хладнокровно показав на него, произнес:

— Вот этот!

Сэра Эдварда окружили, схватили, и он исчез в толпе, двинувшейся на него, не успев даже пожать нам руки или закричать нам что-нибудь на прощание.

Капитан Год, Банкс, сержант, Фокс — все мы рвались спасти его из рук индусов!.. Но пятьдесят человек повалили нас на землю, и малейшие движения кончились бы смертью! В эту минуту мы не могли спасти полковника Мунро и должны были беречь свои силы для будущего.

Через четверть часа индусы отпустили нас и убежали вслед за первым отрядом. Преследование их пользы не принесло бы, а между тем мы хотели броситься вперед.

— Не трогайтесь с места, — сказал Банкс.

Мы повиновались.

Итак, все нападение индусов, предводительствуемых Калагани, было направлено против одного полковника. Какая цель могла руководить изменником? Действовать самостоятельно он не мог, это было ясно. Чьим же орудием был он в таком случае?.. Имя Нана Сахиба невольно пришло мне в голову…

На этом месте оканчивается рукопись Моклера. Молодой француз не видал последних событий, служивших заключением драмы. События эти обнаружились впоследствии и служат дополнением к рассказу о путешествии по Северной Индии.

ЭПИЛОГ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Полковник попал в руки банды дакоитов, соединившихся с остатками шайки Нана Сахиба, который бежал после погрома Тандийтского пала, переслав Калагани приказ направить поезд парового дома к берегам озера Путариа, что последний и исполнил.

Оба индуса благополучно переплыли озеро и уже продвигались в тумане по дороге в Джубульпар, как вдруг до них долетел крик. Чей-то голос звал Калагани по имени.

— Я здесь, Нассим, — отозвался Калагани.

И немедленно после этого невдалеке от дороги раздался странный дикий «кизри» — воинственный клич племен Гуижвана, хорошо известный Гуми.

Застигнутый врасплох индус не успел предпринять ничего. К тому же смерть Калагани не спасла бы его от рук шайки индусов и не принесла бы помощи его товарищам. Инстинкт шепнул ему бежать и, воспользовавшись тем мгновением, когда Калагани отошел навстречу человеку, названному им Нассимом, он бросился в сторону от дороги и притаился в джунглях, где все старания отыскать и убить его оказались напрасными. Калагани не мог терять времени и, сильно досадуя на промах, двинулся с шайкой дакоитов к месту высадки «Железного великана».

Там произошло нападение на путешественников, и полковник Мунро был уведен отрядом в заброшенную крепость Капор, расположенную на высоком выступе гор Сатпура. На центральной площадке разоренной крепости сохранилась только одна знаменитая бронзовая пушка Бильза, вылитая в эпоху Джегангира, гигантское орудие в шесть метров длины, сорокачетырехфунтового калибра.

В этой-то крепости ожидал свою жертву Нана Сахиб.

Оба врага очутились лицом к лицу.

— Мунро, — сказал Нана Сахиб, — твои привязали к жерлу пушек сто двадцать пешаварских пленников, и после того более тысячи двухсот сипаев погибло этой страшной смертью! Твои безжалостно умертвили лафорских беглецов; после взятия Дели умертвили трех принцев и двадцать девять членов королевской фамилии; наших истреблено в Лакнау шесть тысяч, и после Пенджабской кампании три тысячи. Всего поплатились жизнью в это восстание за национальную независимость сто двадцать тысяч туземных офицеров и солдат и двести тысяч туземных жителей.

— Смерть! Смерть! — закричали дакоиты и индусы, стоявшие вокруг Нана Сахиба.

Набоб движением руки заставил их молчать и ждал ответа полковника Мунро, но тот молчал.

— Ты, Мунро, — продолжал набоб, — собственноручно убил рани из Джанси, мою верную подругу… и она не отомщена.

Ответа не последовало.

— Наконец, четыре месяца тому назад мой брат Валао-Рао пал от английских пуль, направленных против меня… мой брат не отомщен тоже.

— Смерть! Смерть!..

На этот раз крики эти раздались с большей силой и шайка сделала движение, готовая броситься на пленника.

— Молчать! — закричал Нана Сахиб. — Ждите правосудия.

Все смолкли.

— Мунро, — продолжал набоб, — один из твоих предков, Гектор Мунро, первый раз осмелился применить эту страшную казнь, которая в войну 1857 года приняла такие страшные размеры! Он первый приказал привязывать живыми к пушечному дулу индусов, наших братьев и родственников.

Послышались новые крики, новые угрозы, которых Нана Сахиб не мог сдержать.

— Месть за месть! — обернувшись, он прибавил. — Видишь эту пушку! Тебя привяжут к ее жерлу! Она заряжена, и завтра с восходом солнца выстрел ее, повторенный эхом горы, возвестит всем, что месть Нана Сахиба наконец совершилась.

Полковник пристально глядел на набоба со спокойствием, которого не могло поколебать приближение смерти.

— Хорошо, — сказал он, — ты делаешь то, что сделал бы и я, если бы ты попал в мои руки.

С этими словами полковник Мунро сам подошел к пушке, к жерлу которой его привязали крепкими веревками, заложив руки за спину.

Тогда вся ватага индусов и дакоитов целый час издевалась над ним и оскорбляла его. Но и тут полковник Мунро сохранил то же спокойствие, с каким он готовился умереть.

Наступила ночь. Нана Сахиб, Калагани и Нассим удалились в развалины, а вслед за ними разошлись на покой и их сподвижники.

Сэр Эдвард Мунро остался наедине с Богом и смертью…

ГЛАВА ВТОРАЯ

Тишина продолжалась недолго. Во время еды было выпито изрядное количество араки, благодаря чему снова послышались порывистые крики, затем шум мало-помалу затих, и сон овладел пировавшими. Часов около восьми из казармы вышел индус; по всей вероятности, ему было приказано сторожить полковника, так как он тотчас подошел к пушке удостовериться, здесь ли пленник. Сильной рукой попробовал он веревки, потом, не обращаясь к полковнику, произнес как бы про себя:

— Десять фунтов хорошего пороха!.. А давно не говорила старая рипорская пушка!

Это замечание вызвало презрительную улыбку на гордом лице полковника Мунро. Как ни ужасна была предстоявшая смерть, она не страшила его. К чести этого энергичного человека нужно сказать, что он ни на минуту не позволил своей мысли сосредоточиться на последнем мгновении жизни, когда разорванные члены разлетятся в пространство. Он закрыл глаза и мысленно переживал прошлое… Образ леди Мунро явился перед ним. Он видел ее молодой девушкой в гибельном Канпуре, в том доме, где впервые восхитился ею, узнал и полюбил. Все эти счастливые часы в последний раз оживали в его воспоминании.

Но тут ему представилась страшная развязка кан-пурской драмы, взятие в плен леди Мунро и ее матери в Биби-Гаре и наконец этот колодец, гробница двухсот жертв, над которой четыре месяца назад он плакал в последний раз.

Потом мысли его перенеслись к товарищам… Что делают теперь Банкс, капитан Год, Моклер и другие! Они свободны, но, к несчастью, вряд ли могут узнать, где в данную минуту полковник Мунро. На Гуми тоже надежда плохая: вероятно, Калагани из простой предосторожности успел с ним рассчитаться. Молить Бога о случайном спасении было бесполезно. Полковник Мунро не был способен предаваться обманчивым мечтам.