Дети капитана Гранта

И все же благодаря энергии и расторопности скотопромышленнику удавалось преодолевать все эти трудности. Он шел вперед миля за милей. Равнины, леса, горы оставались позади. Но на переправах через реки ему требовалось, кроме энергии и расторопности, еще нечто большее: ничем не сокрушимое терпение, которого должно было хватить не на часы, не на дни, а на целые недели. Каждая речка становилась преградой, но вовсе не потому, что ее нельзя было преодолеть. Причина задержек одна – упрямство стада, не желающего идти вброд: быки, хлебнув воды, поворачивают назад; овцы в страхе разбегаются в разные стороны. Надо ждать ночи, чтобы снова попытаться загнать стадо в реку, но попытка не удается. Баранов бросают в воду силой, но овцы не решаются следовать за ними. Пробуют в течение нескольких дней томить скот жаждой, но и это ни к чему не приводит. Переправляют на противоположный берег ягнят в надежде, что матери, услышав их крики, бросятся к ним. Но ягнята блеют, а матери не трогаются с места. Такое положение длится иногда целый месяц, и скотопромышленник не знает, что ему делать со своей блеющей, ржущей и мычащей армией. Вдруг в один прекрасный день без всякой видимой причины, словно по какому-то капризу, часть стада начинает переходить реку, и тут возникает новая трудность – помешать животным беспорядочно бросаться в воду, так как при этом они сбиваются в кучу и многие, попав в стремнины, тонут.

Вот что рассказал путешественникам Сэм. Мэчел. Во время его рассказа большая часть стада прошла мимо в полном порядке, и скотопромышленник должен был поторопиться снова встать во главе своей армии и вести ее к лучшим пастбищам. Он простился с Гленарваном и его спутниками. Все крепко пожали ему руку. Затем он вскочил на прекрасного туземного коня, которого держал под уздцы один из погонщиков, и через несколько мгновений уже исчез в облаке пыли.

Повозка снова двинулась в путь и остановилась только вечером у подошвы горы Толбот. На привале Паганель весьма кстати напомнил о том, что было 25 декабря, день Рождества – праздника, столь чтимого в английских семьях. Но и мистер Олбинет не забыл этого: в палатке был сервирован вкусный ужин, заслуживший искреннюю похвалу сотрапезников. И в самом деле, Олбинет превзошел самого себя: он умудрился приготовить из своих запасов европейские блюда, которые не часто можно получить в пустынях Австралии. На этом достопримечательном ужине были поданы: оленья ветчина, солонина, копченая семга, пирог из ячменной и овсяной муки, чай в неограниченном количестве, виски в изобилии и несколько бутылок портвейна. Как будто все это было в столовой замка Малькольм, среди гор Шотландии.

Действительно, на пиршестве было все, начиная от имбирного супа и кончая печеньем. Все же Паганель счел нужным еще пополнить десерт плодами дикого апельсинового дерева, росшего у подножия холмов. Надо признаться, апельсины эти были довольно-таки безвкусны, а их зернышки, попав на зуб, обжигали рот, словно кайенский перец. Географ же, видимо, из научной добросовестности, так наелся этими апельсинами, что сжег себе нёбо и оказался не в состоянии отвечать на многочисленные вопросы майора об особенностях австралийских пустынь.

На следующий день, 26 декабря, не произошло ничего, о чем стоило бы рассказать. Путешественники миновали истоки реки Нортон, а позднее – наполовину пересохшую реку Макензи. Погода стояла прекрасная, не слишком жаркая. Дул южный ветер, приносящий здесь прохладу, как северный ветер в нашем полушарии. Паганель обратил на это внимание своего юного приятеля Роберта Гранта.

– Нам повезло, – прибавил он, – ибо в Южном полушарии обычно жарче, чем в Северном.

– А почему? – спросил мальчик.

– Почему, Роберт? Разве ты никогда не слыхал, что Земля зимой ближе к Солнцу?

– Слыхал, господин Паганель.

– И что зимой холодно только потому, что лучи солнца падают более косо?

– Да, господин Паганель.

– Так вот, мой мальчик, по этой самой причине в Южном полушарии жарче.

– Не понимаю, – с удивлением ответил Роберт.

– А вот подумай, – продолжал Паганель. – Когда у нас там, в Европе, зима, то какое же время года здесь, в Австралии, у антиподов?

– Лето, – сказал Роберт.

– Ну, и если в это время Земля как раз ближе к Солнцу… Понимаешь?

– Понимаю.

– Значит, лето Южного полушария должно быть жарче лета Северного полушария именно благодаря этой близости к Солнцу.

– Теперь мне все ясно, господин Паганель.

– Итак, когда говорят, что Земля ближе к Солнцу зимой, то это верно лишь по отношению к нам, живущим в северной части земного шара.

– Вот это мне не приходило в голову, – промолвил Роберт.

– Ну так помни теперь, мой мальчик.

Роберт с большой охотой выслушал эту маленькую лекцию по космографии, в дополнение к которой он узнал еще и о том, что средняя температура в провинции Виктория составляет плюс семьдесят четыре градуса по Фаренгейту (+23,33° по Цельсию).

Вечером отряд сделал привал за озером Лонсдейл, в пяти милях от него, между горой Драммонд, поднимавшейся на севере, и горой Драйден, невысокая вершина которой вырисовывалась на южной стороне небосклона.

На следующий день, в одиннадцать часов утра, повозка добралась до берегов реки Уиммеры, у сто сорок третьего меридиана.

Река эта, шириной в полмили, несла свои прозрачные воды между высокими акациями и камедными деревьями. Великолепные мирты вздымали на пятнадцатифутовую высоту свои длинные плакучие ветви, пестревшие красными цветами. Множество птиц – иволги, зяблики, золотокрылые голуби, не говоря уж о болтливых попугаях, – порхало среди зеленых ветвей. Внизу, на воде, резвилась пара черных лебедей, пугливых и неприступных. Но эти редкие птицы австралийских рек вскоре исчезли за излучинами Уиммеры, причудливо орошавшей эту пленительную долину.

Между тем повозка остановилась на ковре из зеленых трав, свисавших бахромой над быстрыми водами реки. Ни моста, ни парома не было. А все же перебраться было необходимо. Айртон стал искать удобного брода. В четверти мили вверх по течению река показалась ему менее глубокой, и он решил, что в этом месте можно будет перебраться на другой берег. Сделанные им в нескольких местах измерения показали, что река здесь не глубже трех футов. Значит, повозка могла без большого риска пройти по такому неглубокому месту.

– Нет никакого другого способа переправиться на другой берег? – обратился Гленарван к боцману.

– Другого нет, милорд, – ответил Айртон, – но эта переправа не кажется мне опасной. Как-нибудь переберемся.

– Леди Гленарван и мисс Грант должны выйти из повозки?

– Ни в коем случае. Мои быки крепки на ногу, и я берусь вести их по верному пути.

– Что ж, Айртон, – сказал Гленарван. – Я полагаюсь на вас.

Всадники окружили тяжелую повозку, и отряд смело вошел в воду. Обычно, когда телеги пересекают реку вброд, к ним прикрепляют кругом пустые бочки, чтобы поддержать их на поверхности воды. Но здесь такого спасательного пояса не имелось, и надо было положиться на чутье быков и на осторожность возницы. Айртон, сидя на козлах, правил; майор и оба матроса, рассекая быстрое течение, пробирались в нескольких саженях впереди. Гленарван и Джон Манглс держались по обеим сторонам повозки, готовые прийти на помощь путешественницам. Паганель и Роберт замыкали шествие.

Все шло хорошо до середины Уиммеры. Но здесь дно стало опускаться и вода поднялась выше колес. Быки, отнесенные течением от брода, могли потерять дно под ногами и потянуть за собой качавшуюся повозку. Айртон отважно соскочил в воду и, схватив быков за рога, заставил их вернуться к броду.

В эту минуту повозка неожиданно на что-то натолкнулась, раздался сильный треск, и она сильно накренилась. Вода залила ноги путешественницам. Несмотря на все усилия Гленарвана и Джона, уцепившихся за дощатую стенку, повозку стало относить течением. Минута была критическая.

К счастью, быки мощно рванулись вперед и потащили за собой повозку. Дно начало подниматься, и вскоре животные и люди, промокшие, но счастливые, очутились в безопасности на другом берегу.