Дети капитана Гранта

– Совершенно верно, – сказал Паганель.

– Однако в тех обрывках слов, которые уцелели в документе, ничто не может относиться к Новой Зеландии, – возразил Гленарван.

– На это уж я не могу вам ответить, – сказал боцман.

– Хорошо, Айртон, – сказал Гленарван, – вы сдержали свое слово, я сдержу свое. Мы обсудим, на каком из островов Тихого океана вас высадить.

– О, это мне все равно, – заявил Айртон.

– Ступайте в свою каюту и ждите нашего решения, – сказал Гленарван.

Боцман удалился в сопровождении охранявших его матросов.

– Этот негодяй мог бы стать настоящим человеком, – сказал майор.

– Да, – согласился Гленарван. – Он умен, у него сильный характер. И надо же было, чтобы его способности направились на зло!

– Ну, а Гарри Грант?

– Боюсь, что найти его невозможно. Бедные дети! Кто скажет, где их отец?

– Я, – отозвался Паганель, – да, я!

Читатель заметил, что географ, обычно такой словоохотливый, такой нетерпеливый, не проронил почти ни слова за все время допроса. Он молча слушал. Но то, что он сказал сейчас, стоило многих речей. Гленарван встрепенулся.

– Вы, Паганель? Вы знаете, где капитан Грант? – воскликнул он.

– Да, насколько это вообще возможно, – ответил географ.

– И как же вы это узнали?

– Все из того же документа.

– А-а… – протянул майор тоном полнейшего недоверия.

– Сначала выслушайте, Мак-Наббс, а потом уже пожимайте плечами… – заметил географ. – Я молчал до сих пор, зная, что вы мне все равно не поверите. Да и к чему было говорить! Если же сейчас я все же решаюсь на это, то только потому, что слова Айртона подтвердили мои предположения.

– Значит, в Новой Зеландии? – спросил Гленарван.

– Выслушайте меня, а потом судите сами, – отвечал Паганель. – Ошибка в письме, которая спасла нас, была не случайна, ее можно объяснить. В то время как я писал под диктовку Гленарвана, слово «Зеландия» не давало мне покоя, и вот почему. Помните, как мы все сидели в повозке и Мак-Наббс рассказывал леди Гленарван о каторжниках, о крушении у Кемденского моста? При этом он дал ей номер «Австралийской и Новозеландской газеты», где описывалась эта катастрофа. Так вот, когда я писал письмо, эта газета валялась на полу; она была сложена так, что из ее английского названия виднелось всего два слога – aland. И вдруг меня осенило. Именно такое слово «aland» было в документе, написанном по-английски; до сих пор мы считали, что это означает «на землю», а на самом деле это окончание слова «Zealand», Зеландия!

– Что такое? – вырвалось у Гленарвана.

– Да, – продолжал Паганель голосом, в котором чувствовалась глубочайшая уверенность, – это толкование раньше мне в голову не приходило. И знаете почему? Да потому, что я, естественно, изучал главным образом французский экземпляр документа, более полный, чем другие, а как раз в нем-то этого важного слова и нет.

– Ой-ой! Какой вы, однако, фантазер, Паганель! – сказал Мак-Наббс. – И как легко вы забываете свои прежние доводы!

– Пожалуйста, майор, я готов на все вам ответить.

– Тогда скажите, как истолковывается слово austral?

– Так же, как с самого начала. Оно обозначает: «южные страны».

– Хорошо! А обрывок слова indi, который первоначально истолковывался как indiens – «индейцы», затем как indigenes – «туземцы»? Теперь как вы его понимаете?

– Третье и последнее его толкование таково: это начало слова indigence – нужда, лишения.

– A contin? Означает ли по-прежнему континент? – воскликнул Мак-Наббс.

– Нет, конечно, раз Новая Зеландия только остров.

– Тогда как же? – спросил Гленарван.

– Дорогой лорд, я сейчас прочту вам документ в новом, третьем толковании, и вы сами увидите. Но прежде прошу вас: во-первых, забудьте, насколько возможно, прежние толкования и отбросьте предвзятые мнения; во-вторых, имейте в виду, некоторые места вам покажутся натянутыми, и возможно, что я их толкую неудачно; таково, например, слово agonie, которое я, однако, никак не могу истолковать иначе. Но все эти места совершенно не важны. К тому же мое толкование основывается на французском экземпляре документа, а он, не забывайте, написан англичанином, которому могли быть неизвестны некоторые особенности чужого языка. А теперь я начинаю.

И Паганель медленно и внятно прочел следующее:

– «Двадцать седьмого июня 1862 года трехмачтовое судно «Британия», из Глазго, после долгой агонии потерпело крушение в южных морях, у берегов Новой Зеландии (по-английски Zealand). Двум матросам и капитану Гранту удалось выбраться на берег. Здесь, терпя постоянно жестокие лишения, они бросили этот документ под…. долготы и 37° 11' широты. Придите им на помощь, или они погибнут».

Паганель умолк. Такое толкование документа было вполне допустимо. Но именно потому, что оно казалось таким же правдоподобным, как и прежние его толкования, оно также могло быть ошибочным. Вот почему ни Гленарван, ни майор не стали его оспаривать. Однако раз следы «Британии» не были найдены ни у берегов Патагонии, ни у берегов Австралии, там, где проходила тридцать седьмая параллель, то, конечно, были шансы найти их в Новой Зеландии.

Когда географ сказал об этом, его друзья были поражены.

– Скажите, Паганель, – обратился к нему Гленарван, – почему же вы два месяца держали в тайне это новое толкование?

– Потому что я не хотел понапрасну вас обнадеживать. К тому же мы ведь все равно направлялись в Окленд, лежащий именно на той широте, которая была указана в документе.

– Ну, а потом, когда мы отклонились от этого пути, почему же вы тогда ничего не сказали?

– По той причине, что мое толкование, как бы верно оно ни было, не могло бы помочь спасти капитана Гранта.

– Почему вы так думаете?

– Да потому, что если с тех пор прошло целых два года и капитан не появился, значит, он пал жертвой либо крушения, либо новозеландцев.

– Так вы думаете?.. – спросил Гленарван.

– Я думаю, что, быть может, и удастся найти какие-либо останки «Британии», но потерпевшие крушение люди безвозвратно погибли.

– Ни слова об этом, друзья мои, – сказал Гленарван. – Предоставьте мне выбрать подходящий момент, чтобы сообщить эту печальную весть детям капитана Гранта.

Глава XX

КРИК В НОЧИ

Вскоре вся команда «Дункана» узнала, что сообщение Айртона не пролило света на судьбу капитана Гранта. Все впали в глубокое уныние: на боцмана возлагалось столько надежд, а оказалось, что ему неизвестно ничего, что могло бы навести «Дункан» на след «Британии».

Итак, яхта шла прежним курсом. Оставалось лишь выбрать остров, на котором высадить Айртона.

Паганель и Джон Манглс справились по корабельным картам. Как раз на тридцать седьмой параллели значился клочок земли под названием риф Мария-Тереза. Этот скалистый, затерянный в Тихом океане островок расположен в трех с половиной тысячах миль от американского побережья и в тысяче пятистах милях от Новой Зеландии. На севере ближайшая к нему земля – архипелаг Паумоту, находящийся под протекторатом Франции; к югу же никаких земель вплоть до вечных льдов Южного полюса нет. Суда никогда не пристают к берегам этого пустынного островка. Никаких отголосков того, что делается в мире, не долетает до него. Одни буревестники во время своих дальних перелетов опускаются сюда отдыхать. На многих картах и вовсе не значится этого островка – рифа, омываемого волнами Тихого океана.

Этот остров, заброшенный в океане, в стороне от всех морских путей, был самым уединенным местом, какое только можно найти на земном шаре. Айртону показали его на карте. Боцман согласился поселиться там, вдали от людей, и «Дункан» взял курс на риф Мария-Тереза. Яхта находилась в это время как раз на прямой линии от бухты Талькауано к Марии-Терезе. Два дня спустя, в два часа дня вахтенный матрос заметил на горизонте землю. Это был остров Мария-Тереза, низкий, вытянутый, едва поднимавшийся из воды, похожий на огромного кита. Яхта, рассекавшая волны со скоростью шестнадцати узлов, была еще на расстоянии тридцати миль от него. Мало-помалу стали видны очертания рифа. На фоне заходящего солнца отчетливо вырисовывался его причудливый силуэт. Солнце ярко освещало отдельные невысокие скалы.