Ченслер

Как долго ждать завтрашнего дня!

С наступлением утра густой туман снова собрался на горизонте и сузил круг, центром которого является плот. Этот туман горяч, как пары, вырывающиеся из котла.

Сегодня — последний день моей жизни. Прежде чем умереть, мне хотелось обменяться рукопожатием с другом. Роберт Кертис стоит неподалеку. Я с трудом подползаю к нему и беру его за руку. Он меня понимает, он знает, что это прощанье, и словно порывается пробудить во мне последний проблеск надежды, но напрасно.

Хотелось бы мне также повидать Летурнеров и мисс Херби… Но я не смею! Молодая девушка все прочтет в моих глазах. Она заговорит о боге, о будущей жизни, которую надо терпеливо ожидать… Ожидать! На это у меня нет мужества… Да простит меня бог!

Я возвращаюсь на задний конец плота, и после долгих усилий мне удается стать возле мачты. Я в последний раз обвожу взглядом это безжалостное море, этот неизменный горизонт! Если бы даже я увидел землю или парус, поднимающийся над волнами, я решил бы, что это игра воображения… Но море пустынно!

Теперь десять часов утра. Пора кончать. Голодные боли, жгучая жажда начинают терзать меня с новой силой. Инстинкт самосохранения во мне умолк. Через несколько минут я уже не буду страдать!.. Да сжалится надо мною господь!

В это мгновение раздается чей-то голос. Я узнаю голос Дауласа.

Плотник подходит к Роберту Кертису.

— Капитан, — говорит он, — бросим жребий!

Я уже готов был кинуться в море, но вдруг останавливаюсь. Почему? Не знаю. Но я возвращаюсь на свое место.

53. ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЕ ЯНВАРЯ

Предложение сделано. Все его слышали, все его поняли. Вот уже несколько дней как это стало навязчивой идеей, которую никто не смел высказать.

Итак, будет брошен жребий.

Тот, кого изберет судьба… Что ж, каждый получит свою долю.

Пусть так! Если жребий падет на меня, я не стану жаловаться.

Мне кажется, что было предложено сделать исключение в пользу мисс Херби, — этого потребовал Андре Летурнер. Но среди матросов поднялся гневный ропот. Нас на борту одиннадцать человек, следовательно, каждый из нас имеет десять шансов за себя, один против, и если сделать исключение для кого бы то ни было, соотношение изменится. Мисс Херби разделит общую участь.

Половина одиннадцатого утра. Боцман, которого предложение Дауласа подбодрило, настаивает на том, чтобы немедленно приступить к жеребьевке. И он прав. Впрочем, никто из нас не дорожит жизнью. Тот, кого отметит судьба, лишь на несколько дней, может быть, всего на несколько часов, опередит своих спутников. Это нам известно, и мы не страшимся смерти. Но не страдать от голода день или два, не чувствовать жажды, вот чего мы хотим, и мы этого добьемся.

Не знаю, каким образом билетики с нашими именами очутились в чьей-то шляпе. Вероятно, Фолстен написал их на листе, вырванном из своей записной книжки.

Перед нами одиннадцать имен. Мы договорились, что жертвой будет тот, чье имя окажется на последнем оставшемся билетике.

Кому производить жеребьевку? Никто не решается.

— Я! — говорит один из нас.

Обернувшись на этот голос, я узнаю Летурнера. Он стоит, мертвенно-бледный, протянув вперед руку, страшный в своем спокойствии; пряди седых волос упали на запавшие щеки.

Несчастный отец! Я понимаю. Я знаю, почему ты вызвался читать записки… Нет предела твоей отцовской самоотверженности…

— Как хотите! — говорит боцман.

Господин Летурнер опускает руку в шляпу. Он берет билетик, разворачивает его, произносит вслух фамилию и передает тому, кто назван.

Первым выходит Берке, он испускает крик радости.

Вторым — Флейпол.

Третьим — боцман.

Четвертым — Фолстен.

Пятым — Роберт Кертис.

Шестым — Сандон.

Уже названа половина имен плюс одно.

Мое еще-не названо. Я пытаюсь вычислить оставшиеся у меня шансы: четыре за, один против.

С тех пор как Берке закричал, не было произнесено ни одного слова.

Летурнер продолжает свое зловещее дело.

Седьмое имя — мисс Херби; молодая девушка даже не дрогнула.

Восьмое имя — мое. Да! Мое!

Девятое: «Летурнер»!

— Который? — спрашивает боцман.

— Андре! — отвечает Летурнер-отец.

Раздается крик, и Андре падает без сознания.

— Ну, скорее же! — рычит плотник Даулас. В шляпе остались два билетика, два имени: его и Летурнера.

Даулас сверлит взглядом соперника, словно собираясь ринуться на него и пожрать. Летурнер спокоен, почти улыбается. Он опускает руку и вынимает из шляпы предпоследний билет, медленно развертывает его и произносит голосом, в котором не слышится ни малейшей дрожи, с твердостью, которой я никогда не ожидал от этого человека: «Даулас!»

Плотник спасен. Из его груди вырывается нечто похожее на рев.

Тогда Летурнер берет последний билет и, не развертывая его, рвет на мелкие части.

Но один оторванный клочок залетел в угол плота. Никто этого не заметил. Я ползу в ту сторону, подбираю кусочек бумаги и читаю: Анд…

Летурнер бросается ко мне, он с силою вырывает у меня из рук бумажку, яростно мнет ее и, пристально глядя на меня, бросает в море.

54. ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЕ ЯНВАРЯ. ПРОДОЛЖЕНИЕ

Я угадал. Отец пожертвовал собою ради сына. Он мог отдать ему только свою жизнь и отдал ее.

Изголодавшиеся люди не хотят больше ждать. Их муки усиливаются при виде жертвы. Летурнер для них уже не человек. Они не говорят ни слова, но губы у них вытягиваются, оскаленные зубы, готовые впиться в добычу и рвать ее со свирепой жадностью, как рвут клыки хищных зверей. Не хватает только, чтобы они бросились на свою жертву и проглотили ее живьем!

Кто поверит, что в это мгновение раздался призыв к человечности, проблески которой еще сохранились, быть может, в этих людях? И кто, в особенности, поверит, что этот призыв будет услышан? Да, одно слово остановило матросов в ту самую минуту, когда они собирались ринуться на Летурнера. Боцман, готовый сыграть роль мясника, Даулас с топором в руке вдруг застыли, словно завороженные.

Мисс Херби подходит к ним, с трудом волоча ноги.

— Друзья мои, — говорит она, — подождите еще один день! Только один день! Если завтра не покажется земля, если ни одно судно не встретится нам, наш бедный товарищ станет вашей жертвой…

При этих словах сердце мое дрогнуло. Они показались мне пророческими. Не свыше ли вдохновлена эта благородная девушка? К сердцу прихлынула мощная волна надежды. Может быть, берег, судно явились мисс Херби в одном из тех видений, которые бог посылает некоторым избранным. Да! Надо подождать еще один день! Разве это много — один день, после всего, что мы выстрадали.

Роберт Кертис такого же мнения, как и я. Мы присоединяемся к просьбе мисс Херби. И Фолстен тоже. Мы умоляем наших спутников, боцмана, Дауласа и других…

Матросы останавливаются, ни один из них не ропщет.

Боцман бросает топор; он говорит глухим голосом:

— Завтра, на рассвете!

Все сказано. Если завтра мы не увидим ни земли, ни судна, свершится ужасное жертвоприношение.

Все возвращаются на свои места и остатком воли стараются подавить стоны. Матросы прячутся под парусами. Они даже не смотрят на море. Не все ли равно! Завтра они насытятся.

Между тем Андре Летурнер пришел в себя и прежде всего взглянул на отца. Затем я вижу, что он считает тех, кто остался на плоту… Все налицо. На кого же пал жребий? Когда Андре потерял сознание, не были еще произнесены две фамилии — плотника и его отца! Но Летурнер и Даулас еще живы!

Мисс Херби подходит к нему и говорит, что жеребьевка не была закончена.

Андре удовлетворен ее ответом. Он берет за руку отца. У Летурнера спокойное, слегка улыбающееся лицо. Он видит, он понимает только одно: его сын пощажен. Эти два существа, так тесно связанные друг с другом, усаживаются на заднем конце плота и разговаривают вполголоса.