Страница 77 из 114
Тотчас же после еды Робер быстро направился в порт, чтобы условиться с Томпсоном насчет завтрашней экскурсии. Получив инструкцию своего начальника, он вернулся обратно, а вслед за ним прибыли две повозки, полные одеял и тюков, с вещами, необходимыми для столь значительной экскурсии.
Хотя было только четыре часа пополудни, у него не оставалось времени, чтобы организовать такую значительную экскурсию. Задача его, к счастью, была облегчена обязательностью содержателя гостиницы, который, будучи осведомлен насчет местных средств, доставил все необходимые указания. Роберу оставалось только пунктуально следовать им. Все-таки дня не хватило. Понадобился еще и вечер, и Робер, поглощенный своей задачей, не показался за обедом.
Обед был не хуже завтрака. Пассажиры «Симью» спрашивали себя, уж не во сне ли это, и украдкой, беспокойно посматривали на Томпсона. Он ли это был? Или по крайней мере был ли он в уме? Еще немного, и, забыв прошлые несчастья, право же, аплодировали бы ему!
Но он принадлежал к числу тех, кто никогда не сдается.
– Надо полагать, что саранча не добралась до Тенерифе, – произнес Сондерс своим замогильным голосом.
– О, она никогда не заходит дальше Большого Канарского острова, – ответил, не поняв ехидства, содержатель гостиницы, сам прислуживавший гостям.
Сондерс бросил ему бешеный взгляд. Кому нужны были его географические сведения! Тем не менее, в известной степени оправдывая Томпсона, ответ произвел действие. Не один турист поблагодарил главного администратора взглядом, в котором читалось зарождающееся сочувствие.
Это счастливое состояние продолжалось и ночью. Хорошо поев, туристы удобно расположились спать, и заря 8 июня застала их готовыми к отъезду и в прекрасном расположении духа.
Из шестидесяти пяти пассажиров после ухода нескольких человек в порт Лус на «Симью» оставалось пятьдесят девять вместе с переводчиком и главным администратором. Снова понеся ущерб, число это упало до пятидесяти одного.
Трое из восьми отсутствующих уже были известны. Молодая чета, по обыкновению исчезнувшая по прибытии в Санта-Крус; она, очевидно, появится в момент отъезда. Затем Джонсон. Одерживал ли его по-прежнему на «Симью» страх землетрясений или наводнений? Никто не мог бы ответить на этот вопрос, так как Джонсон не считал нужным объяснить причину своего поведения, если допустить, что у него таковая имелась. Он просто оставался на пароходе. Может быть, он даже и не знал, что «Симью» стоит на якоре. В открытом море, в порту, даже на суше разве он не покачивался одинаково?
Напротив, совершенно невольно отсутствовали пятеро других! Но поясничный ревматизм не шутка, и миссис Джорджина Блокхед с маленьким Эбелем, не отходившим от маменькиной юбки, должны были обратиться в сиделок и ухаживать за мистером и обеими мисс.
Робер должен был заниматься пятьюдесятью одним пассажиром. Все-таки порядочное число, и люди вместе с животными производили адский шум под окнами гостиницы.
Сначала насчитали пятьдесят одного мула, по мулу на путешественника. Это животные, отличающиеся твердым шагом, драгоценные на крутых и плохо проторенных тропинках, ведущих к Тейду. Затем двадцать лошадей, везших одеяла и съестные припасы. Семьдесят одно четвероногое составляли кавалерию.
Пехота, не менее внушительная, состояла из пятидесяти арьерос, из коих двадцать – для вьючных животных и двадцать – чтобы помогать женщинам в случае надобности, и двенадцати проводников под начальством главного проводника Игнасио Дорта, который, как только караван построился, стал во главе его.
За ним гоголем выступал Томпсон, сопровождаемый Робером, которому число присутствующих внушило достаточное спокойствие, и он позволил себе удалиться от Алисы. Затем длинной вереницей следовали пассажиры, охраняемые одиннадцатью проводниками и двадцатью арьерос; лошади же шли под присмотром двадцати других арьерос.
Хотя жители Оротавы привычны к восхождениям, однако настоящее восхождение было выдающимся и вызвало среди них большое любопытство. Среди многолюдного стечения туземцев по данному сигналу кавалькада туристов двинулась наконец в путь; проводники, туристы, арьерос пустились по первым скатам Монте-Верде.
Робер и в самом деле хорошо распорядился. Но, как то, впрочем, водится, честь доставалась исключительно Томпсону, который, в конце концов, должен был платить по счету. Он завоевывал себе друзей. Превосходная организация последней экскурсии развеселила его клиентов. Если память о прошлых неприятностях не рассеялась, то, бесспорно, бледнела. К тому же все располагало к мягкости. Погода стояла восхитительная, бриз дул слабый; тропинка была легкая. Сондерс сам чувствовал себя поколебленным.
С большим усилием боролся он с той слабостью. И что же? Неужто он так глупо сдастся, признает себя побежденным? Одна удачная экскурсия может ли загладить десять других неудачных? Впрочем, удастся ли еще эта экскурсия? Надо подождать конца.
В виде заключения Сондерс с решимостью хрустнул суставами, и лицо его приняло самое неприятное выражение, какое только можно себе вообразить.
Монте-Верде обязан своим названием елям, которыми он когда-то был покрыт. Но теперь их остается лишь несколько штук.
Сначала под тенью каштановых деревьев, потом – немногих елей кавалькада продвигалась вдоль прекрасной тропинки, окаймленной цветущим гераниумом и столетником с острыми листьями. Дальше шли виноградники, нивы, насаждения молочая, куда время от времени какая-нибудь жалкая хижина вносила ноту жизни.
На высоте тысячи метров проникли в лес древовидного вереска. Потом, в четырехстах метрах выше, Игнасио Дорта подал сигнал к привалу, и все присели, чтобы позавтракать в мягкой тени ракитника.
Было десять часов утра.
Благодаря аппетиту веселье было общее. На усталость не хотели обращать внимания. Убежденные в близости вершины, все восторгались легкостью восхождения.
Только что по окончании обеда опять пустились в дорогу среди веселых шуток, вызванных приятным пищеварением, как характер дороги сразу переменился. Углубившись в ущелье Портильо, туристы стали находить восхождение менее легким. Тропинка, по которой они ехали, стала очень узкой и перерезалась глубокими ложбинами; кроме того, она была усеяна шлаком и пемзой, о которые часто спотыкались мулы.