Страница 44 из 149
В клинике доктора Флджяна Таня провела две с половиной недели, малоприятных не столько медицинскими обстоятельствами, сколько сенсорным голодом — облупившиеся белые стены внутри и снаружи, унылый дворик с темными кипарисами и чахлым розовым бордюром, занудный однообразный режим, хриплый телевизор, показывающий только бледные тени, соседки — скорбные армянские девы, с их покаянными придыханиями и толстыми свежевыбритыми ногами. От такой тоски Таня готова была волком выть и при первой же возможности убежала в высокогорный молодежный лагерь «Звартноц». Лишь на третий вечер, немного напитавшись ощущениями, она нашла в себе силы позвонить в Ленинград.
— Куда ты пропала? — с непривычным напряжением спросила Ада.
— Дела, — сказала Таня. — Возникли срочные дела, я же написала. Даже на Никиткину свадьбу не смогла…
— А свадьбы не было, — с какой-то странной интонацией сказала Ада.
— Что так?
— Пришлось отложить. Пока Никита не поправится, — Что с ним?
— В самый день свадьбы, хулиганы… изверги! Ворвались в квартиру, связали, избили, еще и волосы все состригли.
— Господи, какой ужас! Их поймали?
— Какое там! Он и примет-то никаких назвать не может. Четверо мордоворотов с черными шарфами на рожах. Кроме него, их никто не видел. Или боятся говорить… А тут еще и Павел твой разбился…
— Как ты сказала? Повтори.
— В экспедиции. Машина в пропасть упала. Остальные погибли, а он успел выскочить, но сильно разбился. Сейчас в Душанбе, в больнице.
— В какой? Погоди, я ручку достану…
— Зачем ручку? — Адрес записать. Я вылетаю к нему.
Ада попеняла, что Никита сестру не заботит, и попросила перезвонить через часик, а Таня быстренько наменяла в почтовом окошке еще стопочку пятиалтынных и позвонила Черновым — сначала домой, где никто не взял трубку, потом на дачу.
Поговорив с присмиревшей от лавины семейных катастроф Лидией Тарасовной, она присела на лавочку рядом с одиноким междугородним таксофоном, достала пачку «Арин-Берд» и задумалась, пуская сизый дым в черное южное небо…
Что есть любовь? Изысканная приправа, призванная одухотворить и драматизировать простой, как мычание, акт спаривания человеческих самцов и самок, или вполне самостоятельное, самоценное блюдо на пиру жизни? Биологический инстинкт, культурное условие, привитое средой, или что-то третье? Правильно определиться Тане было теперь нелегко — как и вообще думать о любви. А Павел стал таким недосягаемым. Но если и его потеряет — это будет крах.
Отвлеченные рассуждения Таню не особенно увлекали, но очень хотелось понять саму себя… Хорошо, что между столицами союзных республик есть прямое авиационное сообщение. И она, хватаясь за последнюю надежду, как за соломинку, полетела навстречу тому, что быть должно.
IV
Таня зевнула, прикрыв рот ладошкой, и потянулась. Варя вздрогнула.
— Ой, прости, пожалуйста. Ты ж с дороги не отдыхала, а мне все одно дежурить. Я пойду.
— Давай еще по рюмочке, — предложила Таня. — А потом, если хочешь, приляг прямо здесь. А я посижу еще, спать-то не хочется, а зеваю так, по привычке.
— Нет, ты непременно ложись. Обязательно надо выспаться. А я в кабинете на кушеточке покемарю. Не привыкать.
Она встала. Поднялась и Таня. Неожиданно Варя шагнула к ней и крепко обняла.
— Ты такая хорошая. Спасибо тебе. Голос ее дрогнул.
— Мне-то за что? — легко, сбивая пафос, спросила Таня. — Это ты у нас хорошая. Большого Брата на ноги подняла…
Такое прозвище она дала Павлу только сегодня, после того как надоумила его, во избежание недоразумений, представить ее Варе как свою кузину.
Варя ткнулась ей в плечо.
— Только… только ты ему, пожалуйста, ничего не рассказывай, что я тут наговорила, ладно? Я сама, потом как-нибудь…
— Я похожа на болтушку? К тому же, знаешь ли, тебе и говорить ничего не обязательно было. И так по глазам видно, как ты его боготворишь. Вы с ним очень похожи.
— С ним?! Да что ты? Я самая обыкновенная а он… он…
— Во-первых, не такая уж обыкновенная, а во-вторых, я про то, что у него тоже все по глазам видно. Все у вас будет хорошо. Он тебя любит.
Порывистый Варин поцелуй пришелся Тане пониже уха. Таня улыбнулась.
В миг, когда за Варей закрылась дверь, улыбка бесследно стерлась с лица.
Вслед Варе полетел символический плевок, сухой, но смачный.
Сестра Тереза траханая! И похотливая. Милосердная сестрица долбаная… И Павел, простодыра, тоже хорош — на что запал, спрашивается? Из такого семейства, а не знает, что медичкам в таких вот привилегированных заведениях чуть не в обязанность вменяется совмещать медицинские услуги с интимными. Но что-то не слыхала, чтобы из-за этого кто-нибудь из чиновных клиентов на них женился. Не отдам! Мой! То, что на улице Михайлова в корпусах сестры скорее выполняли другие обязанности и по другому ведомству, Таня лишь догадывалась. А если и так, что это меняет? Шлюха — она во всем шлюха!
Однако же предаваться гневу, даже наедине с собой, — роскошь непозволительная. Надо спокойно все обдумать и действовать осторожно, грамотно.
Дело здесь тонкое, деликатное, малейший просчет — и мимо кассы…
В эту номенклатурную, закрытую для простого люда южную больничку Таня устроилась без труда: несколько предварительных звоночков организационного свойства — и ее с почетом встретили прямо на раскаленном летном поле, мигом домчали сюда, в прохладу предгорий, определили в неплохой номер с кондиционером, окнами на тенистый север. А главное, без проволочек организовали доверительную беседу с главврачом, лысым степенным таджиком. Так что, еще не входя в палату к Павлу, она уже знала все — про аварию на Памирском тракте, происшедшую в тот же день, что и ее инцидент на подмосковной даче, про крайне тяжелое состояние, в котором Павел был доставлен сюда, про самоотверженную борьбу, которую вел за его жизнь и здоровье коллектив в целом и медицинская сестра Варвара Гречук в частности… И то, что после первых радостных минут встречи поведал ей, пряча глаза, выздоравливающий Павел про свою новую и пылкую любовь, врасплох ее не застигло, и линию поведения в этой ситуации она определила совершенно правильную. Нашла в себе силы рассмеяться — впрочем, когда увидела на его лице глуповатое, растерянное изумление, смеялась уже искренне. И сымпровизировала неплохую речь, начать с того, что назвала его мальчишкой и дурачком.