Страница 40 из 54
— Если можно… я занят.
Раньше Люси часто смущалась от этих слов и уходила, но на этот раз она была настроена решительно.
— Извини, Генри, но мне очень нужно с тобой поговорить.
— Может быть, в другой раз? — с легкой тревогой пробормотал он.
— Нет, Генри. Сейчас.
Он со вздохом опустил руку, сжимавшую пинцет, откинулся в кресле, поднял на лоб очки и провел свободной рукой по векам.
— А я-то думал, ты легла.
Люси подошла к столу с другой стороны и пододвинула себе стул.
— Как видишь, нет.
— Вижу, вижу. — Он снова вздохнул. — Но уже очень поздно, а я действительно очень занят. Эти экземпляры мне надо отправить одному моему знакомому в Бельгию.
Он готовит лекцию о пауках, а у меня как раз есть такие, которые ему нужны. Изготовят слайды, и на экране сфокусируют многократно увеличенное изображение. Эта подборка — чтобы проиллюстрировать теорию Лелонга. Но тебе это неинтересно.
— Нет, — подтвердила Люси.
Он собрался снова заняться пауком, но она повторила, уже громче и требовательнее:
— Генри, мне надо с тобой поговорить.
Он снова откинулся на спинку кресла.
— Я очень занят. В чем дело?
— Генри, прошлой ночью кто-то пытался меня убить.
Он уставился на нее и заморгал, очки на лбу, дрогнув, блеснули.
— Кто-то пытался убить тебя!? Что ты хочешь сказать?
Она наклонилась к нему, опершись одной рукой о стол.
И он, и она сама увидели, что рука мелко дрожит. Люси снова положила ладонь на колени и сказала голосом, настолько изменившимся, что он еле его узнал:
— Кто-то протянул веревку поперек лестницы. Потом в холле зазвенел звонок. Я подумала, что это телефон, но это мог быть и будильник, и любой электрический звонок.
Я побежала вниз и споткнулась о веревку. Рубец от нее виден и сейчас. Если бы я не держалась за перила, то все.
Покатилась бы головой вниз, прямо на каменные плиты, и меня, возможно, уже не было бы в живых. Ведь так?
Генри был ошарашен:
— Милая Люси!
— Ведь так. Генри?
Он отложил пинцет и с усилием согнул пальцы. Видимо, они затекли от долгого удерживания пинцета.
— Кто-то, видимо, обронил веревку, а ты об нее запнулась. Николас, а может, миссис Хаббард. Непозволительная оплошность, это и действительно очень опасно.
В Константинополе, помню…
— Здесь не Константинополь, — прервала она его, — а Хэзл-грин. Веревка оказалась садовой бечевкой. Ее не просто оставили или обронили. Она была натянута через ступеньку и прикреплена к стойкам перил. Когда я ложилась, ее там не было. Кроме меня в доме остались лишь ты и Николас. Я хочу знать, кто из вас привязал бечевку.
— Люси!
— Это сделал один из вас. Если не ты, тогда Николас.
Если не Николас, тогда ты. Я хочу знать зачем.
— Ты сама не знаешь, что говоришь!
— Как же мне не знать — я весь день об этом думала.
Кто-то пытался меня убить.
— Люси, у тебя разыгрались нервы! Пожалуй, тебе лучше пойти лечь. Может, выпить чашечку чая и аспирин.
И вновь ее окутал страх. Рядом с ней просто Генри, который возится со своими противными пауками. Но в некоторых из его флакончиков яд. Чашечка чая и аспирин. Он между тем говорил:
— Тебе надо поскорее лечь. Я заварю тебе чай и принесу.
В его голосе слышалось беспокойство. О чем? Она не знала. Странно, странно… Он ни разу в жизни ни для кого не заваривал чая. Если бы его не звали к столу, он вообще забывал бы поесть. Ей вспомнилась книжка, которую она взяла полистать в привокзальном киоске. Книжка называлась «Смерть в чашке». Перед глазами поплыли флаконы на столе Генри. Она встала, придерживаясь за стол.
— Да, я пойду лягу. Спать пока не могу. А чаю мне не надо, иначе вообще не усну. Просто лягу.
На ходу она обернулась:
— Почему до сих пор нет Николоса?
Генри Каннингэм уже сдвинул очки на переносицу и взял в руки серебряный длинный инструмент.
— Николас… да он частенько и позже возвращается, — рассеянно отозвался он.
— Но он звонил из Доллинг-грейндж и сказал, что его задержат на работе.
— Ну, значит, после работы куда-нибудь зашел.
Он склонился над столом. Люси вышла из комнаты.
Она остановилась в холле и вдруг подумала: стоит снять телефонную трубку, и можно поговорить с кем захочется: с миссис Стаббс из «Рождественской сказки», с Мэриан Мерридью и ее подругой, этой хрупкой миниатюрной мисс Силвер, с Лидией Крю. Можно сказать что угодно: что ей плохо, что она взволнована, что она упала, что у нее кружится голова. Они живут совсем рядом, и любая придет к ней. И Лидия? Мисс Каннингэм отогнала этот вопрос, а с ним и все мысли о том, чтобы с кем-нибудь поделиться своей тревогой. Стать объектом местных сплетен, разбудить подругу лишь потому, что не спится самой? Уже поздно, слишком поздно. Церковные часы пробили полночь, когда она медленно побрела наверх, в свою спальню.
Глава 34
Ругая себя за то, что не уделяет своей милой хозяйке должного внимания, мисс Силвер поспешила к миссис Мерридью с извинениями. Вернувшись же в гостиную, она с облегчением обнаружила, что подруга сладко спит.
Проснулась миссис Мерридью не сразу, а когда наконец открыла глаза и села, то не имела ни малейшего представления о том, как поздно, и только через полчаса, взглянув на часы, ахнула. Но тем не менее подруги еще долго болтали. Когда наконец они обошли весь дом и проверили засовы на дверях и окнах, была уже почти полночь.
Хорошо поспавшая миссис Мерридью была в приподнятом настроении. Давно уже она не встречала полночь бодрствованием. Ей вспомнилась запретная ночная пирушка в школьной спальне, и как Сесилию чуть не поймали, остальные уже успели разбежаться.
— Ты помнишь, Мод?
Мисс Силвер помнила, но не одобряла той выходки, поэтому ответила сдержанно:
— Это было так давно.
Миссис Мерридью вздохнула.
— Да, конечно. Но кажется, что это было вчера. Мы ведь не очень изменились с тех пор, правда? В душе — нет. Да, мы выглядим не так, как раньше, по ведь все меняется постепенно, и перемен почти не замечаешь Но тебя я бы точно всегда смогла узнать. И Сесилию — тогда мы звали ее Сиси — тоже, хотя теперь она сильно располнела.
Наконец они пожелали друг другу доброй ночи. Мисс Силвер закрыла дверь и стала готовиться ко сну. Подойдя к прикроватному столику, она сняла часы, которые прикалывала на платье слева, завела их и положила перед собой.
Далее следовало снять тонкую сеточку для волос, которую она носила днем, и надеть другую, поплотнее, на ночь.
Никакие тревоги, никакие неожиданные отъезды, — а мисс Силвер приходилось сталкиваться с множеством непредвиденных и порою весьма печальных случаев — не могли застать ее врасплох: ее прическа была всегда в полном порядке. Нужно только потуже заплести косы. Она подняла руку к заколкам, державшим сеточку, как вдруг передумала — заколки остались на месте.
Несколько минут она стояла неподвижно, погрузившись в глубокую задумчивость. Может, воспоминания Мэриан о юности, когда правила приличия еще можно было нарушать, так подействовали на нее, а может, нечто более серьезное. Ей вдруг стало тревожно. Взглянув на ожидавшую ее уютную постель, мисс Силвер поняла, что не уснет, пока не избавится от этой тревоги. И ведь есть несложный способ вернуть себе покой. Мэриан Мерридью, безусловно, слышит неплохо, но таким острым слухом, как у нее, похвастаться не может. Надо только поосторожнее спуститься по лестнице и тихонечко открыть парадную дверь. Можно совершенно незаметно выйти из дома, чтобы потом не объяснять, зачем ей это понадобилось.
Мисс Силвер взяла часы со столика и снова приколола к платью, потом надела туфли, шляпу и пальто. Туго завязав на шее старенький, но любимый меховой капюшон, она выключила свет в спальне, спустилась вниз и неслышно покинула дом. На улице было холодно, но сухо — никакого дождя. Мисс Силвер похвалила себя за то, что надела испытанный множеством зимних непогод капюшон, и порадовалась ясной ночи. Но даже если бы в эту ночь разверзлись хляби небесные, мисс Силвер знала: она в любом случае направится Дауэр-хаус и посмотрит на окна. Что она будет делать потом, пока было ей неизвестно. К этому времени свет в доме уже должен быть потушен, но темнота еще не означает безопасность. В уме промелькнула фраза из Писания: «Пьянеющие пьянеют во тьме». Опьянеть можно по-разному. Люди могут опьянеть от гордости, от страсти или от власти. Они могут быть опьянены ненавистью или жаждой наживы.