Павильон

— Она заходила в павильон?

Джек замотал головой.

— О нет, не успела, он сбил ее на пороге.

— Но потом, когда она встала?

— Что вы… Она так стонала, когда поднималась, я ее все время слышал. По-моему, она думала только о том, как бы уйти. Она спустилась, обошла вокруг дома и вышла на улицу. Потом направилась домой.

— Вы в этом уверены?

— Я шел за ней. На подъездной дорожке у нашего дома она остановилась. Там слева есть тропинка в кустах, и я пошел по ней, прибавив шагу, чтобы попасть домой первым. Хотел я запереть дверь, но решил, что она и без того напугана, что это будет слишком жестоко, ну и сразу пошел к себе…

— Вы уверены, что она вошла?

— О да. Я ждал у окна и видел, что она обошла дом и вошла. Свою дверь я держал приоткрытой и слышал, как она поднялась по лестнице и пошла в свою комнату.

— Вы не говорили с ней о том, что произошло, сразу же или на следующий день?

— Нет.

— Почему?

— Не хотел очередного скандала, Оба инспектора охотно ему поверили, потому что имели честь стать свидетелями одного из них.

— И вы ничего ей не сказали? Даже после того, как услышали про смерть миссис Грэхем?

— Нет, ничего не сказал.

— Мистер Харрисон, вы должны понимать, насколько важен был тот эпизод, когда вы увидели этого человека.

Как выяснилось, на месте убийства. В любом случае он вторгся в пределы частного владения, и его поведение было, скажем так, крайне подозрительно. Ему нечего было делать в павильоне. Он сбил с ног женщину, которая обнаружила его присутствие, и кинулся бежать. Вы должны были понимать, что ваш долг — все рассказать полиции.

— О да. Но поймите: это касалось моей жены.

Фрэнк Эбботт устремил на него непроницаемый холодный взгляд.

— У нас есть свидетельница, которая слышала, как миссис Грэхем говорила с кем-то в павильоне как раз в двадцать минут двенадцатого. Эта свидетельница испугалась и побежала на остановку автобуса. Если, как вы говорите, автобус был на углу и женщина к нему бежала, когда вы повернули на Хилл-райз, вы этим подтверждаете ее показания. Получается, что миссис Грэхем была убита в промежутке времени между тем, когда был услышан возглас миссис Грэхем, и тем моментом, когда вы увидели человека, выбежавшего из павильона.

— Полагаю, что так.

— Очень плохо, что вы не доложили об этом сразу же.

— Полагаю, вы правы, — согласился мистер Харрисон. — Но я не могу допустить, чтобы был арестован невиновный человек, и потому решил исправить свою ошибку. Потому и пришел сюда. Мой кузен сказал, что его арестуют, и я не мог этого допустить.

— Что ж, придется еще раз поговорить с миссис Харрисон. Вы уверены, что она не знает о том, что вы за ней следили?

— Да, уверен. Я был предельно осторожен, опасаясь скандала.

Помедлив, он сказал:

— Есть еще кое-что.

— Что?

— Когда этот человек упал, раздался такой звук, как будто он что-то уронил. Может, он держал это в руке, или оно выпало из кармана, не знаю. Двор там мощеный, и послышался звук удара металла о камень. У меня в кармане был фонарик. Когда жена зашла за угол, я его включил и сразу нашел эту вещь, а после поспешил за женой, чтобы идти как можно ближе к ней.

— И что вы подобрали?

Джек Харрисон достал из кармана плаща предмет, завернутый в бумагу. Осторожно развернув сверточек, он выложил на стол металлический стержень, раздвоенный на конце. Фрэнк Эбботт смотрел на него, инспектор Шарп смотрел на него, смотрела и мисс Силвер. Джек Харрисон сказал:

— Не знаю, что это такое, но я брал эту штуковину очень осторожно. Я дотронулся только до кончика вилки — это я к тому, если вы захотите проверить отпечатки пальцев.

Голосом, напрочь лишенным каких-либо эмоций, Фрэнк Эбботт произнес:

— Современные лозоходцы пользуются металлическими прутами.

Глава 41

Николас и Алтея уже час пробыли вдвоем. Они почти не разговаривали. Память унесла обоих на пять лег назад, когда они прощались в павильоне. Потом потянулись пять долгих, холодных, пустых лет, которые отняли у них юность и радость — отняли все. Но он вернулся. Мертвые годы ожили. Вернулась жизнь, и все вокруг расцвело. Если он уйдет сейчас, теперь уже не в дальние края, полные риска и опасностей, а под холодные недоступные своды закона, это, наверное, их последнее свидание, когда между ними нет барьера, отделяющего подсудимого, когда еще можно прикоснуться к нему, поцеловать, сказать слова, не предназначенные для чужих ушей. И на пороге такой разлуки у них не было слов. А если они прикоснутся друг к другу, то как потом перенести расставание губ и рук? Каждый думал, что лучше бы разом положить конец этому долгому, изнурительному умиранию того, что они совсем недавно обрели снова.

Когда мисс Силвер вошла, их разделяло полкомнаты:

Алтея съежилась в углу дивана, вцепившись руками в юбку, Николас стоял у окна к ней спиной и смотрел на дорогу.

Он увидел, как трое мужчин вышли из дома и свернули за угол на Хилл-райз. Это были инспектор Шарп, инспектор Эбботт и Джек Харрисон. Николас удивился — почему же его не арестовали? За его спиной раздалось негромкое покашливание — так мисс Силвер привлекала внимание аудитории.

— Мистер Харрисон сделал очень важное заявление.

Два инспектора и Джек Харрисон прошли по Хилл-райз и свернули на Гроув-Хилл-роуд. Фрэнк Эбботт заметил, что дорога до Гроув-Хилл-хауса заняла у них пять минут.

Как можно было предвидеть, на крыльце Джек спросил:

— Ведь я вам не нужен?

Услышав слово «нет», он с огромным облегчением сказал, что им лучше позвонить в звонок, и улизнул за угол дома к боковому входу.

Когда горничная вышла, чтобы позвать миссис Харрисон, и полицейские остались в гостиной одни, Шарп сказал:

— Интересно, что она разобьет на этот раз? Бедняга ее так боится. Что вы думаете о его показаниях?

— Я бы сказал, что это чистая правда.

И тут дверь открылась, и вошла Элла Харрисон. На ней была та же юбка, что и в прошлый раз, но свитер и жакет были ярко-красные, а не изумрудно-зеленые, и общий эффект получался еще более плачевным. Лицо было ярко накрашено. У нее был такой вид, как будто она готова в любой момент сорваться. Не поздоровавшись, она сказала:

— Ну, что еще? Думаете, мне больше делать нечего, как отвечать на ваши дурацкие вопросы? И я не обязана отвечать, если не захочу, — я знаю законы!

Она вызывающе посмотрела на Шарпа, и он отвел глаза. Ну а Фрэнк Эбботт холоднокровно выдержал это испытание.

— Думаю, нам лучше сесть. Думаю, вы можете нам помочь, и я очень бы советовал вам не упустить эту возможность. Дело в том, что мы получили очень подробные показания насчет ваших передвижений во вторник вечером.

— Что значит, насчет моих передвижений? Я никуда не передвигалась! В семь часов мы пришли от Рэкитов и больше никуда не выходили!

— Миссис Харрисон, если вы будете на этом настаивать, вы окажетесь в очень непростой ситуации. Во вторник в двадцать минут двенадцатого вы снова вышли из дома.

Возможно, вы не знаете, что за вами следили, но человек, который шел за вами, дал подробный отчет о том, куда вы ходили и что делали.

Шок был неописуемый. Было очевидно, что Джек Харрисон прав, она не догадывалась, что он за ней следил.

Она повела перед собой рукой, как будто у нее потемнело перед глазами. Шарп подвинул ей стул, и она шлепнулась на него, тяжело дыша. Сквозь пудру и румяна проступили красные пятна. Фрэнк Эбботт сказал:

— У нас есть это показание, и я уверен, что все в нем правда. Если вы все сами расскажете, и ваше показание совпадет с упомянутым мною, я уверен, что вам нечего бояться. Учтите: только чистосердечное признание очистит вас от подозрений.

Изменившимся голосом она спросила:

— Кто за мной следил?

— Ваш муж. Он говорит, что только трижды терял вас из виду, и то на самое короткое время, с момента, как вы вышли из дому, и до того, как вернулись обратно. Если вы дадите нам полный отчет о том, что случилось за это время, мы сравним это с тем, что сказал ваш муж. Если оба показания совпадут — что ж, вы сами понимаете, что доверие к ним значительно повысится.