Павильон

Камни из Голконды[2]. Их привез мой двоюродный дед и отдал в огранку. Камни один к одному, идеальной формы. Во вторник они все были на месте.

Элла шаг за шагом отступала. Она делала это чисто инстинктивно. В какой-то момент она скажет, сделает то, что надо. Момент еще не наступил. Она его дождется.

Она пятилась, пока не наткнулась на камин. На середине каминной полки стоял севрский[3] кувшин, а по сторонам от него — изящные фарфоровые статуэтки, восемнадцатый век: дама в кринолине, с напудренными волосами и кавалер в парчовом сюртуке и туфлях на красных каблуках. Она схватила даму за изящную шейку и метнула ее в Джека Харрисона.

Глава 30

Мистер Харрисон слегка присел. Фарфоровая дама в светло-зеленом платье с цветастой нижней юбкой шмякнулась о закрытую дверь, и осколки ее рассыпалась по паркетному полу. Голова закатилась под маленький позолоченный и довольно безвкусный стульчик. Элла с пылающим лицом стояла у камина, тяжело дыша. Все молчали, потом Фрэнк холодно и деловито произнес:

— Пожалуй, лучше на время прервать наш разговор и подождать, пока миссис Харрисон остынет. ;

— Да, так будет лучше, — подал голос Джек. — Если понадоблюсь, я у себя в кабинете. — Он развернулся и ушел.

Элла отошла от камина.

— Ну что ж, теперь можем и продолжить! — громко и властно сказала она.

Она была невероятно зла, но фарфор больше бить не собиралась. Там было еще что разбивать, но пока хватит.

Она подошла к одному из изящных стульев и оперлась руками о спинку.

— Вы… — она обернулась к Фрэнку, — вы спрашивали что хотели. А Теперь послушайте меня! У меня тоже есть что сказать!

— Вы желаете сделать заявление?

— Если хотите, называйте так! Я имею что сказать, а вы, если хотите, пишите.

Инспектор Шарп уселся, вынул блокнот и положил его на край стола, середина которого совсем недавно была украшена бриллиантом.

— Может, вам лучше сесть, миссис Харрисон? — предложил Фрэнк.

Она сверлила его злыми глазами.

— Нет уж, я постою! Это недолго! Поменяемся ролями — теперь я буду говорить, а вы слушать. Хватит идиотских вопросов, как будто вы комик-премьер, а я ваш подпевала.

Так учтите, мистер Веселый Полисмен, я в подпевалы не гожусь! И если вы думаете, что можете меня прищучить, то вам придется здорово попотеть, потому что у меня есть алиби! А вы, мистер Как-вас-там… Шарп, пишите свой поганый протокол!

С нее слетел весь внешний лоск. Теперь это была женщина, выросшая в доме пьяницы, языку она научилась, слушая скандалы отца с матерью, ребенком играла в сточной канаве, ногтями процарапывала себе путь в театр детской пантомимы, расталкивая всех локтями, а оттуда благодаря красивым ногам и звучному голосу пробилась в варьете. Она тогда ничего ни у кого не просила, не попросит и теперь у этих легавых. Она вопила во всю мощь своего голоса:

— Не знаю, чего вы хотели добиться своими наскоками, вытащить из меня, будто я была у Грэхемов во вторник вечером! Не была, нате вам, можете затолкать это в свою трубку и раскурить! А почему не была? Видите, теперь я. : спрашиваю! И вот вам ответ! Я не была у Грэхемов, потому что у меня была рыбка получше! А хотите знать, с кем я. жарила эту рыбку? С Николасом Кареем! Он вернулся сюда, когда часы били одиннадцать, и больше уже не уходил, будьте уверены! Он здесь был, он здесь остался, и мы оба не желали ничего другого. Джек завалился спать в десять, слуги ушли домой, так что нам никто не мешал, а нам только того и надо. Все, теперь вы знаете!

Фрэнк посмотрел на нее холодным изучающим взглядом. Какая часть того, что она наговорила, нацелена против Джека Харрисона? Какая-то — вне всякого сомнения, чтобы побольнее его ранить, унизить. Но главное — алиби, то самое, о котором предупреждала мисс Силвер. Ее собственное, а не Карея.

— Когда вас опрашивали раньше, вы утверждали, что в одиннадцать легли спать и не знаете, когда мистер Карей вернулся домой. Сейчас вы говорите, что он пришел в одиннадцать, и потом вы какое-то время были вместе.

Она отодвинулась, чтобы стукнуть каблучком.

— Кто же все выставляет на витрину?

— Вы хотите сказать, что правду говорите только тогда, когда она вас устраивает?

— Вы опять пытаетесь повернуть все так, будто я говорила то, чего я не говорила!

— Но вы сами признались, что сначала сказали одно, а потом другое относительно вечера вторника.

— Я считала, что это никого не касается. Тогда я так считала. Но раз уж вы пытаетесь мне что-то пришить, я должна позаботиться о том, чтобы вас не занесло не туда!..

Ники был со мной с одиннадцати и большую часть ночи.

До сих пор ни мне, ни ему было совсем ни к чему, чтобы это вышло наружу. Но вот как оно было на самом деле, и вам придется с этим смириться!

Теперь она пылала не от злости, а от торжества. Одним выстрелом убила двух зайцев. Раз у нее есть алиби, не смогут они доказать, что она была ночью во вторник у Грэхемов. Ну а если это алиби ударит Джека в самое больное место — так ему и надо, сам напросился, все рвался доложить этим ищейкам, что видел кольцо во вторник и все камни были на месте. Другой бы придержал язык, когда в доме полиция и пахнет обвинением в убийстве. Но только не Джек, ее придурочный муженек — о господи! Надо было ему вламываться со своей наблюдательностью: все камни, видите ли, были на месте! Ну что ж, захочет развода — получит! Катись колбаской!

Местный инспектор записал то, что она сказала, прочел ей, и она подписала. Оба ушли. Она слышала, как они прошли через холл к парадной двери. Слышала, как открыли ее и закрыли за собой.

Злость и удовлетворение постепенно затихали.

Глава 31

Николас Карей сидел в своем номере в отеле «Георг» за туалетным столиком, но вовсе не потому, что решил заняться туалетом. На столе стояло старомодное зеркало с ящичками по бокам — по два справа и слева и один в центре, для колец, брелоков или что там еще у вас есть, но сейчас все они были сдвинуты в сторону, чтобы освободилось место для пишущей машинки, на которой он выстукивал свою последнюю статью. Номер был обставлен громоздкой викторианской мебелью, единственное, что в нем заменили с тех времен, как «Георг» был придорожной корчмой, — это кровати: вместо угрюмого четырехместного чудовища тут стояли кровати с пружинными матрасами. Возможно, был заменен ковер, но даже сам мистер Пиквик не смог бы этого заметить, и дух мрачной респектабельности ничем не был нарушен.

Зазвонил телефон, Николас прошел между кроватями и снял трубку. Ему сказали, что его хочет видеть один джентльмен, мистер Эбботт. Он сказал: «Пропустите», — и, вернувшись к столику, взял два напечатанных листа и хмуро уставился на третий, который был сейчас в машинке.

Дадут ли ему закончить статью до того, как арестуют, захочет ли после этого «Джанитор» ее печатать?

Раздался стук. Вошел Фрэнк Эбботт, закрыл за собой дверь. Он был один, и его визит явно не был официальным.

Николас отложил листки.

— Мистер Эбботт? Вы это из соображений такта или…

— Думаю, незачем давать портье повод для свеженьких сплетен.

— Но вы же не просто заскочили поболтать?

— Не просто.

— Тогда давайте хотя бы сядем.

Он уступил Фрэнку кресло, а сам сел на кровать. Он ждал. Если инспектор полиции решит перейти границу, пусть сам пробивает лед.

Фрэнк откинулся в кресле, закинул ногу на ногу и небрежно сказал:

— Я решил, что полезно будет узнать, что вы думаете о показаниях миссис Трейл. Мисс Грэхем вам говорила о них?

— Да.

— Не хотите ли их прокомментировать? Конечно вы не обязаны, вы об этом знаете. Но все равно я должен был вас предупредить.

2

Голконда — государство в Индий в XVI — XVII веках. Возникло в 1512 году. Столицей была одноименная крепость, после 1589 года — город Бхагнагар (переименован в Хайдарабад). Знаменитый центр торговли алмазами. Именно там, на копях Голконды, было найдено большинство самых известных алмазов. Среди наиболее известных — алмазы «Шах» и «Орлов».

3

Севрский фарфор — художественные изделия фарфорового завода в Севре, близ Парижа (основан в 1756 году). Посуда с яркой, сочной росписью, скульптура из мягкого (с 1780-х годов из твердого) фарфора в стиле рококо, с 1770-х годов в стиле классицизма (по моделям Э. М. Фальконе и др.).