Страница 12 из 49
Ей удалось выдавить только одно слово:
— Нет…
— Так вот, что касается мебели, тут на этот счет говорится вполне определенно. Мать пишет: «Я не уверена в том, какая мебель стоит у Катерины в Гейт-хаусе. Время от времени я давала ей какие-то вещи, но только взаймы. Лучше, чтобы ими пользовались, а она очень аккуратна. Я думаю, если ты не захочешь оставлять ее в Гейт-хаусе, ты мог бы выделить ей мебель на маленький домик, но, конечно, ничего ценного, просто полезные вещи. У нее находится сервиз королевы Анны, который я одолжила ей во время войны, когда трудно было достать фарфор. Конечно, подразумевалось, что это взаймы».
Катерина сдавленным голосом сказала:
— Неправда, она мне его подарила.
— Ну-ну. Знаешь, когда дело дойдет до суда, боюсь, эта бумага послужит доказательством, что ничего подобного она не делала.
И опять Катерина смогла только выдавить:
— До суда…
— Вот именно. Видишь ли, это бизнес, а я бизнесмен. Не хочу, чтобы на этот счет кто-то ошибался. Я уже сказал Хоулдернессу…
От ужаса Катерина пришла в себя. Страх, парализовавший ее, превратился в движущую силу.
— Джеймс, ты же не думаешь…
— Думаю, — коротко сказал он и добавил: — Советую тебе поверить, что я так и сделаю.
Глава 11
Карр и Фэнси вернулись в полседьмого и в Лентоне взяли такси. Они приехали оживленные и голодные. Фэнси великолепно провела время, она встретила друга, который не только сводил ее на ленч, но и представил трем разным людям, каждый из которых обещал помочь ей с устройством на работу.
— Один из них занимается кино, — рассказывала она возбужденно. — Он отметил мою фотогеничность, а я согласилась, что это так, потому что я умею сниматься. И показала ему фотографии, которые были у меня в сумочке, я без них никогда в город не езжу, мало ли что может случиться, правда? Он сказал, что покажет их своему другу, он большая шишка в «Атланта студиос», и тот, конечно, скажет «да». Если я получу работу в кино, это будет великолепно!
Карр обнял ее.
— Дорогая, ты не сможешь играть.
Она широко открыла глаза.
— Почему?
— Я видел твои прошлые попытки.
— Ах, ты видел… — В ее голосе не было злости. — Думаешь, это имеет значение? Знаешь, даже смешно так говорить, большинству зрителей я понравилась. И у меня еще не было приличной роли — только две фразы.
Карр рассмеялся.
— Дорогая, ты была отвратительна.
Рета размешивала салат и слушала их милую болтовню. «Никогда он так не смеялся, — подумала она. — Вряд ли у них будет помолвка. Она ему не подходит. Интересно, что из этого выйдет? У нее больше сердца, чем у Марджори, хотя меньше и невозможно было иметь. О, Господи, зачем ты даешь нам детей!»
Но какое бы ни ждало их будущее, сейчас Карр был на подъеме. Он заходил в офис, встретил там Джека Смидерза, который пребывал в восторге от выгодной продажи прав на фильм. Он красочно описал рукопись, которую они называли открытием века, написанную претендующим на непогрешимость джентльменом, имеющим определенное имя в политике.
— Это словно труд десятилетнего ребенка — нет ни знаков препинания, ни заглавных букв, а джентльмен утверждает, что это последнее слово и гениальная простота. Смидерз говорит, что это гадость, но с такими вещами никогда не знаешь, что получится. Между гениальной вещью и гадостью граница очень тонкая, и мы знаем немало хитов, которые сильно отступали от этой грани в ту или другую сторону.
Они с Ретой стали вспоминать подобные случаи и весело пререкаться, как в прежние времена, до появления Марджори. Если Фэнси и почувствовала, что ее оттеснили, то не подала виду, чем заслужила одобрение Реты, решивший, что у девушки покладистый характер. Вообще-то Фэнси была только рада помолчать — все ее мысли занимало платье, которое она видела в бутике Эстель: двадцать пять гиней, но оно того стоит. Фэнси была знакома с одной девушкой, которая там работала, и если Моди сможет достать выкройку, она сошьет себе такое же. А говорить о хитах — себе дороже!
Она продолжала думать об этом, когда Карр и Рета уже закончили, и пришел Генри Эйнджер — он это делал по десять раз на неделе по той простой причине, что его влекло к Рете, и об этом знала вся деревня. Он любил Рету, и если бы она решила выйти за него замуж, считал бы себя счастливейшим человеком. Ему было безразлично, что про них думают другие, и это раздражало его сестру. Она пыталась с ним ругаться, как с миссис Гроувер по поводу бекона, но как можно ругаться с человеком, который в ответ улыбается и говорит: «Это меня не волнует, дорогая».
Генри был весел, выложил на стол пачку газет с картинками: «Мне их прислали, вам понравится», — и отказался от кофе, потому что шел к старой миссис Уингфолд, по той же причине отказался присесть, но закончил тем, что взял чашку, которую Рета сунула ему в руки, и теперь пил, стоя перед камином.
— Она думает, что умирает. Нет, конечно. Она посылает за мной по три раза в месяц, и я иду, потому что вдруг так и случится, и я себе этого никогда не прощу. Рета, вы делаете самый лучший кофе, который я когда-либо пил.
Рета улыбнулась, выражение ее лица смягчилось. Каждой женщине приятно чувствовать себя любимой, когда влюбленный не требует ничего, кроме права обожать, и она относилась к Генри Эйнджеру с нежностью. Однажды она заметила, что Генри почти ангел. Внешне, правда, он не напоминал ни ангела, ни даже пастора — в старых широких серых штанах, толстом белом свитере и плаще непотребного вида. Но розовое лицо, круглые голубые глаза и густые волосы делали его похожим на мальчика, хотя ему шел сорок пятый год. Днем можно было заметить седину в волосах, но он и в девяносто лет будет выглядеть малышкой. Он выпил чашку кофе, потом еще одну и попрощался.
В дверях обернулся и сообщил:
— Миссис Мейхью вернулась из Лентона раньше времени. Я ехал с ней в автобусе, она выглядела очень расстроенной. Надеюсь, не из-за Сирила.
Карр оторвался от книжного шкафа, где перебирал книги.
— Я видел Сирила на вокзале. Он приехал тем же поездом, что и мы.
Рета протянула ему чашку кофе.
— Ты с ним разговаривал?
— Нет. Я хотел предложить подвезти его, но он исчез…
— Наверное, ему сюда не положено приезжать. Он… — она помялась, — делает это нелегально.
Карр поднял брови.
— Что-то случилось?
— Кое-какие неприятности… я не хотела бы это обсуждать. Миссис Мейхью, — Рета повернулась к Генри Эйнджеру, — могла не знать, что он приезжает, или же встречала поезд, чтобы вместе с Сирилом вернуться домой.
— Может быть. Надеюсь, ничего страшного. Я удивился, что в свой выходной вечер она так спешит… Мужа с ней не было.
Рета слегка нахмурилась.
— Джеймс Лесситер сейчас в Меллинг-хаусе. Наверное, она чувствовала себя обязанной его накормить. Я не думаю, что он что-то делает для себя сам.
Генри согласился.
— Я тоже так не думаю. Он заработал кучу денег. В одной из газет есть его портрет. Он только что закончил какое-то большое дело. Надо будет посмотреть, не удастся ли кое-что получить от него в фонд покупки органа.
Он хлопнул дверью — одна из его не-ангельских привычек, — и почти тотчас же зазвонил телефон в столовой. Выходя, Рета видела, что Карр протягивает руку к пачке газет.
Она закрыла за собой обе двери, сняла трубку и услышала задыхающийся, дрожащий голос Катерины:
— Рета, это ты?
— Да. В чем дело? У тебя такой голос…
— Если бы только голос…
— Катерина, в чем дело?
Рета всерьез встревожилась. Это было так не похоже на Катерину. Она знала ее сорок лет, и никогда еще она не была такой. Когда дела были плохи, Катерина обходила их с другой стороны. Даже смерть Эдварда Уэлби она воспринимала как недостаток предусмотрительности, а не как большое горе. Последовавшая за этим нехватка средств не мешала ей каждое утро надевать самую дорогую одежду. Рете доводилось выслушивать Катерину, когда та сыпала упреками, выглядела благодушной или жаловалась. Но на этот раз было что-то другое.