Мертв или жив

— Вывали навоз на грядку с кабачками, — посоветовала она.

— А туда-то зачем, мама? — всполошился хозяин, — Кабачки уже кончились или вот-вот кончатся.

— Не кончатся, пока не наступят заморозки, — возразила старуха. — Делай, как я говорю, Уильям, а мать даст тебе газету, и ты постелишь ее на дно тачки, чтобы коробка не испачкалась.

Мисс Йоумен стояла на верхней ступеньке с высокомерным видом. Она носила тугой корсет, длинную юбку и аккуратную челку. Кончик ее тонкого носа неодобрительно подергивался.

Уильям исчез и вскоре вернулся, с угрюмым видом волоча деревянную тачку, от которой пахло свинарником.

Старуха достала несколько газетных листов — в основном «Ньюс оф уорлд» — и стала наблюдать за их укладкой, то и дело давая советы. Хозяин и Уильям погрузили багаж под аккомпанемент ехидного хихиканья мисс Йоумен, и Мэг зашагала следом за тачкой по аллее, огибавшей кладбище.

Они остановились у запертых ворот, точно так же, как незадачливый Билл. После нескончаемого путешествия эти ворота казались ей спасительной соломинкой. И когда выяснилось, что им придется ждать, пока о ее прибытии сообщат в дом, Мэг едва не расплакалась, переполненная праведного гнева.

— Почему они держат ворота на замке? — спросила она Уильяма.

Мальчишка пожал плечами.

— А кто их знает…

Ожидание казалось бесконечным. Мэг попыталась вовлечь Уильяма в разговор.

— Тебе нравится работать в саду?

Уильям покачал рыжей головой.

— Они всегда держат ворота запертыми?

— Не знаю.

— А ты знаешь мальчика, который пошел сказать, что я приехала?

Уильям снова покачал головой и откинул рыжую прядь, свесившуюся ему на глаза.

— Этот мальчик и эта старуха — они местные?

Ее провожатый покачал головой в третий раз.

Мэг оставила попытки что-то узнать и просто смотрела на Уильяма. Она никогда не видела мальчиков с таким количеством веснушек и с такой румяной кожей. Даже уши и затылок у него были красными.

С каждой минутой становилось все темнее. Мэг с сожалением думала о мире, в котором обитала прежде. В том мире ей не приходилось ждать у запертых ворот, пока мальчишка-садовник не сбегает в дом и не спросит, впустить ли ее. Не приходилось тащиться пешком следом за тачкой, в которой возили навоз. Там она приезжала на машине, ее встречали и угощали чаем. Мысль о горячем чае, на который едва ли можно было рассчитывать, особенно действовала на нервы. Сумерки неотвратимо сгущались, старуха вернулась в свою сторожку, Уильям молча стоял рядом, а исходивший от тачки запах навоза возносился до самых небес.

На подъездной аллее появилась фигура, и сердце Мэг радостно дрогнуло. Оно было очень добрым и очень любящим, ее сердце, поэтому тот факт, что дядя Генри решил сам подойти к воротам и впустить ее, растопил ее гнев.

Конечно дядя — добрый человек, хотя он так часто забывал о ее существовании.

— Старый джентльмен идет, — с благоговением произнес Уильям.

Фигуру, приближающуюся к ним, даже в сумерках нельзя было спутать ни с чьей иной. Сутулые плечи, слегка прихрамывающая походка, черная широкополая шляпа, длинное пальто со старомодной накидкой — это мог быть только он. Генри Постлетуэйт.

Когда он подошел к воротам, Мэг увидела седую бороду, торчащую из-под темного шарфа, и вспомнила, как Билл рассказывал ей, что профессор отрастил бороду. Как же неопрятно она выглядит! Нужно убедить его избавиться от нее.

Достав ключ из кармана пальто, Генри Постлетуэйт отпер ворота, открыл левую створку, и Мэг бросилась в его объятия.

— Почему ты держишь ворота на запоре, дядя Генри?

Неужели дом осаждают? И разве ты не ожидал меня? Может быть, ты не получил мою телеграмму или забыл вскрыть ее? Думаю, мне пора снова присматривать за тобой. Ты не рад мне? — Она поцеловала его в щеку, но на самом деле поцелуй достался шарфу.

Генри Постлетуэйт рассеянно похлопал ее по плечу с видом человека, который чувствует, что от него ожидают соответствующего проявления любви и старается не обмануть ожиданий.

— Конечно рад… дорогая, — зазвучал его мягкий голос, и Мэг узнала эти паузы посреди фразы. Он собирался закрыть ворота, но Мэг повисла у него на руке.

— Уильям привез мой багаж, который мне нужен даже в случае осады. Поехали, Уильям.

— Да-да… — кивнул профессор.

Тачка, казалось, удивила его. Он шагнул в сторону, пропуская ее, и последовал за ней вместе с Мэг по мрачной и заросшей аллее. Поддеревьями было уже совсем темно, по Уильям знал дорогу. Тачка со скрипом катилась вперед, и Мэг думала, что даже в полном мраке могла бы следовать за ней, ориентируясь по запаху. Она стиснула руку профессора под складками накидки.

— Ты так и не объяснил мне, почему запирают ворота.

Чтобы никто тебе не мешал?

— Да-да… поэтому я сюда переехал.

— По-моему, мешать здесь просто некому. Книга, должно быть, продвигается с быстротой молнии.

— Да, она продвигается неплохо… но мне не должны мешать.

Он давал ей понять, что она не должна мешать ему.

Мэг почувствовала жгучую обиду. Слышать такое после стольких лет, прожитых вместе!

— Ты знаешь, что я тебе не помешаю, — быстро сказала она.

— Да-да… — не слишком уверенно отозвался он.

Мэг отпустила его руку. Дядя отдалился от нее после брака с Робином, но она надеялась, что теперь все изменится. Он сам пригласил ее приехать, и ей казалось, что возвращаются прежние времена. Но вернуться в прошлое невозможно.

Они вышли из-под деревьев, и Мэг увидела озеро и дом на его дальней стороне, там светилось незанавешенное окно. Она могла различить только смутный силуэт острова. Там нигде не было света. Внезапно освещенное окно тоже исчезло, словно глаз под опущенным веком. Кто-то опустил штору, и все погрузилось во мрак.

Медленно и молча они шли по берегу озера. Впрочем, походка Генри Постлетуэйта никогда не отличалась энергичностью. Он стал прихрамывать уже много лет назад, но Мэг казалось, что хромота усилилась. Она хотела спросить дядю о его здоровье, но чувствовала, что он пребывает вне пределов досягаемости. Ее охватила невероятная тоска по Биллу. В том, что дядя Генри погрузился в свои мысли, не было ничего нового, но она ощутила острое чувство одиночества. Мэг вспомнились унылые строки Мэттью Арнолда[3]:

Да, в море жизни смертных миллионы

Подобны одиноким островкам.

Это мрачнейшее стихотворение заканчивалось на якобы утешительной ноте:

По воле Божьей наши берега

Соленою водой разделены.

Слезы обожгли глаза Мэг. Как глупо думать о Билле!

Ведь она приехала сюда, чтобы быть подальше от него, так какой смысл жалеть, что его нет здесь? Чем больше Мэг тосковала по Биллу, тем сильнее убеждалась, что поступила правильно, уехав из Лондона. Если Робин жив, между ней и Биллом не будет ничего, кроме тысяч миль соленой воды. И зачем только она вспомнила это стихотворение?

Очевидно, ее навели на такие мысли остров, озеро и отчаянная потребность вернуться в Лондон. Нет, не в Лондон… к Биллу… Мэг погрузилась в свои мысли так же глубоко, как профессор — в свои. Никто из них не произнес ни слова, пока они шли к дому.

Генри Постлетуэйт вошел первым, что-то сказал стоящему в холле слуге и скрылся из виду.

Слуга шагнул вперед. Это был невзрачный субъект средних лет, чью безупречную невозмутимость не могли поколебать даже Уильям и его пахнущая навозом тачка. Он взял багаж, велел Уильяму подождать, проводил Мэг в комнату, где Билл беседовал с мисс Кэннок, потом, вернувшись, отвел Уильяма с тачкой к воротам и запер их за ним.

3

Арнолд Мэттью (1822-1888) — английский поэт и критик.