Из прошлого

Кармона наблюдала за ними. Джеймс был на высоте.

Впрочем, как и всегда. Это его особенность — что бы он ни делал, все кажется правильным. Несмотря на пережитый шок и гнев, Кармона понимала, что немногие в подобной ситуации смогли бы вести себя как Джеймс — с абсолютной непринужденностью, хоть и внешней.

Однако все попытки Джеймса оживить обстановку не увенчались успехом. Он побудил Тревера сказать что-то лестное о Билле Мейбери, который всем нравился. Вовлек Мейзи Тревер в разговор на ее любимую тему. Но втянуть в этот разговор Эстер и леди Кастлтон у него не получилось.

Адела сидела, склонив свое красивое бледное лицо над пасьянсом, и точными изящными движениями перекладывала карты. На одной руке сверкал крупный бриллиант, на другой — кроваво-красный рубин.

— И я единственная, которая знала все подробности этой истории, — рассказывала тем временем Мейзи Тревер. — В то время я была совсем еще ребенком. Но вы же понимаете, какой интерес вызывают подобные вещи, особенно если все говорят об этом шепотом, а тебя отсылают заняться цветами или еще чем-нибудь Он был очень видным человеком, женатым, а она — только на год старше меня. Так что я, естественно, сгорала от любопытства.

И накануне их бегства она мне все рассказала.

Кармона слушала историю старого, давным-давно забытого скандала. И удивлялась тому, сколько боли, позора и страданий скрывает в себе равнодушное время.

Неожиданно для всех Адела Кастлтон встала.

— Надеюсь, вы меня простите, если я пойду спать.

У меня разболелась голова. Не надо было так долго сидеть на солнце.

— Тебе что-нибудь дать? — участливо спросила Кармона.

— Да нет, — с рассеянным видом ответила Адела. — У меня есть хорошие таблетки. Я только не помню, где они. Может, ты поможешь мне? — Всегда уверенная в себе, леди Кастлтон была неузнаваема. Они вышли из гостиной, Кармона приобняла ее и почувствовала, что Адела благодарна ей за это.

В спальне с желтыми шторами и блестящим желтым покрывалом Адела села на краешек кровати и сказала:

— Они где-то на туалетном столике. Да, вот этот пузырек. Я редко пользуюсь ими, но если уж принимаю, то восемь часов крепкого и глубокого сна мне обеспечены.

Сегодня, чувствую, они мне необходимы. Ты не подашь мне стакан воды, он там, на умывальнике?

Ад ела вытряхнула на ладонь две таблетки, поднесла их ко рту, запила водой и поблагодарила Кармону:

— Я тебе буду очень благодарна, если ты заглянешь ко мне перед сном. Такой головной боли у меня никогда не было. Думаю, я быстро засну, и тогда уж ничто не сможет разбудить меня. И все-таки, на всякий случай…

Кармона подождала, пока Адела улеглась, и снова спустилась вниз.

Длинный вечер подходил к концу. Кажется, никто в доме не сожалел, что день закончился. Пожелав спокойной ночи, дамы поднялись наверх. Их голоса затихли, двери закрылись. Кармона подошла к комнате Аделы и осторожно повернула ручку двери. Через два открытых окна в комнату проникал легкий ветерок. Кармона взглянула в сторону смутно видневшейся постели. Вначале она ничего не услышала, но, подойдя поближе и прислушавшись, различила ровное дыхание Аделы. Немного постояв и убедившись, что Адела спит, Кармона вышла и закрыла дверь.

Наполнив напоследок бокалы, Джеймс пошел запирать окна. На мгновение он остановился перед высокой стеклянной дверью, выходившей на террасу. С моря дул прохладный воздух, вода казалась черной, небо переливалось звездами. Ростры в темноте выглядели зловеще.

— Жаль лишаться свежего воздуха, по Бистон убежден, что, если не запереть дверь, нас всех перережут в собственных постелях.

— Он долго прослужил у твоего дяди?

— О, целую вечность. Я помню его с детства. Меня отсылали сюда с семилетнего возраста, и Бистоны обо мне заботились. Дядя Октавиус обычно гладил меня по голове, совал деньги и, пробормотав «Мальчик бедного Генри», тут же уходил, к нашему обоюдному удовольствию.

А Бистон давал ведерко, лопатку показывал места, где лучше всего ловятся креветки. Миссис Бистон разрешала мне держать вазу с морскими анемонами и приносить в дом водоросли, ракушки и улиток. В общем, они делали все, чтобы я не скучал.

Полковник Тревер поставил на стол пустой бокал:

— Ты думаешь поселиться в этом доме?

— О нет. Я не смогу содержать такой дом.

Они расстались на лестничной площадке, где стояли высокие часы черного дерева, степенно и старомодно отстукивающие время. От ковра с узором шел легкий запах плесени. Джеймс постучал в дверь комнаты, которую до сих пор не мог воспринимать иначе, как спальню дяди Октавиуса, и вошел.

Кармона сидела на краю постели. На ней все еще было бледно-желтое платье и брошь с жемчугом. Она сидела, сцепив на коленях руки так крепко, что обручальное кольцо врезалось ей в палец. Но боли она не чувствовала.

Услышав стук открывшейся двери и шаги Джеймса, Кармона побледнела. Настал момент, когда они должны сказать друг другу правду и быть готовыми к тому, что за этим последует. Кармоне стало страшно, но боялась она не Джеймса, а того, что могла узнать о нем. Она не сомневалась, что он скажет ей правду, но не знала, что это за правда. Он купил ее у Филда за пять тысяч фунтов.

Подумав об этом, Кармона снова ощутила приступ гнева, но когда он утих, она содрогнулась от внутреннего холода. Если Джеймс окажется не тем человеком, которого она знала, что тогда ей делать? Кроме Джеймса, у нее никого пет. И если не будет Джеймса, не будет никого.

Джеймс закрыл дверь и подошел к Кармоне:

— Дорогая, думаю, нам надо объясниться.

— Да, — сказала она, едва шевельнув губами.

Джеймс сел рядом на постель.

— Я очень обидел тебя?

Ее губы снова беззвучно произнесли «да».

Сердце Джеймса сжалось. Все необходимые слова казались грубыми и неуместными.

— Можно обнять тебя?

По телу ее пробежала дрожь.

— Нет.

— Хорошо, — поспешно сказал он. — Но было бы проще…

Она снова вздрогнула.

— Ладно, я расскажу тебе.

Но начать было чрезвычайно трудно. Он вспомнил тот вечер, когда впервые увидел ее. Она была в белом платье, с жемчугом на шее — подарком ко дню рождения.

Рядом сидел улыбающийся Элан Филд и, наклонившись к ней, шептал ей что-то на ухо. Вся эта сцена отчетливо и ярко всплыла у него в памяти, и он стал описывать ее.

Стоило ему начать, как слова пришли сами. Он рассказал Кармоне, как увидел ее из ложи напротив, где сидел с Треверами.

— Может быть, ты не поверишь, но я влюбился в тебя с первого взгляда. В антракте я хотел познакомиться с тобой. Треверы представили бы меня. Но Мейзи почувствовала себя плохо. Пришлось везти ее домой. А на следующий день я был уже в Каире. Вернулся только через пятнадцать месяцев. Но о тебе я знал из писем Мейзи. А в Александрии я встретил Мэри Мэксвелл. Она рассказала, что ты не замужем и не обручена. Но когда я вернулся домой и навестил Треверов, они мне сообщили, что через неделю у тебя свадьба с Эланом Филдом. Мейзи одобряла этот брак, но Том опасался, что Элан разобьет тебе сердце. Он говорил, что дал бы отсечь себе правую руку, лишь бы помешать этому. Я был готов на большее, но сделать ничего не мог.

Кармона приподняла голову.

— А тебе ничего и не надо было делать.

— Я любил тебя, а ты была несчастлива.

— Откуда ты знаешь, что я была несчастлива?

— Я видел тебя, когда ехал к Треверам. Ты сидела у окна в поезде, который отправлялся в Лондон как раз в тот момент, когда мой поезд прибывал па станцию. Тогда я и понял, что в твоей жизни мало счастья.

Да, она действительно была очень несчастлива тогда.

Она согласилась выйти замуж за Элана не потому, что он был нужен ей, а потому, что она нужна была ему. Но для счастья этого было мало. Отступать было поздно. Оставалось только смириться со своей участью…

Джеймс ждал, что она что-то скажет. Но она молчала, и он продолжил свой рассказ.

— Я ничего не мог сделать. Если бы я был уверен, что он даст тебе счастье, я бы смирился. Но я знал, что этому не бывать. Том Тревер был прав: Элан разбил бы твое сердце. Я знал его достаточно, чтобы понять, что он не достоин даже находиться в одной комнате с тобой, тем более — жениться на тебе. Я был в отчаянии. И тут кое-что произошло.