Дело Уильяма Смита

— Никому!

— Вы говорите, что навещали работодателя. У вас были с собой деньги? Жалованье или что-то в этом роде?

— Ни гроша.

Уильям опять прикрыл глаза. Вокруг разговаривали. Голос инспектора напоминал гул военного самолета.

Тут он услышал голос Фрэнка Эбботта:

— Как насчет того, чтобы вернуться домой? Там есть кому позаботиться о вас?

— О да, там есть миссис Бастабл — экономка мистера Таттлкомба.

— Ну что ж, если вы готовы ехать, вам вызовут такси и проводят до дома.

Уильям моргнул и ответил: «Я в полном порядке». На его лице вновь появилась мальчишеская улыбка:

— Вы так добры ко мне, но не стоит беспокоиться! У меня просто тяжелая голова.

Вскоре он обнаружил себя сидящим в такси вместе в Фрэнком, и ему вдруг захотелось поговорить: он вспомнил, что этот детектив из Скотленд-Ярда упоминал о какой-то их встрече. Незаметно эта мысль перетекла во фразу:

— Вы ведь так сказали, правда?

— Сказал что?

— Что видели меня раньше.

— Да, сказал. И действительно видел.

— Скажите, когда, где, как это было?

— Ну, я не помню, это было очень давно.

— Насколько давно?

— О, много лет назад. До войны, я думаю.

Уильям схватил Фрэнка за руку:

— Вы в этом уверены?

— Нет, мне просто так кажется.

Смит, продолжая сжимать его руку, настойчиво спрашивал:

— Вы помните, где это было?

— О, где-то в городе… В Люксе, кажется… Да, определенно в Люксе. Вы танцевали с девушкой в золотистом платье, очень дорогом, по-моему.

— Как ее звали?

— Я не знаю. Думаю, я этого никогда не знал. Лет ей на вид было около двадцати.

— Эбботт, вы помните мое имя?

— Друг мой…

Уильям Смит отпустил его руку и поднес к голове.

— Видите ли, я его не помню…

Фрэнк сказал:

— Постойте! Вы же только что его назвали — Уильям Смит!

— Да, это имя, с которым я вернулся с войны. А я хочу знать, с каким я ушел. Я не помню ничего до сорок второго года — совсем ничего! Я не знаю, кто я и откуда. В середине сорок второго я оказался среди пленников военного лагеря с табличкой на груди «Уильям Смит» — вот и все, что я знаю о себе. Так что, если вы можете припомнить мое настоящее имя…

Фрэнк произнес:

— Билл… — и запнулся.

— Билл, а дальше что?

— Я не знаю. Насчет Билла я уверен, потому что это имя пришло мне в голову, как только я разглядел вас под фонарем, еще до того, как вы заговорили.

Уильям хотел кивнуть, но это причинило такую боль, что он остановился.

— Имя «Билл» не вызывает сомнений, как и «Уильям». Но я точно не Уильям Смит, как гласила табличка. Последние годы войны я провел в лагере, а когда освободился, вышел из больницы, вернулся домой и попытался найти ближайших родственников Уильяма Смита — я слышал, его сестра жила где-то в Степни. Оказалось, ее дом разбомбили, и никто не знает, куда она скрылась. Но соседи остались, и все они в один голос утверждали, что я не Смит. Они — кокни до мозга костей, и им был противен мой выговор. Конечно, эти милые люди слишком вежливы, чтобы сказать об этом, но один мальчик заявил, что я говорю, как диктор с Би-би-си. И ни один человек не мог сообщить, куда уехала сестра. У меня создалось впечатление, что она не из тех, о ком люди сильно скучают. И все были абсолютно уверены, что я не Уильям Смит, поэтому в конце концов я утратил решимость искать ее. Если бы вы только смогли вспомнить кого-нибудь, кто знал меня…

Повисла долгая пауза. Огни фонарей проносились мимо, вспыхивая и вновь пропадая. Собеседник Уильяма то появлялся на мгновение в их свете, то скрывался в темноте.

И лицо его было совершенно незнакомо Смиту, хотя на другой стороне пропасти, разбившей его жизнь на две части, они встречались и разговаривали. У них, вероятно, были общие знакомые. Когда он подумал об этом, голова его закружилась — видимо, от удара. Так должен был чувствовать себя Робинзон Крузо, увидев следы на песке необитаемого острова. Уильям взглянул на Фрэнка и подумал, что он не из тех, кого легко забываешь — человек образованный, с хорошим воспитанием. Светлые волосы причесаны так гладко, что в них можно посмотреться, как в зеркало, — он вспомнил это в участке. Длинный нос на длинном лице. Прекрасно сшитый костюм…

Любопытно, но именно в этот момент в сознании Уильяма зашевелились, хоть и слабо, какие-то воспоминания. Кажется, он не всегда носил такую одежду, как сейчас… Не добротное готовое платье, а… В голове его смутно возникло воспоминание о Сэвил Роу.

Фрэнк Эбботт произнес:

— Боюсь, что ничего, кроме Билла, на ум не приходит.

Глава 4

На следующее утро оказалось, что единственное последствие вчерашнего происшествия, всего лишь внушительных размеров шишка на голове Уильяма. Он даже не стал бы ничего рассказывать миссис Бастабл, но к несчастью, она выглянула из окна своей спальни как раз в тот момент, когда Смит подъезжал к дому в такси. Сразу же подняв раму, она услышала, как сержант справляется о самочувствии молодого человека, после чего вышла встречать его на лестницу, сгорая от любопытства. Если оскорбительное предположение и зародилось в ее голове, оно моментально улетучилось. Она была само участие, суетилась, предлагала тысячу способов лечения и даже подумать не могла о том, чтобы лечь спать самой или позволить лечь ему прежде, чем ей не будет подробно доложено о происшедшем. Она без конца прерывала рассказ восклицаниями вроде: «Только представьте!» и «Боже мой!»

Когда Уильям закончил, миссис Бастабл тряслась от волнения.

— Какое чудесное спасение! Сначала мистер Таттлкомб, а теперь… Что бы мы стали делать, если бы вы тоже нас покинули?

— Но я же здесь.

Экономка глубоко вздохнула.

— Но могли и не вернуться! У меня от всей этой истории мурашки по телу. Только представьте: полиция приходит сообщить ужасные новости, а мистер Таттлкомб все еще в гипсе! Ах, боже мой, что бы тогда было?

У миссис Бастабл — маленькой женщины с пушистыми, не очень чистыми волосами — в момент волнения краснел нос. Он и сейчас был розового цвета и нервно подергивался. Она безотчетно схватила себя за голову, неловко задев прическу, из-за чего из волос выпали три шпильки. Уильям нагнулся, чтобы поднять их, но сразу же пожалел об этом. Сказав, что хочет лечь в постель, он наконец покинул свою собеседницу.

Едва опустив голову на подушку, он уснул и сразу же погрузился в свое видение. Теперь оно приходило все реже и реже — всего дважды в прошлом году и только один раз летом этого года. И вот снова вернулось. Но теперь оно утратило свое спокойствие и гармонию, словно отражение в потревоженной воде. Уильям вновь видел ступеньки перед входом, но дверь не открывалась. Он толкал ее, но безуспешно. Ее удерживал не засов, не железный болт, не замок: кто-то подпирал ее с другой стороны. Затем сон изменился. Уильям услышал чей-то смех и решил, что это Эмили Солт. Ему казалось, что это она, хотя смеха ее никогда в жизни не слышал. Он увидел, как она украдкой разглядывает его из-за двери — не в доме его сна, а в доме Эбби Солт. Тут Эбби сказала: «Бедная Эмили! Она не любит мужчин», и Уильям проснулся. Повернулся на другой бок и опять заснул. Теперь он был на необитаемом острове в окружении бесчисленных Псов Вурзелов, стай Буйных Выпей и множества плавающих в пруду Уток-Растяп. Этот сон был умиротворяющим, и утром Уильям проснулся в хорошем настроении.

Разобравшись с почтой и подождав, пока все примутся за работу, он прошел через мастерскую, устроенную в комнате, которая раньше служила гостиной, и расположенную позади нее сильно обветшавшую оранжерею. Конечно, во время войны все стекла были выбиты, но их снова вставили, и теперь это было уютное светлое помещение, хотя зимой там было не слишком тепло. С холодом пытались бороться с помощью двух керосиновых горелок: одна в гостиной, вторая — в оранжерее. Пока за ними следила миссис Бастабл, они не производили ни какого эффекта, кроме сильной вони. Уильям решил сам заняться горелками, когда заметил посиневшие руки Кэтрин. Кроме того, ему пришло в голову, что в ее присутствии запах керосина совершенно неуместен — может быть, роза или лаванда, но только не керосин! Он отобрал у миссис Бастабл горелки, хотя и пришлось долго уговаривать ее не обижаться, что-то там подвернул — в результате запах полностью исчез, а температура в комнатах ощутимо повысилась.