Часы бьют двенадцать

Наступил 1943 год. Алберту больше не требовалось алиби…

За несколько минут до того, пока Эллиот Рей и Алберт Пирсон были в столовой, Джеймс Парадайн все еще сидел за письменным столом в кабинете. Прошло три часа с тех пор, как он взорвал свою бомбу в семейном кругу. Если Джеймс чувствовал усталость, то он ничем этого не обнаруживал. Напротив, у него был вид человека, для которого время прошло быстро и даже интересно. Ожидая, пока часы пробьют двенадцать и освободят его от взятых на себя обязательств, он казался довольным собой. Правда, при взгляде на картонный цилиндр с левой стороны стола его брови сдвинулись, но нахмуренное выражение сразу же уступило место саркастической усмешке, А взгляд переместился на книжечку-календарь, лежащий с краю раскрытой, ярко-голубой кожаной обложкой вверх, резко выделяясь на красной коже крышки стола. Протянув руку, Джеймс Парадайн подобрал книжечку, посмотрел на дату открытой страницы — первое февраля — и положил ее на папку с промокательной бумагой, после чего погрузился в приятные размышления.

Вскоре Джеймс отодвинул стул, вынул связку ключей из правого кармана брюк, подошел к шкафу с документами слева от камина, отодвинул его от стены и открыл спрятанный за ним сейф, откуда извлек несколько старомодных красных кожаных футляров с вытесненными на них золотом инициалами К. П. Кожа выцвела, А золото потускнело, по лежащие внутри бриллианты сверкали по-прежнему. Ожерелье, которое можно использовать как диадему, серьги, кольца различной формы, браслеты, броши спустя двадцать лет блестели в темноте так же ярко, как когда их носила Клара Парадайн, позируя для портрета, висящего над камином.

Джеймс Парадайн перевел оценивающий взгляд с настоящих драгоценностей на изображенные художником. Портрет очень походил на Клару, и бриллианты тоже выглядели вполне натурально. Он заплатил за них немалую сумму, и их никто. не носил после смерти Клары. Ему даже в голову не приходило подарить что-нибудь из драгоценностей Бренде или Айрин. Пускай одна из них дочь, А другая невестка Клары, но бриллианты приобретены Парадайном и являются частью капитала Парадайнов.

Джеймс вернул футляры в сейф, запер его, придвинул шкаф к стене, потом с ключами в руке подошел к камину, чтобы посмотреть на часы. Без двух минут двенадцать… Очевидно, никто уже не постучит в дверь кабинета. Канун Нового года подошел к концу. Необычный вечер, но неплохой.

Как и несколько часов назад, Джеймс Парадайн подошел к двери А выключил свет. Потом, очевидно в силу привычки, раздвинул портьеры, скрывавшие нишу, и отпер дверь на террасу. Выглянув, он заметил изменения в пейзаже, происшедшие с тех пор, как он стоял здесь перед обедом. Слева еще виднелись серебристые отблески, но сама луна исчезла из поля зрения. Поднявшийся ветер нагнал тучи, скрывшие ее из виду. Скоро станет совсем темно. Позади него часы на каминной полке пробили первый из четырех ударов, обозначавших наступление очередного часа. Джеймс Парадайн шагнул на террасу, подошел к парапету и остановился, глядя вниз. Последний лунный блик блеснул на излучине реки возле Хантерс-Ли. Джеймсу припомнились запертые в сейфе бриллианты. Потом наступила темнота.

Когда замер последний, двенадцатый удар часов, отбивавших полночь, туга разверзлись и хлынул дождь.

Через полчаса все звуки в доме — шаги взад-вперед в крыле над кабинетом, вода в ванной — стихли. Освежившись под душем, Эллиот заснул, как только его голова коснулась подушки. Есть нечто особенное в безмолвии спящего дома. Это молчание жизни, так же отличающееся от тишины покинутого жилища, как сои от смерти.

Филлиде снилось, что она гуляет по саду в сумерках. Воздух был напоен ароматом роз, и она знала, что Эллиот рядом — чувствовала его руку, обнимающую ее, но не видела лица. Потом из полумрака возникла женщина в длинной черной вуали и увела его. Филлида не могла разглядеть ее лицо, но решила, что это Мейзи Дейл. Она побежала за ними, зовя Эллиота, но его там не было, А женщина повернулась и откинула вуаль. Это оказалась не Мейзи Дейл, А Грейс Парадайн, и она крикнула: «Я никогда не позволю тебе уйти!»

Филлида проснулась. В ее ушах стоял звук, похожий на крик. Кругом было темно, и она испугалась. Чувство опасности последовало за ней из сна.

Протянув руку, Филлида включила ночник, и опасность сразу отступила. Моргая глазами при свете, она увидела, что хромированные часы показывают начало первого. Ужасный год остался позади. Филлида была рада, что ей не пришлось сидеть за столом, провожая его. Пусть он канет в Лету, как гость, который задержался слишком надолго и о котором никто не сожалеет.

Снова выключив свет, Филлида стала думать о том, как ей утром поговорить с Эллиотом. На сей раз им никто не должен помешать. «Я попрошу его прийти в мою гостиную», — подумала она. Забавно планировать встречу с собственным мужем — забавно и приятно. Чувство, что все несчастья ушли вместе со старым годом, было сильнее ее. Вскоре Филлида погрузилась в крепкий сон без всяких сновидений.

Лейн каждое утро входил в комнату мистера Парадайна ровно в половине восьмого. Эта процедура никогда не изменялась. Поставив поднос, он закрыл окно, раздвинул портьеры и включил свет. Первое утро 1943 года ничем не отличалось от других, но, повернувшись к кровати, дворецкий с удивлением обнаружил, что она пуста.

Его первое впечатление ограничилось этим фактом. Однако за ним последовало беспокойство, так как в кровать явно не ложились. Покрывала выглядели нетронутыми, А на подушках не было вмятин. Лейн настолько удивился, что счел необходимым подойти к кровати и потрогать постель, дабы удостовериться в увиденном, после чего он поспешил в ванную, опасаясь, что у мистера Парадайна произошел внезапный приступ. Однако в ванной все было в порядке, даже слишком: коврик не смят, в ванне ни капли воды, зубная щетка и паста убраны.

Встревоженный дворецкий направился к окнам, пройдя между портьерами к высокой двери на террасу. Его тревога усилилась, так как дверь была открыта, впуская холодный ветер. Очевидно, ночью шел дождь, и в воздухе пахло влагой. Распахнув дверь шире, он выглянул наружу.

Было очень темно — рассвет должен был начаться только через час. Лейн не мог ничего разглядеть. Хотя он знал, на каком расстоянии находится низкий парапет, но не видел его.

Вернувшись в комнату, дворецкий нашел фонарик, включил его и вышел на террасу. Вероятно, ночной дождь был сильным. Все углубления в камне наполняла вода. Луч фонарика подрагивал на мокрых плитках, так как Лейн был не в состоянии унять дрожь в руке.

Он подошел к парапету высотой не более двух футов и остановился там, шевеля губами и опустив руку с фонарем.

— Я всегда говорил — Лиззи может подтвердить, — что опасно, когда парапет всего в два фута находится над таким обрывом.

Слова эти произносились абсолютно беззвучно. Подняв фонарь, дворецкий направил луч вниз — на тропинку, ведущую к реке. Луч осветил распростертую человеческую фигуру в мокрой одежде — такую же неподвижную, как Дорожка, на которой она лежала, или камень рядом с ней.

Лейн перестал дрожать — беспощадная действительность привела его в чувство. В правом углу террасы ступеньки спускались на маленькую лужайку, откуда шла тропинка к реке. Дворецкий спустился с лестницы и зашагал по дорожке. По ней хорошо было идти к лодочному сараю солнечным летним днем, А не январским утром. Он вспомнил, что сегодня первый день нового года.

Подойдя к темной фигуре, Лейн осветил ее фонарем. Это был Джеймс Парадайн, и он был мертв.