Страница 4 из 15
21.
– Значицца, так, – говорит Нестор. – Деньги мы заберем. Но половину тебе – на революцию, а половину нам – на еду.
– А вот если берешь для себя – это не революционная экспроприация, а бандитский грабеж, – отвечает Антони.
– Как хочешь, – мальчик пожимает плечами. – Ищи других.
– Слушай. Вы же сами – народ. Неужели для народа не можете совершить нужную вещь? Мы оружие купим, освобождение всех трудящихся готовим!..
– Если мы – народ, давай так. Я отдаю тебе все.
А потом ты мне – сам! – даешь половину. Потому как мы нуждающиеся.
– Далеко пойдешь! – посмеивается Антони. – Брат твой старший не согласен. И остальные тоже.
– Моя забота. Согласятся. Левольвер дашь?
– Одолжу. Как обещал.
И протягивает завороженному Нестору маленький никелированный «лефоше».
22.
На дверях книжной лавки – реклама нового выпуска «Ната Пинкертона»: красавец-сыщик преследует преступника в черной маске. Проходящий Нестор смотрит внимательно.
23.
Уже ночью кабатчик пересчитывает выручку, сгребает в мешочек мелочь, складывает ассигнации. Стук в заднюю дверь.
– Кто там?
– У жены падучая случилась, пена идет! Доктора звать надо!
Кабатчик открывает дверь – и фигура в маске приставляет револьвер ему к животу:
– Деньги! Живо! Все!
Другая фигура накидывает петлю ему на шею и быстро приматывает к опорному столбу под балкой, как кокон. Фигуры обшаривают стойку, буфет, конторку, ящики. Открывают печную вьюшку и отвязывают от нее сверток: деньги!
– У-у, г-гады! – бьется кабатчик.
– Рот! – командует маленькая фигурка, и ограбленному запихивают в рот край полотенца, которым вытирают стойку.
– Скажешь полиции – убьем! – Грабители исчезают в темноте.
24.
Днем с Антони в балке делят деньги.
– Осторожней надо, – говорит один.
– В Гуляй-Поле больше ничего не надо, – говорит другой. – Подальше от дома.
– А Шабельского я все одно сожгу, – говорит Нестор.
– Револьвер, – протягивает руку Антони.
– Какой револьвер?
– Ну, без шуток!
– Потом отдам, – говорит Нестор. – Далеко спрятан. Еще пригодится. Ты себе другой купишь, ты знаешь где.
– А ведь мы теперь преступники, – с некоторым удивлением говорит Савка.
– Вы теперь – борцы за народ, – дозирует смесь чувства и напыщенности Антони.
Интермедия
Россия доворовалась: держитесь, гады!
1.
Малая репетиция, малая демонстрация, малое пророчество всех революционных ужасов в России – произошло непосредственно в день коронации Государя нашего Императора и Самодержца Николая II Александровича. И говорили же ему: «Саша, меньше помпы, папа совсем недавно умер», – но наш главный был очень тих и вежлив сверху и с невыразимой тупой упертостью упрям внутри.
На Ходынском поле приготовили угощение, чтоб порадовать народ: горсть дешевых пряников и конфет, увязанных в ситцевый платочек. Это был тот самый бесплатный сыр, который оказался положенным в мышеловку! Ходынский пустырь превратился в мышеловку для десятков тысяч бедных халявщиков. Произошла давка, и двое суток трупы задавленных вывозили обозами: счет пошел на тысячи. Эхо от треска костей народных встало над страной и Европой.
Ну так надёжа-Царь отметил происшествие светскими торжествами двора по случаю вступления в должность, а также радостей предстоящего венчания. И говорили же ему: «Ваше Величество, неудобняк получается, траур по погибшим объявить надо бы, танцы с выпивкой как-то сейчас не того, скорбь государя по подданным как-то слабо выражают...» Реакция государя напоминала уставной приказ боцмана на военном корабле: «Команде песни петь и веселиться!»
Прессе было приказано информацию придерживать. Не веря газетам, народ пробавлялся слухами. Мнение было определенно: ох да не к добру это все!
А люди серьезные, то есть умные и деловые, сделали выводы. Первое: умом и предвидением парень наверху не блещет. Второе: можно рвать свой кусок – сейчас бардак, а завтра вообще неизвестно что будет.
Итак:
1894 год. Треск костей и стоны задавленных над слипшейся толпой бедноты русского простонародья. Сносимые массой праздничные декорации трибун-однодневок. Цензурный запрет на правдивые картины трагедий. Веселье, блеск и изобилие во дворцах власти. И воры, широко раскрывающие карманы.
2.
Итак:
Объявили капитализм нужным и полезным к развитию державы. Он и до того уже разворачивался, но тут – догонять резвый и комфортный Запад решили!
А для присмотра за свободными предпринимателями – с необходимостью разрастался чиновный аппарат: а как же! слуги и хранители казны и государства!
Чиновник втыкал предпринимателю палки во все места, и ответно предприниматель всовывал чиновнику взятки во все дыры. Согласно закону эволюции, процесс нарастал, и в нарастании этого процесса чиновникам, то бишь государству, виделся несомненный прогресс. Прогресс – это когда мое положение улучшается с каждым днем. А поскольку государство – это я, то мы же лучше видим, что государству нужно.
О-па! И засветился нимб пророка над седыми кудрями сластолюбца и мстительного бездельника Маркса, экономиста-ниспровергателя и апокалипсиста-утописта, укрывшегося в Лондоне немецкого еврея и иждивенца эксплуататорских талантов фабриканта Энгельса. Потому что верхи действительно бесстыже богатели, а низы действительно шли из хоть что-то имущих крестьян в вовсе ничего не имущий пролетариат, и тот пролетариат выжимался бизнесменами и нищал.
Бродивший по Европе призрак коммунизма шагнул в Россию.
3.
Блеск золота мешает видеть не только призраки, но и реальную твою смерть. А после нас – хоть потоп, хоть глобальное потепление!
Россия конвертировала золотой рубль, и национальная валюта стала тверже, чем таран торжествующего жениха в экстазе! Жених пошел налево, и национальная валюта стала ложиться в европейские банки и оплодотворять европейскую экономику. Э? У... Да, вывоз капитала за рубеж. А потому что у себя дома – еще неизвестно что будет, и чиновники всех разновидностей обдерут до костей.
Легко представить, кто лоббировал конвертацию национального рубля в таких условиях. Да те, кто его вывозил.
И возникала точка зрения в верхней части общества: а, все равно ничего не исправишь, так остается только урвать свое, пока не поздно. А народ все равно пьет, ворует и работать хорошо не хочет.
И – зеркально – точка зрения в нижней части: все богатые – суки, воровство и взяточничество – повальные, все разговоры о благе народа и государства – ложь для отвода глаз и успокоения: ну так нам тоже все можно! мы тоже всего хотим! и делаем все, что по силам.
Страна шла вразнос.
О Господи. Все новое – хорошо забытое старое; а хоть и не забытое.