Страница 8 из 31
Кстати, не исключено, что причиной плохого самочувствия стал вчерашний ужин у Адмирала. Кажется, Томас чуточку перебрал хереса: трудно устоять перед искушением, ведь погреб Адмирала всегда полон прекрасных марочных и коллекционных вин, и хозяин, как истинный знаток, не преминул похвастать перед гостем своими богатствами.
— Это марочные. — Адмирал собрал лукавые морщинки у глаз, с улыбкой демонстрируя Роу покрытые благородной пылью темные бутылки. — Они проходят выдержку в бочках. Десертные — двухгодичную, портвейны — трехгодичную, а мадера — пятилетнюю. Но коллекционными вина становятся только после бутылочной выдержки: можно пролежать в бутылке два года, а можно и два столетия! Попробуйте это: испанский херес «де ля Фронтера» урожая 1675 года. Представьте, вино в полном расцвете сил! Только стало немного светлее, как человек в почтенном возрасте.
— Просто волшебный джинн из бутылки, — промолвил Томас. — Что ж, давайте выпустим его на волю!
Пригубив бокал, он покачал полысевшей головой:
— Хотел бы я так сохраниться, как это чудесное вино!
— Увы, — засмеялся старый лорд. — Те, кто собрал и выжал виноград, из которого сделали херес, давно в раю!
— Но мы имеем счастье наслаждаться плодами их труда, — заметил Роу.
Потом они долго говорили о том, какой путь проделывают плывущие из Индии корабли, и о проекте Суэцкого канала, о трудностях колониальной службы и еще о многом-многом другом. Ужин удался как нельзя лучше. Главное, Адмирал обещал Томасу помощь и поддержку, и это было весьма важно.
Томас медленно развернулся и побрел обратно. Дэвид следовал за ним, чтобы в любой момент прийти на помощь старику. Войдя в дом, Роу освободился от пальто отдал трость и шляпу дворецкому, потом направился в кабинет.
Жарко пылавший камин заметно улучшил его настроение; дрова весело потрескивали, а угли светились малиновым жаром. На столе горели свечи и лежала стопка чистой бумаги. Томас подошел к огромному глобусу, укрепленному на подставке из мореного дуба, под цвет стенных панелей и высоких книжных шкафов. Легкий толчок — и глобус медленно повернулся на оси, показывая голубовато-синие разводы океанов и желтые пятна пустынь. Роу толкнул его еще раз, заставляя крутиться быстрее, и подумал: если бы он жил так же долго, как вино в бутылках Адмирала, весь мир мог бы принадлежать ему! Но…
Оставив глобус, Роу сел за стол и принялся писать. Время от времени он поднимал голову и пристально смотрел на замерший глобус. Наконец, последнее письмо закончено. Запечатав послания своим перстнем, старик позвонил в колокольчик. Появился Дэвид.
— Где Мирадор? — не оборачиваясь поинтересовался Роу.
— Ждет, — лаконично ответил слуга.
— Зови!
В кабинет вошел худощавый блондин с холодными светлыми глазами. Почтительно поклонившись, он остановился в трех шагах от кресла старика.
— Прочтите. — Роу подал блондину несколько листов бумаги, исписанных мелким, убористым почерком. — Вам надлежит это крепко запомнить.
Мирадор взял бумаги, и его глаза быстро забегали по строчкам. Исподтишка наблюдавший за ним Роу отметил: на лице гостя не дрогнул ни один мускул. Тишину в кабинете нарушали лишь легкое потрескивание свечей да шуршание бумаг в руках невозмутимого блондина. Хозяин, казалось, полностью утратил всякий интерес к окружающему миру, он притих в глубоком кресле и блаженно закрыл глаза. Мирадор, закончив читать, аккуратно сложил листы и бросил взгляд на старика, лицо которого в багровых отблесках догоравшего камина походило на маску сатира.
— Прочли? — Роу открыл глаза и требовательно протянул длинную худую руку.
Мирадор вложил листы в его ладонь.
— Да, прочел и запомнил.
— Важно не перепутать последовательность. — Хозяин поднес бумаги к пламени свечи, дождался, пока они разгорелись, и швырнул пылающий ком в камин. — Время движения по маршруту рассчитано точно, поэтому вам следует появляться в назначенных пунктах именно в те дни, когда вас будут там ждать. Наши друзья в Лондоне открыли на ваше имя счет в банке. Отдохните недельку в столице, а заодно посмотрите: не потащился ли кто следом за вами?
— Хорошо, — сказал Мирадор. — И еще раз проверюсь на том берегу Канала.
— Логично, — согласился Томас. Несколько минут он молчал, целиком погрузившись в свои мысли, потом поднял глаза на гостя. — Я не могу сам отправиться в это путешествие. Поэтому вам придется стать моими глазами, ушами и руками. Понимаете?
— Да, — кивнул Мирадор.
— Спрос с вас будет особый, — усмехнулся Роу. — Зато и награда ждет поистине королевская. Отправляйтесь, сударь, желаю себе и вам удачи!
Мирадор сдержанно поклонился и вышел. Старик поглядел на календарь: сегодня первое марта 1863 года. Хотя нет, уже второе — часы на каминной полке только что пробили двенадцать и хочешь не хочешь, а придется лечь в постель… Еще одна кошмарная ночь, когда ворочаешься с боку на бок и нет сил заснуть, когда тревожные мысли беспокоят душу и боли не прекращаются даже под утро. Больше всего хотелось покоя. Вечного и незыблемого, как смерть. Но смерти Томас Роу страшился сильнее всего…
К Зимнему дворцу Александр Михайлович подъехал в сумерках. Из низко повисших над городом лохматых туч густо валил мокрый снег. Налетавший с Невы пронизывающий ветер собирал этот снег в охапки, закручивал невообразимыми спиралями и бросал дальше, во тьму, разорванную редкими фонарями. От подъезда не видно даже Александрийской колонны посредине площади, и министр поспешил войти в предупредительно распахнутые лакеями двери. Дворцовые слуги помогли ему снять теплый плащ, приняли шапку и трость. Придирчиво оглядев себя в высоком зеркале, князь прижал локтем к боку сафьяновую папку с бумагами и поднялся по лестнице.
Наверху его ждал дежурный генерал. Следом за царским адъютантом князь прошел несколько залов, привычно не обращая внимания на роскошное убранство парадных покоев. Сейчас, перед встречей с императором, необходимо сосредоточиться: зачем он понадобился самодержцу в неурочное время? Тем более что разговаривать с царем всегда непросто: прекрасно образованный, умный, любивший щегольнуть метким словом, Александр Второй часто поражал весьма искушенного в политических играх князя неожиданными решениями и дальновидными прогнозами. Однако царь обычно прислушивался к мнению министра иностранных дел и с благодарностью принимал его советы. Они быстро научились понимать друг друга, и Александру Михайловичу в чем-то даже льстило уважительное отношение самодержца, столь не похожего на своего покойного отца.