Летний рыцарь

– Как у тебя с латынью, Хосс? – спросил вдруг Эбинизер. – Хочешь, буду переводить.

Я закашлялся.

– Нет. Думаю, справлюсь сам.

– Ладно. Когда войдем, постарайся держать себя в руках. Видишь ли, по какой-то причине у тебя репутация вспыльчивого как порох.

Я хмуро покосился на него.

– Вовсе нет.

– И упрямого как осел. И капризного как девица.

– Совсем даже нет.

Усталая улыбка на мгновение мелькнула было на лице Эбинизера, но тут мы подошли ко входу в здание, где собрался Совет. Я задержался у дверей, и Эбинизер вопросительно оглянулся на меня.

– Я не хочу входить вместе с вами, – пояснил я. – Если дела обернутся хреново, возможно, вам лучше держаться дальше от меня.

Эбинизер нахмурился, и мгновение мне казалось, что он будет спорить со мной. Но он только кивнул и шагнул в дверь. Я выждал пару минут, поднялся на крыльцо и вошел.

Здание напоминало старый театр: высокие сводчатые потолки, полы из полированного камня, по которому там и здесь протянулись ковровые дорожки, и анфилада высоких, двустворчатых дверей. Должно быть, кондиционеры еще совсем недавно работали на полную мощь, но теперь я не слышал ни негромкого жужжания, ни шелеста воздуха, и в здании уже становилось теплее, чем полагалось бы. Свет тоже не горел. Наивно ожидать работы даже от самых простых осветительных и вентиляционных устройств в доме, полном чародеев.

Все двери, ведущие в зал, были заперты кроме одной, у которой стояло двое мужчин в темных балахонах Совета, алых тюрбанах и серых накидках Стражей.

Одного из них я не узнал, зато второй оказался не кем иным, как Морганом. Ростом он почти не уступал мне, зато веса имел больше на добрую сотню фунтов – не жира, но крепких, трудовых мускулов. Он щеголял короткой пегой бородкой и завязанными в хвостик волосами. Лицо его как было, так и осталось вытянутым, кислым – вполне под стать голосу.

– Наконец-то, – буркнул он при виде меня. – Я ждал этого дня, Дрезден. Наконец-то ты предстанешь перед правосудием.

– Похоже, нынче утром кто-то как нарочно подсовывает мне одних фанатиков, – отозвался я. – Я знаю, вам это не понравится, Морган, но все эти обвинения с меня сняли. Собственно, благодаря вам.

Его кислая физиономия перекосилась еще сильнее.

– Я только доложил о твоих действиях Совету. Я не думал, что они окажутся такими, – он выплюнул это слово словно проклятие, – снисходительными.

Я остановился перед Стражами и протянул им свой посох. Напарник Моргана снял с шеи хрустальный брелок и поводил им сначала вдоль посоха, а потом у меня над головой, у висков и вдоль всего тела. Кристалл начинал светиться мягким, оранжевым светом каждый раз, как оказывался рядом с одной из точек чакры. Страж кивнул Моргану, и я сделал шаг к двери.

Морган выставил здоровенную лапищу, загораживая мне путь.

– Нет, – сказал он. – Пока еще нет. Веди сюда собак.

Второй Страж нахмурился, но не стал возражать. Он повернулся и скрылся в дверях. Почти сразу же он вернулся, ведя за собой на сворке пару Сторожевых Псов.

Я невольно поперхнулся и сделал шаг назад.

– Дайте же вы мне хоть минуту покоя, Морган. Я не заговорен и не тащу с собой взрывчатки. И вообще я не из тех, кто склонен к самоубийству.

– Значит, небольшая проверка тебе не страшна, – фыркнул Морган, улыбнулся мне лишенной юмора улыбкой и шагнул вперед.

Сторожевые Псы последовали за ним. Собственно, Сторожевые Псы – не настоящие собаки. Собак я люблю. Это статуи, высеченные из какого-то серо-зеленого камня, и холка их приходится мне по пояс. У них разинутые клыкастые пасти и слишком большие глаза, выпученные как у китайских храмовых собачек. От них же Псы унаследовали бородки и пушистые манишки. Хотя они не из плоти, передвигаются они со зловещей, текучей грациозностью, и каменные мышцы их играют под кожей так, словно они и впрямь живые существа. Морган погладил обоих по голове и прошептал им что-то на ухо – слишком тихо, чтобы я мог расслышать. Зато Псы услышали. Оба повернулись ко мне и принялись кружить вокруг меня, принюхиваясь. Пол подрагивал под их каменным весом.

Я понимал, что они заговорены с целью обнаружить любую угрозу со стороны входящих на собрание. Впрочем, они все-таки не разумные существа – всего лишь устройства, действующие в рамках заложенной в них программы. В прошлом Сторожевые Псы не раз спасали людские жизни, но не всегда – и я никак уж не думал, что мое общение с Мэб оставит следы, способные насторожить их.

Псы застыли, и один из них – тот, что стоял справа от меня – зарычал. Звук этот напоминал хруст камней под подковами. Я напрягся и покосился на него. Он оскалил темные, сверкающие клыки, и пустые глаза его уставились на мою левую руку – ту, которую Мэб ранила, демонстрируя свои способности.

Я судорожно сглотнул и постарался не шевелиться и думать о чем-нибудь невинном.

– Что-то им в тебе не понравилось, Дрезден, – заметил Морган. Мне показалось, в голосе его зазвучала потаенная радость. – Заверну-ка я тебя, пожалуй – для спокойствия.

Второй Страж положил руку на короткий, висевший на поясе жезл и шагнул вперед.

– Это может быть рана. Кровь чародея – отличный передатчик. Собака может реагировать на страх или злость, передающиеся с кровью.

– Возможно, – с сомнением в голосе сказал Морган. – А может, он пытается пронести что-нибудь под своей повязкой. Сними-ка бинт, Дрезден.

– Я не хочу, чтобы у меня снова пошла кровь, – возразил я.

– Отлично. Раз так, я воспрещаю тебе вход в соответствии с...

– Черт бы тебя подрал, Морган, – буркнул я и только что не швырнул ему свой посох. Он поймал его и подержал, пока я срывал наложенную кое-как повязку. Больно было как черт-те что, но я отодрал только-только присохший к ране бинт и продемонстрировал ему свою опухшую, кровоточащую руку.

Сторожевой Пес рыкнул еще раз для острастки, после чего, похоже, потерял ко мне всякий интерес, попятился назад, сел рядом со своим приятелем и снова превратился в каменное изваяние.

Я поднял взгляд на Моргана и пристально посмотрел на него.

– Что, довольны? – спросил я.

Секунду мне казалось, что он встретится со мной взглядом. Потом он сунул посох мне обратно в руки и отвернулся.

– Ты просто позорище, Дрезден. Посмотри на себя. По твоей вине погибли достойные мужчины и женщины. Сегодня тебя призовут за это к ответу.

Я как мог поправил повязку и стиснул зубы, чтобы ненароком не пожелать ему провалиться к всем чертям. Потом миновал Стражей и вошел в зал.

Похоже, я был последним, потому что Морган, пропустив меня, скомандовал своему напарнику замкнуть круг. Сам он вошел в зал следом за мной и закрыл за собой дверь. Одновременно с этим я ощутил, как в воздухе повисло невидимое, бесшумное напряжение – это Стражи замкнули круг, отгородив здание от любого сверхъестественного нарушителя.

Мне ни разу еще не доводилось бывать на заседаниях Совета – во всяком случае, столь представительных. Одно уже разнообразие собравшихся поражало воображение, и несколько секунд я просто стоял на месте, глазея по сторонам.

Зал служил раньше кабаре, причем сравнительно небольшим. Все освещение его составляли сейчас свечи, стоявшие на столах. Для аншлага здесь было, пожалуй, пустовато, но с точки зрения собрания чародеев народу более чем хватало. Столы в партере занимались чародеями в черных балахонах, щеголявших синими, золотыми и алыми тюрбанами. Ученики в коричневых балахонах стояли у стен или сидели на полу у ног своих наставников.

Более всего потрясало разнообразие собравшихся в этом зале типажей. Раскосые восточные глаза, темная кожа уроженцев Африки, светлые шевелюры европейцев, мужчины и женщины, молодые и старые, бороды, которые впору заталкивать под пояс, и щенячий пушок на подбородке... Зал гудел десятками языков, из которых я мог опознать лишь малую долю. Чародеи смеялись и хмурились, пили из фляжек и алюминиевых банок или просто сидели, медитируя с закрытыми глазами. Запахи духов, благовоний и химикалий сплетались в один постоянно меняющийся, пышный букет, а ауры стольких собравшихся вместе чародеев, казалось, жили собственной жизнью, соприкасаясь друг с другом, обмениваясь энергией с почти осязаемой интенсивностью. Я ощущал себя так, словно иду сквозь завесу парящих в воздухе паутинок, то и дело касавшихся моих щек и ресниц – не опасных, но раздражающих, и каждая новая была уникальной, совершенно не похожей на предыдущую.