Страница 21 из 68
— Мадам! — Никитка опять протянул Лизе руку и галантно обхватил ее осиную талию. Лиза в третий раз ставила одну и ту же песню на кассете Танго «Черные глаза». Два секретаря плавно сливались щеками и скользили по толстому ковру, закрыв глаза в истоме. Дойдя до конца ковра, Никитка разворачивал невесомую партнершу и менял щеку с осторожностью: под левым, заплывшим глазом наливался огромный синяк. Лиза была босой, Никитка тоже скинул ботинки и танцевал в носках, ему приходилось наклоняться очень низко: Лиза без каблуков была маленькой, но усердно тянула вверх, к Никиткиной щеке, свое остроносое, в блаженной истоме лицо.
— Моя маши-и-на!.. — пропела Лиза, лихо переплетая изящную тонкую ножку с напряженной, более короткой от природы правой Никиткиной ногой.
Еще один разворот, щека к щеке, глаза закрыты. На одном из столиков стояли два тонких бокала и красивый геометрически безупречный огромный графин, играя в острых выступах прозрачной желтой жидкостью. Графин был почти пустой, что подтвердило бы подозрение любого, подсмотревшего этот танец, о полном опьянении танцующих. Но Лиза и Ни-китка были в огромном зале совсем одни.
Небольшая рыбацкая шхуна плавала на закате по побережью, разрезая неспешно багровую дорожку солнца на воде. Далила, замерев от восхищения, рассматривала длинные острые шпили минаретов, протыкающие закат. В красно-оранжевом цвете вечера город казался сказкой, смутным воспоминанием детства, а вода только подчеркивала его иллюзорность, превращая в мираж.
Быстро и неожиданно стемнело, город загорелся теперь ярче неба, поджигая и воду возле себя. Команда шхуны из пяти человек в двадцатый раз разворачивала суденышко недалеко от берега, люди устали догадываться, они только таращились на Далилу, Далила смотрела не отрываясь на город, Казимир смотрел в бинокль, а горбун спал, привалившись к свернутому большому канату на палубе.
От большого белого особняка отошел катер.
Три человека на катере везли ящик, напоминающий большой сундук с диковинным замком.
Казимир засуетился и достал водолазный костюм.
Далила сказала, что никогда не ныряла. Горбун проснулся и сказал, что он вообще не умеет плавать.
Казимир приказал капитану шхуны идти за катером полным ходом.
Капитан шхуны, издерганный бестолковым плаванием туда-сюда, сказал, что его шхуна не обгонит мощный катер, он жестикулировал, брызгал слюной, но Казимир все равно не понимал по-турецки, а Зика затеял перепалку с капитаном, и они поругались.
— Одевайся! — нервничал Казимир, надевая на Далилу баллоны акваланга. — Я объясню тебе еще раз в общих чертах.
«Это сон, такого не может быть!» — успокаивала себя Далила и старалась не попутать те «общие черты», которые сообщил о водолазном снаряжении Казимир.
Ее прикрепили веревкой, защелкнув на толстом поясе.
Обеспокоенный капитан уговаривал красавицу не прыгать в море, Казимир кричал и топал ногами, потому что катер уходил все дальше и дальше, а Зика, схватив бинокль, рассматривал стоящие в гавани большие корабли, от которых плыла по воде музыка и струился женский смех — там отдыхали!
Далила нацепила ласты и засунула в рот загубник, чтобы попробовать, насколько это вообще реально, а с катера сбросили в воду ящик.
Тогда Казимир быстро вложил ей в руку крюк с веревкой, зажал крепко и нервно ладонь с этим крюком и столкнул ее в воду. Далила барахталась в воде, не понимая своего тела, потом нащупала свободной рукой фонарик у себя на шапочке, покрутила его и страшно обрадовалась тусклому зеленому свету. Она вынырнула на секунду, чтобы сориентироваться, а потом быстро и красиво поплыла под водой большой русалкой, помогая себе изо всех сил ногами.
— Все в порядке, море такое спокойное, повезло нам, — сказал на всякий случай Зика, видя напряженное лицо Казимира. — Ты присядь, отдохни, что-то ты весь белый, вот сюда, здесь на канате очень удобно!
Далила подплыла к сундуку и зацепила крюк за дужку замка. Поплавала рядом, переворачиваясь, постучала ладонью по ящику.
Разматывались, дребезжа лебедкой на шхуне, две веревки. Потом остановка. И два рывка.
Катер развернулся и уходил, шхуна продолжала плыть, горбун сказал, что умеет делать искусственное дыхание, чтобы Казимир так не волновался.
Двое турок стали крутить лебедку, в свете небольших лампочек блестела потная темная кожа на руках и на груди.
Далилу тащило в воде, она смотрела вниз, ящик почему-то волокло быстрее, иногда он ударялся о камни и подскакивал.
Когда одна из веревок в лебедке пошла тяжело, вся команда подбежала к борту, о который тяжело и громко ударился большой предмет. Казимир почему-то не смог встать, ему показалось, что он сидит в воде, дышалось тяжело, в ушах стоял гул. Зика кричал громче всех, отдавая приказания.
Тянули веревку сообща, забыв про Далилу.
Когда ящик приподнялся настолько, что его можно было рассмотреть, Казимир протянул руку и хотел закричать, что ящик открыт!
Действительно, крюком вырвало дужку из замка, ящик открылся и был абсолютно пустой.
Далила вынырнула, сдернула маску. Огромный, как ей показалось снизу, ящик выливал из себя остатки воды, покачиваясь и пугая темным пустым нутром.
На шхуне наступила тишина.
Горбун неуверенно оглянулся на Казимира, удивляясь, что тот все еще сидит.
Подняли на борт Далилу.
— Что ты сидишь, чучело, ты что, не видишь, ящик открылся! У тебя ничего не получилось, как я и говорил, придурок, у тебя всегда все получалось, а теперь нет! Отвечай мне, старый идиот, и возьми себе на память это шкатулочку, ничего себе шкатулочка, да?!
— Замолчи, — сказала Далила, тяжело дыша. Она стояла на коленках возле Казимира и трогала его лицо. — Ты что, не видишь — он умер.
Остановили мотор. В наступившей тишине спокойно и ласково плескалась вода.
Далила свесилась вниз, разглядывая темное море.
— Ева! — закричала она пронзительно и отчаянно, и сразу же послышался странный звук, похожий на шлепок крыльев упавшей птицы.
А потом тишина. Далила села, обхватив колени. Пятнадцать минут полнейшей тишины, никто не двигался.
Горбун сидел возле Казимира, рассматривал внимательно лицо и руки своего друга.
На палубе остались двое матросов, они ждали приказаний.
Еще раз легкий шлепок по воде и слабый кашель. Далила вскочила, вцепившись в ограждение, и наклонилась вниз.
Один матрос сбросил веревку, а другой нырнул вниз, красиво и бесшумно войдя в воду. Казалось, что его не было целую вечность. Он выпрыгнул из воды далеко от шхуны, тряхнул резко головой, разбрасывая брызги, и опять ушел под воду.
Далила посмотрела на небо: вдруг сразу стемнело, вода стала черной. Нырявший матрос взбирался на шхуну. Он сгонял воду с тела резкими поглаживающими движениями ладоней. Поймав глаза Далилы — от слез горевший огнями город и темная блестящая поверхность воды слились в огромные дрожащие капли — она ничего не видела, матрос развел руками.
Шхуна сделала несколько кругов и пошла к берегу.
Тело Казимира несли на большом куске парусины, горбун потерянно брел сзади, он вцепился в мокрые широкие брюки Далилы и выглядел уродливым переростком, который боится остаться один.
Эту странную процессию с удовольствием наблюдал высокий худой старик в белом плаще, белой шляпе и с тросточкой. Далила прошла совсем рядом с ним, но не узнала. Он сам тронул ее, она резко дернулась, поворачиваясь, прямые тяжелые волосы обдали его брызгами и приторным запахом молодой женщины.
— Что с поляком? — спросил Дэвид Капа.
— Он умер, черт бы его побрал! — с ненавистью и слезами в голосе сказала Далила. — Он так и не нашел ее! А ты кто? — Далилу трясло от холода и горя.
— Похоронное бюро, — сказал Капа. — Пожалуйста, моя карточка, ваш поляк был у меня недавно и заказал свои похороны.
— Бред какой-то, — пробормотала Далила, прочитав: «Дэвид Капа, адвокат» — золотом на черном, и выбросила яркий кусочек картона.