Страница 29 из 68
— Что это за средство?
— Понятия не имею. У меня свои методы.
— Вот вам чай. — Урса, разозлившись, достал из сумки термос.
— Ура, — комментирую я уныло. — Вы и чаем запаслись…
— Без сахара! — предупреждает Урса. — Я вам конфеты захватил. Вы всегда надкусываете все, что не в силах съесть?
— Ничего вы не понимаете. Это ритуал такой. Вас угораздило купить мои любимые ностальгические конфеты — я выгрызла у всех орешки. Вам не нравится?
— Нет, что вы, просто необычно. Знаете, есть такой анекдот про хохлов — “нэ зьим, так надкусаю”?..
— Налейте нам чаю, — перебиваю я Урсу. Открываю ром и подливаю в стаканы с чаем.
— Выпьем на прощание, вы не против?
— Как изволите!..
— Попробуйте. Язык щиплет? Нет? Еще добавьте рома. И мне. Спасибо.
— Что вы, интересно, размешиваете? — насмешливо спрашивает Урса. — Чай без сахара.
— Ах, да, это рефлекторно, — откладываю пластмассовую вилку, которой я успела создать в стакане воронку. Интересно ему, что я размешиваю… На секунду Урса показался мне рыхлым и беззащитным исхудавшим бегемотом. Пожалуй, пора его полечить. — Хотите экспресс-анализ ваших ассоциаций? — предлагаю от всего сердца.
— Зачем?
— Послушайте, Урса, вы заперли меня в вагоне, заставили писать в пакеты для сбора вещественных доказательств, кормите всухомятку, половой активности не проявляете, так?
— Ну, допустим…
— И зачем, спрашивается? Исключительно для сеанса психоанализа. Вы хотите вылечиться, растолстеть, обрасти волосами и забыть навек, как выглядит низ вашего живота? Тогда слушайте внимательно и постарайтесь фиксировать реакции. Итак. Поезд для вас в данный момент — возможность проявления насильной инициативы. И как владелец этой самой насильной инициативы вы предлагаете такой ассоциативный ряд: перрон — прогулка — опоздание — вынужденное пребывание со мной в замкнутом пространстве убогого городишка, а дальше — следите внимательно! — народный заседатель — пьяницы-уроды — похищение тигра — радостные дети. И все это в веночке из Фрейда, Платона и Захер-Мазоха.
Чтобы он получше уяснил степень своих отклонений, я отвернулась к окну и грустно вздохнула.
— Что, тяжелый случай, да? — осторожно поинтересовался Урса, не выдержав молчания.
— Да нет, вполне сносно. В этом ассоциативном ряду особо интересны пьяницы-уроды и лишайный тигр. Вы определяете мое пребывание рядом с вами в определенной яме, свое — как полулегальное существование человека, решающего споры, то есть контролирующего жизнь, но при этом мы с вами вдвоем получаем удовольствие от похищения больного опасного животного. Знаете, что я думаю? Я думаю, что вы сели со мной в поезд, чтобы выпытать нечто для вас особенно важное. Либо унизить меня…
— Евфросиния Павловна!..
— Ладно, я неправильно выразилась. Скажем так: проявить некоторую степень обладания с доминирующим фактором унижения.
— Ох, Евфросиния Павловна, пусть уж лучше будет одно слово. Очень вы мудрено все закрутили…
— Так вам попроще? Вы взяли меня в плен и наблюдаете за моими естественными отправлениями — налицо незначительная степень обладания с доминирующим фактором унижения. Вы опасаетесь, что я знаю о вас нечто непозволительное — пьяницы-уроды, помните? Можно утверждать почти наверняка, что я вам симпатична, но симпатия эта с оглядкой, совместное похищение — это признак чего-то страшного — тигр — и нездорового — попытка иметь меня в союзниках. Для чего, Урса Венедиктович?
— Я не понял, я что, после этого вашего разъяснения перестану худеть и лысеть?
— Конечно, перестанете, как только проанализируете, зачем вы сели со мной в поезд, а потом простыми и понятными выражениями — чем проще, тем лучше — расскажете это.
— Ну, скажем, так… — Урса задумался. — Вы подорвали у меня веру в себя.
— Не перегружайте меня штампами. Какую еще веру?
— Ладно, я еще подумаю, а вы не перебивайте, хорошо? Меня к вам потянуло вдруг, сразу, ни с того ни с сего. Я очень удивился и разнервничался. Знаете такое выражение — потерять лицо? Я его потерял тогда с вами в кабинете. Вот, собственно…
— Глубже копайте, Урса Венедиктович, глубже!
— Ладно. Я почувствовал, что вы знаете по этому делу больше меня. Устраивает?
— По какому делу?
— По делу Иеронима Глистина. Я и теперь думаю, что вы сидите тут и смеетесь надо мной.
— А что, у Иеронима Глистина в вашем ведомстве имелось свое дело?
— Свое не свое, но некоторое дело имелось. Теперь ваша очередь. Какой тут у вас интерес?
Я задумалась. Определить в несколько слов мой “интерес” в этом деле невозможно.
— Ну же, дипломированный психолог, — торопит Урса, — не навредите больному! Я уже три месяца хожу как чумной и думаю, что вы меня использовали. Развейте эту мою манию или подтвердите!
— А какие у вас предположения?
— Вы нагло спровоцировали у меня приступ бешенства, написали мое имя. Не знаю!.. Вы меня дразнили, зачем? Чтобы повести за собой, это понятно, непонятно одно — почему вы не пользуетесь достигнутыми результатами, когда я сижу тут с вами в полнейшей изоляции?!
Я посмотрела на взволнованного Урсу, накрыла его руку своей ладонью и решила сыграть в открытую:
— Назовите мне имя психиатра, наблюдавшего Иеронима Глистина.
Урса посмотрел мне в глаза, положил сверху моей ладони свою и спросил от души, с надрывом:
— Куда вы дели бриллианты?
— Бриллианты?.. — дернулась я от неожиданности.
— А на кой черт вам нужен этот психиатр?! — заорал Урса.
Я освободила руку, уставилась в его глаза своими и медленно, почти по слогам, тихо произнесла:
— Роня Глистин наблюдался у психиатра как суицидник. Я хочу знать имя.
— Имя?.. — шепотом повторил Урса, не в силах отвести зрачки и разом потеряв всю свою агрессивность. — Для этого вы надо мной издевались, да?
— Не-е-ет, — я тоже перешла на шепот, — я не издевалась — я ждала, когда же наконец в двенадцатый кабинет придет этот самый специалист по самоубийцам.
— А-а-а он у нас не работает, он не из нашего ведомства, — пропел шепотом Урса и вдруг перешел на нормальную громкую речь: — Вы хотите сказать, что затеяли этот цирк с Глистиным, только чтобы выйти на его психиатра? На кой черт он вам нужен? Я закрыла глаза.
— Нет, серьезно, — не унимается Урса и вдруг в озарении открывает рот на вздохе и таращит и без того вылупленные глаза: — Постойте-постойте! Специалист по самоубийцам! Как же я не догадался! Он наблюдал и Богдана Халея! Так? Ваш старик покончил с собой, а этот доктор!..
— Мне пора собираться, — я осматриваюсь с видом озабоченной челночницы, хотя пришла в вагон с одной небольшой сумкой — вот она, под рукой.
— Фло, подождите, вы же сами обещали со мной дружить.
— Да, но тогда я и не подозревала о вашей маниакальной страсти к бриллиантам.
— У всех свои отклонения, тут уж ничего не поделать, — кивает Урса и разъясняет: — Зато у меня и в мыслях не было цеплять подобные вещи где-то в области пупка, а? Что скажете?
— Цепляла, — говорю я, глядя в зеленоватые глаза навыкате, — цепляю и буду цеплять!
— Это в смысле?.. Что это значит, ваше заявление? — Урса потер виски, потом обхватил голову ладонями и замычал. — Не смотрите на меня, у меня все плывет перед глазами! Что вы имели в виду — цепляли и будете цеплять? Они у вас? Или у Киры Ланского?.. А Кира-то, ох и прохиндей! Еще медицинскую карту показывал…
Ноги мои ослабели, я нащупала сзади полку и присела.
— Что вы сказали?..
— Я сказал, — заплетающимся языком объясняет Урса, — я сказал, что Кира Ланский показывал мне медицинскую карту старика после его самоубийства, а я думал, что он ее затребовал по делу, а получается… получается, что эта карта была у Киры, понимаете?.. Он ее взял из своего кабинета, это он работал с Халеем. Ну не сволочь?.. Я столько лет искал бриллианты, а этот прохиндей наверняка уже все распродал… по камушку, по камушку…
— Давайте ляжем на спину. — Я поднимаюсь и помогаю Урсе лечь, для чего обхватываю его ноги за лодыжки и поднимаю вверх.