Страница 64 из 73
Но, повторяю, понимал Моллера, а потому и выехал.
И представьте, нашел Беслана. Часа полтора проторчал возле скалы, где мы с ним впервые столкнулись, даже взобрался на нее, покрасовавшись на вершине. Хотел было уже возвращаться в крепость, но обратил внимание, как вдруг вытянула морду и запрядала ушами лошадь, одолженная мне поручиком. Я завертел головой и увидел черного всадника на черном коне.
— Беслан!..
Он подъехал, кивнул, сказал неодобрительно:
— Час смотрел, как ты искал свою пулю.
— Пулю? — растерянно спросил я.
— Только хранимые Аллахом да ваши начальники ездят на белых конях. И тогда подумал: может, ты ищешь меня?
— Я искал тебя, Беслан.
Мне трудно было начинать этот разговор. Настолько, что я даже не подумал, как начну его. И сказал:
— Мы — джигиты. Разве к лицу джигитам сводить счеты с неповинными женщинами?
— Я не трогаю женщин.
И будто в доказательство собственных слов сдвинул на затылок папаху, обычно нависающую над его бровями, показав мне зеленую повязку. Я увидел арабскую вязь, выведенную черной краской.
— Что там написано?
— Имя моего сына.
— Он погиб?
— Нет. Он исчез, когда русские заняли мой аул. Вы называете это зачисткой.
— Ты хотел украсть мальчишку Амирбека вместо своего сына?
— Вместо ничего не бывает. Я хотел получить за него тысячу рублей, чтобы выкупить своего Лечу. Верный человек сказал, что видел его у казаков в станице Червленой.
— Казаки крадут детей ради выкупа?
— Всякая война имеет две стороны. Кто-то делается богаче, кто-то — еще беднее.
Он сам предложил начало трудного разговора. Правда, случайно и бесхитростно, но я вцепился в него.
— Я дам тебе пять тысяч.
Беслан посмотрел на меня с укоризной. И расстроенно поцокал языком.
— У тебя — два желания, которые я должен выполнить. Два, — для убедительности он показал два пальца. — Ты дважды спас мою жизнь. Говори, что тебе надо, и не обижай понапрасну.
— У генерала украли жену, — решительно сказал я. — Почтенную женщину, мать двоих сыновей.
Беслан чуть пожал плечами:
— Какой-то мюрид очень хочет заслужить одобрение имама. Только женщина была не одна.
— Не одна?
— Две, — абрек опять показал два пальца. — Их увезли в Аджи-Юрт.
— Нам приказано освободить их. Проведи нас к Аджи-Юрту какой-либо незаметной дорогой.
Беслан отрицательно покачал головой и горестно вздохнул:
— Тогда мне не спасти своего сына.
— Почему?
— Потому что меня убьют, а кто же его выкупит?
Я молчал, лихорадочно размышляя, как мне убедить его. Он снова вздохнул. На сей раз виновато:
— Извини, я — твой должник. Но мальчик — последний мужчина в нашем роду. Извини.
Он уже тронул лошадь, но я придержал ее за повод.
— Ты сказал, что твой сын в станице Червленой? Я даю тебе слово, что найду его, если ты поможешь нам, Беслан.
Он помолчал.
— Я дал слово, Беслан.
— Это — твое слово или слово твоего генерала?
— Это — мое слово.
Он долго молчал, размышляя. Наконец решился:
— Сегодня после захода солнца — у переправы.
Чуть приподнял коня перед первым прыжком, отдал ему повод и понесся вниз по крутому обрыву.
Я не сомневался в его слове, о чем и доложил поручику.
— Но мои помощники не успеют вернуться, Олексин.
Они и впрямь не успели и — к своему счастью. Почти никто из того похода целым не вернулся, уж не говорю о погибших…
Моллер хмурился, но после обеда неожиданно подошло подкрепление: видимо, генерал все же помнил, что рота у нас далека от списочного состава. И своей властью снял из-под Пятигорска двадцать восемь стрелков, которых и привел к нам, во Внезапную, подпоручик Мздолевский.
Моллер очень обрадовался этому неожиданному везенью нашему. А я — даже вдвойне, потому что среди прибывших стрелков оказался мой давний знакомец по Москве. Пров Сколышев, заботливо обучавший меня солдатским наукам на гауптвахте.
— Рад тебя видеть, Пров. Как до Кавказа добрался?
— Широка Россия, Александр Ильич. Две пары сапог стоптал до самых до портянок.
Так у поручика оказался хотя и один помощник, да зато добрый малый. Этого было, конечно же, маловато для похода, и он негласно назначил вторым помощником меня, поручив командовать авангардом, а заодно и приглядывать за проводником. Если он, конечно, объявится на переправе.
Беслан появился, по брови замотанный черным башлыком. Я хотел представить его поручику, но он отказался:
— Я тебе служу, а не русским. Скажи, чтоб шли тихо и чтоб офицеры коней оставили там, где я оставлю своего.
Я передал это командиру роты. Солдаты обмотали тряпьем все, что только могло звякать или брякать, попрыгали для проверки перед Моллером, и мы наконец тронулись к аулу Аджи-Юрт.
Трудно было назвать тропинкой те ужиные изгибы вверх по крутому склону. Но Беслан вел уверенно, я шагал следом, за мною — десятка, отряженная поручиком в авангард, а уж потом — остальные. И этих остальных было семьдесят два человека. Восемьдесят три всего, если с нами вместе считать.
Перевалив через невысокий, но весьма крутой хребет, Беслан спешился.
— Дальше — пешком.
Он не стал привязывать своего коня. Просто что-то шепнул ему на ухо, и конь послушно отошел в тень. Но лошадей Моллера и Мздолевского привязать велел и сказал:
— За этой горой — сады. Там будете ждать. Я покажу, где прячут женщин, только Сашке, и уйду.
До границы садов мы добрались уже в густых сумерках: думаю, что абрек и вел нас сюда с этим расчетом. Шепотом предупредив поручика, чтобы не было никакого шума, кивнул мне, и мы беззвучно исчезли в безмолвном саду.
Беслан тенью скользил впереди, не задумываясь над тем, куда и как ставить ногу. На нем были мягкие кавказские сапоги, а на мне — грубые солдатские, и мне приходилось задумываться. Кроме того, стало совсем темно, и я скорее угадывал гибкий силуэт чеченца, чем видел его фигуру.
И неожиданно силуэт этот внезапно исчез. Я остановился, напряженно вглядываясь, ровнехонько ничего не заметил, но казематным, что ли, опытом определил, что сад кончился, потому что впереди было чуточку светлее. И понял, что Беслан прячется в кустах, чтобы не рисоваться на опушке. Осторожно прошел несколько шагов, заметил его и прилег рядом.
— Сначала смотри. Слушать будешь потом.
Я осторожно раздвинул кусты. Впереди тянулась узкая полоска баштана, за ним — невысокая ограда, сложенная из каменного сланца, за которой смутно виднелась глухая, без единого оконца стена дома.
— Я готов слушать тебя, Беслан.
— Вход один, с той стороны дома. На входе — часовой. Может быть, один, может быть — два. В доме — ваши женщины, но может быть и кто-то из чеченок. Тогда скверно, только решать — не мне. Я сделал свое дело?
— Да, Беслан. Спасибо.
— Теперь ты — мой должник, — мне показалось, что он улыбнулся. — Отходи тихо и всегда помни о кинжале за поясом.
Он исчез, бесшумно растворившись в темноте. А я помнил не столько о кинжале за поясом, сколько о чеченках, которые могли оказаться в доме, и не знал, как поступить. Они сразу же завопят, как только мы появимся на пороге…
Правда, для того, чтобы там появиться, необходимо убрать часовых. Однако они — наверняка мужчины, и нравственные затруднения наши начнутся не при входе…
Словом, я решил проверить, кто в доме и сколько их. В окно, конечно, не заглянешь, но можно услышать голоса, а по ним разобраться, что нас ожидает внутри. Пригнувшись, перебежал баштан и упал возле стены дома. Никто меня не окликнул, никто не заметил, но на этой стене тоже не оказалось ни одного окна. Я дополз до угла и осторожно заглянул за него.
Вдоль лицевой стороны дома тянулась узкая веранда. У двери, опершись спиной о косяк, сидела темная мужская фигура. Я долго всматривался и вслушивался, но никого более не обнаружил.