Старики

Донлон тычет в меня указательным пальцем.

– Ты командир первой огневой группы, Джокер. И в силу этого – заместитель командира отделения. Так что ты из таких же. Тебе нравится быть выше других.

– Чушь какая.

– Нет, Джокер, про тебя – это не чушь. Из всех уродов ты у меня самый любимый.

– Пошел... ты...

– Не ори, Джокер. – говорит Ковбой. – Тут в кустах чья-нибудь мама может сидеть, а ты так грязно ругаешься. Не выноси сор из избы, о'кей?

– Есть. Так точно, Ковбой. – смотрю на Донлона. – Если мне Ковбой прикажет – я козявки из носа у трупа вытащу и сожру. Чтоб гнить заживо в Портсмуте – на это у меня крутости не хватит. И я о том ответственно заявляю. Но сам я не приказываю. Я -

– Чушь собачья. – говорит Донлон. – Дерьмо ты со своим пацификом. Вот нахрена ты его нацепил? Ты сейчас здесь, как и все, и не лучше нас.

– Послушай, – говорю я, стараясь не сорваться. – Может, я и позволю Корпусу меня трахнуть, но жопу раздвигать для него не буду.

Зверодер меня обрывает:

– Слабак ты, у тебя и волосья-то на яйцах не выросли.

У меня начинают дрожать губы.

– О'кей, Зверодер, жрал бы ты арахис из моего дерьма. Не я сочинил весь этот фарс, я всего лишь пытаюсь свою роль до конца доиграть. Не повезло вот, приходится на сцене ходить во всем зеленом, но война должна продолжаться. Если бы бог действительно хотел, чтоб я родился морпехом, я и бы был сейчас с зеленой кожей, и висела бы она на мне свободно. Понял?

Никто не говорит ни слова.

– Я всего лишь собака, капрал. Я никого не посылаю туда, где его на куски разорвет. Я знаю, что гибнуть здесь – бесполезная трата времени.

Поднимаюсь на ноги и делаю три шага к Зверодеру.

– Хочешь – будь бравым воином, Зверодер. Приказы отдавай. – делаю еще один шаг. – А я не собираюсь!

Никто не говорит ни слова.

Наконец салага негромко произносит: «Ставлю доллар».

Зверодер смотрит на меня, потом начинает бросать фишки на кон, одну за другой.

– Отвечаю... Повышаю... – Считает в уме, считает. – На пять баксов.

Салага прикидывает.

– Отвечаю.

– Господи Иисусе! – Зверодер с силой шлепает картами, так, что они гнутся. – Намбa тен! У меня нет нихрена.

Салага говорит: «Три вальта». Помахав картами, сгребает фишки с кона.

– Ну, Звер, – говорит со смехом Донлон. – как он тебя сделал!

Алиса подхватывает:

– Запугал ты салагу своим блефом, запугал.

Я говорю:

– Повезет в любви, повезет в любви – правду говорят, Звер?

Звер пытается сохранить лицо.

– Да не мог я пасовать! У меня на кону больше четырех баксов было. Я думал – салага спасует. Обычно-то меня боятся...

Донлон снова смеется.

– Кондиционная у тебя программа, салага. Как зовут-то тебя?

– Паркер, – отвечает с улыбкой салага. – Фамилия Паркер. Зовут Генри. Можно Хэнк.

Салага считает фишки.

– Зверодер, с тебя девять с половиной баксов.

Зверодер крякает.

Я говорю, все еще на ногах:

– Повезет в любви, повезет в любви – правду говорят, Звер?

– Джокер, мать твою, тебя кто спрашивает? С приколами своими – служака вылитый.

– Вот как? Ну ладно, вот когда я стану рядовым гражданским первого класса, а ты будешь сранни-ганни, я тебе пива поставлю, а потом пошлю куда положено.

Я присаживаюсь.

Ковбой ухмыляется:

– Можешь и мне поставить, Джокер. Только подождать придется, пока мне двадцать один год не стукнет.

Кто-то очень громко ржет дальше по тропе. Я говорю:

– Эй вы там, отставить шум! В этом взводе шуметь только мне положено.

Младший капрал Статтен, командир первой огневой группы, показывает мне средний палец. Затем поворачивается к тому, кто смеялся – худосочному деревенщине Харрису – и говорит:

– Заткнись нахрен, Хэррис.

Зверодер добавляет:

– Ага, Хэррис, слушайся генерала Джокера.

Я говорю:

– Я готов заняться твоим воспитанием, сраная ты обезьяна...

– Ну так хапни обезьяньего дерьма и подавись, крыса. – Зверодер сплевывает. – Слабак ты, чтобы -

Меня подбрасывает на ноги, в руке – боевой нож. На губах кипит слюна, и я держу здоровенный нож в паре дюймов от лица Зверодера. Я оскаливаюсь, как зверь.

– Ну давай, сукин сын, сейчас я тебе глаза вырежу...

Зверодер смотрит на меня, на клинок ножа, на Ковбоя. Тянется рукой к своему M-60.

Ковбой продолжает жевать.

– Прибери-ка свой свинорез, Джокер. Ты знаешь, как я к этой херне отношусь. Расставь задницу с башкой по местам или -

– Нет, Ковбой. Хрен там. Он меня уже -

Ковбой поправляет очки.

– Я на роль командира отделения в этой ссаной войне не напрашивался... но я тебе хребет обломаю, если ты в такую игру решил...

Донлон присвистывает.

– У Ковбоя -

Ковбой обрывает:

– Донлон, заткнись.

Меня немного отпускает и я вкладываю нож обратно в кожаные ножны.

– Ладно, ладно, у меня, похоже, от всего этого топанья словесный понос разыгрался.

Ковбой пожимает плечами.

– Все ништяк, Джокер.

Ковбой поднимается.

– Ну, дамочки, собирайте свою хавку. Давайте-ка по коням. Выдвигаемся.

– Выдвигаемся. – передается назад по тропе.

Влезаю обратно в сбрую.

– Слышь, Зверодер, я тебя на деле-то мочить не собирался. У меня этот, как там, рефлекс убийства взыграл. Помоги-ка с ранцем...

Зверодер пожимает плечами и помогает мне влезть во вьетконговский рюкзак. Потом я помогаю ему надеть полевой ранец. Говорю ему:

– Ты мне купить сайгонский чай?

Звер скалится. Посылаю ему воздушный поцелуй.

– Не волнуйся, maleen, я много сильно тебя любить.

Зверодер сплевывает.

Ковбой машет рукой, и Алиса становится в голове колонны.

Я говорю:

– Ни пуха, Джангл Банни.

Алиса показывает мне средний палец. Затем поднимает вверх кулак правой руки и встряхивает им. На синей холщовой хозяйственной сумке, перекинутой у Алисы через плечо – предупреждение: «Если прочитал – слишком близко стоишь».

Ковбой машет рукой, и отделение выдвигается.

Снаряжение – как мешок с камнями, еще тяжелее, чем раньше.

Зверодер говорит салаге Паркеру.

– Не иди так близко за мной, салага. Не хочу, чтоб меня разнесло, когда ты на мину наступишь.

Паркер отходит подальше.

Как у меня заведено, отдаю честь Зверодеру, чтобы снайперы, которые могут тут обретаться, решили, будто он офицер, и пристрелили его, а не меня. С тех пор как я нарисовал сверху на каске красное мишенное яблочко, я стал немного всего шугаться.

Зверодер отвечает на мое приветствие, сплевывает и улыбается.

– Ну ты и комик, сукин ты сын. Конкретный клоун.

– Ничем помочь не могу. – отвечаю я.

Топаем дальше на поиски того, чего найти нам совсем не хочется. И когда от усталости начинает ломить кости так, что обрывается связь между телом и рассудком, мы топаем еще быстрее, как зеленые призраки в сумрачной полутьме.

Почти неслышное щелк вдруг доносится откуда-то и отовсюду одновременно.

Птица устраивает истерику. Еще одна заливается над головой. И огромная масса птиц перемещается в гуще листы.

Алиса замирает и прислушивается. Он поднимает правую руку и сжимает ее в кулак.

Внимание!

Я падаю лицом вперед. Все мое тело изнемогает от тысячи природных мук, наследья плоти, когда каждая жилка каждого мускула умоляет не шевелиться, но ты решаешься и превозмогаешь эти возражения силой воли, которая сильнее мускулов, и насильно заставляешь тело сделать еще один шаг, потом еще шаг, еще всего один лишь шаг...

Ковбой оценивает ситуацию. Потом командует:

– Ложись!

Дрожащие тени валятся на палубу по мере того как приказ Ковбоя эхом передается от одного к другому назад по тропе.

Я говорю Ковбою:

– Брат, я так надеялся, что меня сейчас снайпер щелкнет, чтоб хоть какая-то польза от моего падания была. Я, типа, думаю, это кино мне не понравится...

Ковбой внимательно наблюдает за Алисой.