Тайна черной жемчужины

Глеб Тугарин прибыл в первопрестольную для погребения отца и встретился с нотариусом, который и огласил хранившееся у него завещание. Спустя несколько дней после похорон Глеб Тугарин послал в Кострому письменное уведомление с просьбой об освобождении его от службы и выехал в Петербург.

Московские коллеги особо подчеркивали то обстоятельство, что покойный Глеб Тугарин, видимо, не получил никакого состояния и остался таким же нищим, каким и был.

Об этом же говорил и единственный родственник покойного – служащий Публичной библиотеки Анемподист Кайдалов! Но он как в воду канул. Не является для дачи показаний. А только у него, пожалуй, и можно выяснить, какими все-таки ценностями располагал его племянник.

Надо бы повторно вызвать в участок и господина Шлегера. Случайно ли его именем воспользовался преступник в Медвежьем переулке? Замешан ли руководитель благотворительного фонда «Хрустальный Петербург» в убийстве Тугарина? Но на квартире коммерсанта утверждают, что хозяин отправился в контору фонда. Служащие же фонда заявляют, что господин Шлегер отдыхает дома. Явно скрывается. И знает, подлец, почему. В отличие от Апышко, алиби у Шлегера нет.

Конечно, Карл Иванович Вирхов не был таким простаком, чтобы поверить на слово приличному господину, который во время совершения убийства Тугарина якобы находился в Твери, инспектировал свой филиал. Не стал полагаться опытный следователь на внешнюю благопристойность коммерсанта, не стал обращаться и к зависимым от Шлегера сотрудникам тверского филиала, а послал своего человечка на Николаевский вокзал, разузнать всю подноготную. И выяснилось: да, покупал господин Шлегер билет в Тверь и даже садился в поезд, идущий туда. Но... Глазастый кондуктор вагона первого класса припомнил, что сошел его пассажир в Любани. А кассир на этой станции припомнил, что ловкий коммерсант купил у него билет на Петербург.

Зачем же внешне приличный и достойный господин катался-туда-сюда? Кому глаза отводил? Зачем вводил в заблуждение своих служащих? А потом и его – следователя Вирхова? Не был ли он в сговоре с тугаринской горничной Соней, а скорее всего, и со знойной вдовушкой Аделаидой, которая, верно, меньше вглядывалась в лицо своего благодетеля, чем в его мужские достоинства, скрывающиеся под брюками? Правду засвидетельствовала госпожа Карякина или не правду – относительно татуировки на чреслах своего визитера – даст бог, выяснится, если хорошенько поработать. Вела она себя на очной ставке странно. Следователь Вирхов разослал во все петербургские бани предписание – сообщать о посетителях с татуировками на чреслах. Может быть, и господина Шлегера там выловить удастся? Следовало заставить его раздеться сразу, но все-таки коммерсант человек солидный, да и об отсутствии у него алиби еще не было известно.

Эх, напрасно он не установил сразу же слежку за Шлегером! Ищи его теперь, свищи ветра в поле. Хотя надежда выловить преступника сохранялась – филер, таскающийся за подозрительной Соней, только что сообщил по телефону, что барышня отправилась в Вяземскую трущобу. Зачем Соню Конфетову потянуло в Вяземские трущобы, в место обитания не только петербургской бедноты: отставных солдат с мизерной пенсией, мелких торговцев и торговок, продающих на Сенном рынке с рук завалящую снедь и одежду, шарманщиков и уличных музыкантов, «крючников», собиравших тряпки и кости по помойкам, но и опасного уголовного элемента? Неужели Шлегер затаился там? Мрачные лабиринты Вяземской трущобы скрыли не одно преступление, и не один преступник нашел там убежище от правосудия. Не помогали и многочисленные полицейские облавы, хотя надо отдать должное, в чайной, именуемой также «мышеловкой», полиции частенько удавалось захватить тех, кого нужно. И в Вяземской трущобе были, были у следователя свои людишки, оповестят его, не подведут.

Однако за что же мог коммерсант Шлегер убить несчастного юношу? Мотив преступления по-прежнему отсутствовал, что больше всего огорчало следователя.

Необходимость найти еще и психические отклонения в действиях разыскиваемого преступника окончательно ставила Карла Ивановича в тупик. Шлегер, даже если у него есть татуировка на чреслах, не походил на дегенерата.

Его размышления прервал письмоводитель, заглянувший в дверь, и высокий худощавый господин с лепным чисто выбритым лицом. Посетитель энергичным движением отодвинул письмоводителя и уверенно вошел в кабинет. Густые волосы вновь прибывшего были расчесаны посередине на пробор, по-английски спускающийся на затылок.

– А, господин Фрейберг! – просиял Вирхов, идя ему навстречу и протягивая обе руки. – Как я рад вас видеть. В моем кабинете все больше неприятные мне люди толпятся. А ваш визит – подлинный праздник.

– Я не один, любезный Карл Иванович, – с достоинством ответил элегантный шатен, частный детектив, прозванный столичными газетчиками королем петербургских сыщиков. – Прошу любить и жаловать: мой доктор Ватсон – Антон Акимович Пиляев.

Из-за спины Фрейберга появился странный господин – старик выше среднего роста, в расстегнутом сером пальто с отвислыми карманами. Маленькие глазки его прятались под кустистыми черными бровями, над правым уголком рта чернела выпуклая родинка, под нижней губой курчавилась густая седая борода не больше пяти дюймов длиной, зато изрядно торчащая вширь. Маленький острый носик, чуть приплюснутый в переносице, странно шевелился.

Карл Иванович опустил взгляд ниже. Сатиновая косоворотка, широкие серые брюки, огромные блестящие галоши... Господин Пиляев подал руку хозяину кабинета и тот заметил, что в кармане пальто посетителя что-то шевелится.

– Очень приятно, – пробормотал обескураженный Вирхов. – А что там у вас?

– О, мелочь, ветошка, не извольте беспокоиться, – высоким юношеским голоском пропел фрейберговский Ватсон. – Фунтик – моя любимая крыса.

Он опустил левую руку в карман и достал преотвратительное существо с длинным голым розовым хвостом.

– Не бойся, душа моя, – ласково обратился Пиляев к грызуну и, поднеся Фунтика к лицу, поцеловал крысу в нос. – Сейчас я тебе дам сушечку.

Отпрянувший Карл Иванович, потеряв дар речи, смотрел на гостя, который вынул из кармана маковую сушечку и стал кормить своего Фунтика.

– Я вижу, вы шокированы, друг мой. – Резкий, металлический голос Фрейберга вернул следователя к действительности. – А я уж привык. Фунтик так Фунтик. И он может пригодиться. Главное, Антону Акимовичу цены нет. И сейчас вы в этом убедитесь. Можем ли мы присесть?

– Да-да, разумеется, – спохватился Вирхов, все еще с недоумением поглядывая на невозмутимого Пиляева, нянькающегося со своей хвостатой подругой. – Впервые слышу, чтобы крысу называли душой моей. Ишь ты, ручная тварь. И сушку с маком грызет спокойно.

– А я всегда в карманах ношу съедобную мелочь – сушечки, сухарики или печеньишко какое завалящее, – говорил за спиной Вирхова Пиляев. – Господин Фрейберг меня бранит за недостаток элегантности... Да что ж поделаешь, жизнь наша такая. Часами выслеживаешь кого-нибудь, со скуки умираешь. А тут и погрызть можно крошечку, да иной раз и детишек голодных угостить – охотнее маленькие просьбочки мои выполняют.

Карл Иванович Вирхов уже сидел на диване рядом с Фрейбергом и с неприязнью смотрел на примостившегося на стуле Пиляева. Ему все не нравилось в помощнике короля петербургских сыщиков, а особенно его маленький, почти женский носик – приплюснутая переносица свидетельствовала о том, что когда-то чья-то неприязнь вылилась в удар кулаком по этому, чем-то напоминающему крысиный, носику. Еще противнее казалась Карлу Ивановичу страсть Пиляева к уменьшительным и ласкательным суффиксам.

– У грабителя, напавшего на Татьяну Зонберг в поезде, тоже была родинка над верхней губой, – произнес Вирхов с тщательно скрываемым злорадством – И расстегнутое длинное пальто. И левшой он был, как и вы. И рост сходится. Курите ли вы, господин Пиляев?

– А как же без этого? – откликнулся Пиляев. – Позвольте угостить.

Он вынул все из того же бездонного кармана, в котором сидел недавно Фунтик, коробку папирос и протянул ее Вирхову.