Крещенский апельсин

– Ладно, в объятиях эффектной женщины и забудешься, – подначил Фалалей, озираясь в поисках извозчика.

– Мне нельзя, – возразил Самсон. – Я люблю другую.

– О! – воскликнул фельетонист. – Я забыл! Ты же мне вчера стихи читал… Бежим, пока не околели. По дороге что-нибудь придумаем. Все равно день пропал… Хочешь, расскажу анекдот?

Самсон скорым шагом двигался следом за своим спутником, а тот не умолкал ни на минуту и зорко поглядывал по сторонам.

– Сейчас добежим до Невы, там переправимся на санках, а затем что-нибудь придумаем, – бубнил Фалалей. – И зачем я таким милосердным уродился? Потакаю твоим страхам, обувь зазря снашиваю! Нежился бы сейчас где-нибудь в тепле, отдыхал бы духом и телом. Впрочем, и на бегу идеи рождаются. Знаешь что? Мы все-таки съездим к загадочной Суламифи. Я тут кое-что придумал, пригодится нам для развлечения.

На набережной Невы журналисты остановились у деревянных сходней на лед. Фалалей вертел головой, выискивая каталя с санками. Внизу, в свете электрических фонарей переливался дрожащими, разноцветными искрами снежный покров Невы, пересеченный ледяными, накатанными дорожками. Вблизи не было ни души. Наконец вдали, откуда-то справа из темноты, вынырнул мужичок в тулупе и лохматой шапке. Ловко скользя на коньках по расчищенной дорожке и толкая перед собой примитивно сколоченное двухместное кресло на полозьях, в котором восседал пассажир, он заспешил к журналистам.

– И все-таки, мил друг, придется тебе преодолеть свою пугливость, – посоветовал Фалалей, – этак в столице не набегаешься. Собственного выезда нет, автомобиля тоже. Если б не моя сообразительность, что бы мы делали?

Самсон ответить не успел. Каким-то шестым чувством он уловил опасность, надвигающуюся сзади, и обернулся: прямо на них с Фалалеем мчались огромные сани, груженные ледяными кабанчиками. Обросший густой бородой возница, привстав, лихо нахлестывал конягу и скалился. Еще секунда и от журналистов «Флирта» осталось бы мокрое место. Но оба успели броситься в стороны, а когда поднялись и, перекрестившись, глянули туда, куда скатились с бешеной скоростью сани, то увидели нечто невообразимое. Накатанный лед, не выдержав обрушившегося веса, обломился, и разверзшаяся водяная утроба Невы медленно поглощала и лошадь, и сани с грузом, и извозчика.

– Видите?! Видите?! Своими глазами убедились? – Самсон кричал, тряся фельетониста Черепанова за рукав. – Вы же сами видели! Он хотел меня задавить! Прямо на меня мчался!

Фалалей дрожащими руками отряхивал от снега извлеченную из сугроба лисью шапку. Губы его дрожали, в лице не было ни кровинки, серые глаза остекленели.

– Тогда ты должен понять, кто и почему за тобой охотится! – пробормотал он, стуча зубами. – Иначе оба погибнем.

– Как, как я могу понять? – возопил Самсон. – И лошадь сгубили! Не пожалели! Уверен, это опять макаровский извозчик.

Сзади послышались возбужденные голоса и тяжелый топот – оба резко вскинулись и обернулись. К ним приближалась шумная ватага мужиков в тулупах и треухах. В морозном воздухе запахло едким сивушным перегаром.

– Переправился? – пробасил один.

– Куда ему! – возразил другой. – Ледяную купель принимает. Я сызначалу сказывал: не промчаться на скорости через Неву.

– Груза лишка, – включился еще один, – с полсотни пудов…

– Так ведь на полозьях, мог бы и проскочить…

Фалалей захлопал демонстративно рукавицами. Мужики недобро уставились на него.

– Ваш лихач из макаровских? – небрежно спросил Фалалей.

– Куда макаровским до наших, найденовских, – хмыкнул первый.

– Так макаровские струхнули? Сколько ставили?

Мужики переглянулись. И почесали треухи.

– За каждый кабанчик – по мерзавчику. Да спорили-то с барином приблудшим…

– Где он?

– Небось смылся, – откликнулся злорадно кто-то из мужиков. – Ну да отыщем. Треть-то пути Герасим проехал, пусть треть выпивки выставит.

– Барина не найдем, душу вытрясем из Корнилия, – пообещал первый. – Айда.

Мужики гурьбой ринулись к ледяной полынье, где бились Герасим и его лошадь. С набережной уже бежали городовые, раздавались свистки, и Фалалей сказал Самсону, что им, чтобы не попасть в историю, лучше дать стрекача.

На их счастье одинокий каталь добрался до берега и, минуя полынью, высадил пассажира. Возчикам удалось распрячь лошадь и вытащить обезумевшее животное на твердую кромку льда. Теперь, при живейшем участии мокрого Герасима, они хлопотали возле полузатонувших саней. Каталь, разинув рот, наблюдал за их усилиями. Только после настоятельных просьб Фалалея он оторвался от захватывающего зрелища и согласился доставить седоков на левый берег.

Сотрудники «Флирта» уселись на деревянное, покрытое вытертой медвежьей шкурой сиденье. Санки быстро заскользили по льду через Неву, и всю дорогу седоки слышали за спиной прерываемые сопением и воздыханьями восхищенные возгласы потрясенного каталя. Достигнув противоположного берега Невы, они с облегчением выбрались на набережную. И тут же узрели карету медицинской помощи, на боковине которой красовался темный крест на белом круге. Фалалей направился прямо к ней.

– Где доктор? – требовательно вопросил он. – Мы жертвы несчастного случая! Я фельетонист журнала «Флирт».

Стоявший рядом с каретой городовой, высокий молодец в шинели при погонах, с номерной бляхой на груди, с револьвером в кобуре и шашкой на перевязи, окинул Фалалея строгим взглядом.

– Ваша фамилия?

– Черепанов, Фалалей Аверьяныч. – Фельетонист приосанился и заговорил с расстановкой, сдержанно и величественно. – Пьяный извозчик с найденовского двора поспорил в трактире Корнилия, что промчится, груженный ледяными кабанчиками, по льду Невы. Съехав на полной скорости с берега, провалился и утонул. Я и мой друг, Самсон Васильевич Шалопаев, – свидетели. Пьяный лихач нас сбил. Господин Шалопаев пострадал. У него сотрясение мозга. Требуется медицинская помощь. Постельный режим.

– Вы сильно пострадали? – спросил городовой Самсона.

Самсон мотнул головой. Впрочем, его вид подтверждал слова Черепанова: вывалянный в снегу, встрепанный, потерявший шапку, со слипшимися белокурыми кудрями, прикрытыми клетчатым шарфом, с дрожащими руками и губами, отводящий бессмысленный взор, – юноша явно был не в себе.

– Милостивый государь! – вытянулся Черепанов. – Умоляю! Спасите золотое перо российской журналистики! Не дайте юноше погибнуть!

– Что же я могу? – городовой передернул плечами. – Я вас не держу. За полезные сведения благодарю, да там не мой участок.

– Мы вам признательны, но у нас на счету каждая минута! Распорядитесь доставить больного в медицинской карете по известному мне адресу! Обязуюсь его сопровождать!

– Это, пожалуй, возможно. – Городовой осторожно заглянул в карету. – Ваше благородие, тут пострадавшие.

Из кареты вылез мужчина в круглой каракулевой шапке, в черной шинели чиновничьего типа с каракулевым воротником, с серебряными пуговицами и маленьким эмалированным крестиком в петлице. Вид форменных шинелей действовал на Самсона умиротворяюще. Он не боялся даже кучера кареты, в шапке пирожком и поддевке с высокой талией.

Доктор, узнав, что имеет дело с журналистами, вызвался довезти пострадавшего до места назначения.

Всю дорогу Черепанов твердил врачу, осмотревшему и опросившему Самсона, что юноша в шоке, его надо доставить к тетушке – госпоже Лиркиной.

Самсон не противоречил, понимая, что друг его лжет во благо. Стажера переполняла благодарность к коллеге, хотя никакого заговора макаровских извозчиков и не обнаружилось, а пьяный кучер был найденовским. Он был счастлив, что едет в безопасной медицинской карете, что рядом с ним заботливый доктор, рассказывает о своих героических подвигах… Сейчас карета возвращалась с вызова, где доктору пришлось освобождать детские головы, застрявшие в перекладинах никелированной кровати. Добро бы один ребенок попал в переделку, а то только освободили малыша, как и старшенький вздумал повторить его подвиг. Доктор категорически уверял, что в подобных случаях следовало бы обращаться к пожарным, а не эксплуатировать медиков… Наконец карета остановилась, и Самсон, бережно поддерживаемый Фалалеем Черепановым, ступил на обледенелую твердь тротуара.