Человек наизнанку

Камилла перебралась в тень, сняла куртку и на добрых два часа погрузилась в чтение описаний «точильного круга с блокирующим диском» и «турбинного насоса с двойной изоляцией», а также других столь же поучительных текстов, восстанавливающих душевное равновесие. Однако она то и дело отрывалась от каталога и осматривалась. Ей было неспокойно, ее рука время от времени ощупывала лежащую рядом палку. Внезапно она услышала шелест, затем громкий треск: кто-то продирался через кусты, ломая ветки. В мгновение ока она вскочила на ноги, крепко вцепившись в палку. Сердце ее колотилось от страха. Метрах в десяти от нее на прогалину выбежал кабан, но, заметив девушку, тут же скрылся в густых зарослях. Камилла перевела дыхание, собрала рюкзак и спустилась по тропинке в Сен-Виктор. В горах сейчас лучше не появляться.

В вечерних сумерках она пришла к вулканической скале, уселась по-турецки на краю камня и, подкрепившись хлебом и сыром, дождалась возвращения охотников с облавы. Глухие, тяжелые звуки, долетавшие до нее, свидетельствовали о том, что люди снова потерпели поражение. Издалека она увидела, как возвращается и Лоуренс. Он не оставил мотоцикл на площади, как обычно, а проехал мимо усталых мужчин прямо к дому, преодолев крутой подъем.

Когда она пришла, он сидел на ступеньке, задумчивый, далекий, все еще держа в руке шлем. Она устроилась рядом, и Лоуренс положил ей руку на плечо.

– Есть новости?

Лоуренс только покачал головой.

– Какие-нибудь неприятности?

Ответ был тот же.

– Что с Сибелиусом?

– Нашли. И его брата Поркуса тоже. У них территория на юго-востоке. Оба злые как черти. Злые, но безобидные. Парни постараются их усыпить.

– Зачем?

– Чтобы снять слепки зубов.

Камилла кивнула.

– А что с Крассом? – спросила она.

Лоуренс снова покачал головой.

– Никаких следов, – ответил он.

Камилла молча доела кусок сыра. Как же порой утомительно вытягивать из этого канадца слово за словом.

– Никто не может найти этого зверя. Ни они, ни вы, – подвела итог Камилла.

– Он неуловим, – подтвердил Лоуренс. – Он когда-нибудь выдаст себя, и собаки его учуют.

– Но до сих пор этого не случилось.

– Он крутой парень. Tough guy.

Камилла нахмурилась. Все это ее озадачивало. Однажды на поимку такого зверя люди из Жеводана потратили не один месяц. Впрочем, еще не доказано, что это такой же зверь. Потом еще добрых два столетия тень зверя пугала всех в округе.

– И все-таки меня это удивляет, – пробормотала Камилла, положив подбородок на колени.

Лоуренс потрепал ее по волосам.

– Но есть один человек, которого это вовсе не удивляет, – насмешливо произнес он.

Камилла внимательно посмотрела на него. Уже совсем стемнело, и она не могла как следует рассмотреть его лицо. Она ждала. В темноте Лоуренс вынужден был говорить больше, поскольку его жесты были никому не видны. Камилле казалось, что ночью Лоуренс словно ускользает от нее.

– Есть один человек, который не верит в это, – продолжал канадец.

– Во что, в охоту?

– В зверя.

Снова повисло молчание.

– Не понимаю, – сказала Камилла: невольно подражая собеседнику, она иногда из экономии опускала начало фразы.

– Тот, кто считает, что никакого зверя нет, – произнес Лоуренс, подчеркивая каждое слово. – Никакого зверя нет. Мне это сказали, попросив особо не болтать.

– Ну ладно, – протянула Камилла, – и во что же этот человек верит? В то, что все это нам приснилось?

– Нет.

– Что это галлюцинация? Массовый психоз?

– Нет. Он верит, что никакого зверя нет.

– А в то, что в округе полно дохлых овец, он тоже не верит?

– В это он, конечно, верит. А в зверя – нет.

Камилла недоуменно пожала плечами:

– И во что же он тогда верит?

– Он верит в то, что это человек.

Камилла выпрямилась, тряхнула головой.

– Человек? Душит овец? А как же следы зубов?

Лоуренс поморщился: Камилла не увидела, но почувствовала это.

– Тот человек считает, это оборотень.

Снова воцарилось молчание, потом Камилла положила руку на плечо канадца.

– Оборотень? – переспросила она, инстинктивно понизив голос, словно это слово нельзя было произносить громко, потому что оно могло навредить. – Оборотень? Ты хочешь сказать, сумасшедший?

– Нет, оборотень. Тот человек считает, что это настоящий оборотень.

Камилла внимательно всматривалась в лицо Лоуренса, желая понять, не издевается ли он над ней. Но канадец выглядел совершенно невозмутимым.

– Ты хочешь сказать, что имеешь в виду тех, с кем ночью происходят превращения: у них вырастают когти, клыки, тело покрывается шерстью, да? Ты говоришь о тех, кто после этого сразу мчится жрать кого ни попадя, а на рассвете прячет шерсть под пиджаком и идет на работу?

– Именно так, – серьезно произнес Лоуренс. – Я говорю об оборотне.

– И у нас тут якобы завелся оборотень?

– Да.

– И он еще зимой начал убивать овец?

– По крайней мере, убил десятка два за последнее время.

– А ты-то сам в это веришь? – с сомнением спросила Камилла.

Лоуренс пожал плечами, чуть заметно усмехнулся:

– God. Конечно, нет.

Камилла встала, улыбнулась, взмахнула руками, словно желая разогнать тьму.

– И кто же тот чокнутый, который тебе это сказал?

– Сюзанна Рослен.

Потеряв дар речи, Камилла не отрываясь смотрела на канадца, по-прежнему невозмутимо сидевшего на ступеньке со шлемом в руке.

– Лоуренс, это правда?

– Правда. В тот вечер, когда ты чинила что-то в туалете. Она сказала, что это оборотень, чертов придурок, заливший кровью целый район. Поэтому у него зубы не такие, как у нормальных волков.

– Это Сюзанна сказала? Ты действительно имеешь в виду Сюзанну?

– Да. Толстуху.

Камилла, вконец раздавленная, замерла, безвольно свесив руки.

– Она сказала, – продолжал Лоуренс, – что этого чертова оборотня… – он на секунду замолчал, подбирая слово, – разбудили волки, вернувшиеся сюда, и что теперь он прикрывается ими, чтобы скрыть свои преступления.

– Но Сюзанна же не сумасшедшая, – пробормотала Камилла.

– Ты сама знаешь, она совершенно чокнутая.

Камилла не ответила.

– Ты ведь сама это знаешь, – снова заговорил Лоуренс. – Я тебе еще не все сказал, – добавил он.

– Может, зайдем в дом? – попросила Камилла. – Я замерзла, совсем замерзла.

Лоуренс посмотрел на нее и рывком поднялся на ноги, словно только что заметил, как неприятны Камилле его слова. Девушка любила толстуху. Лоуренс обнял ее, погладил по спине. Ему доводилось слышать столько нудных историй о старухах, обернувшихся медведицами-гризли, о медведицах, превратившихся в снежных куропаток, о куропатках, в которых вселились неприкаянные человеческие души, что все эти басни до смерти ему наскучили. Человек всегда враждовал с дикой природой. А здесь, в крохотной Франции, люди и вовсе от нее отвыкли. Да к тому же Камилла так любит толстуху.

– Пойдем в дом, – тихонько сказал он, зарывшись лицом в ее волосы.

Камилла не стала зажигать свет, чтобы не пришлось снова вытягивать из Лоуренса каждое слово. Взошла луна, и все было видно. Камилла забралась с ногами в старое плетеное кресло, обхватила руками колени. Лоуренс открыл банку винограда в водке, положил десяток ягод в чашку, подал Камилле. Нацедил себе немного водки.

– Может, напьемся? – предложил он.

– Этой банки нам не хватит.

Камилла съела ягоды, бросила косточки на дно чашки. Она могла бы выплюнуть их в камин, но Лоуренс был против того, чтобы женщина плевалась косточками в камин, ведь она должна быть выше мужчин с их грубыми манерами и привычкой постоянно плеваться.

– Поверь, меня огорчает эта история, – проговорил он.

– Наверное, Сюзанна начиталась африканских сказок, – устало предположила Камилла.

– Все может быть.

– В Африке есть оборотни?

Лоуренс развел руками:

– Думаю, есть. Только там люди, наверное, превращаются не в волков, а в гиен или шакалов.