Тень Аламута

– Хм. А вот еще: батиниты осаждали селение и передрались между собой. Как такое может быть?

– Два человека всегда найдут повод разбить друг другу носы. – Черная ладья опустилась на доску. – Шах тебе, Хасан.

– А главное, – не унимался Хасан, – враги всегда идут следом. Подходят к городу через несколько дней после твоего появления. Это правда?

– Вранье. На самом деле это я их опережаю.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Слушай, уважаемый, давай начистоту. Балак Гора движется к Манбиджу. Все думают, что он набирает туркменов. Все думают, что он вряд ли вернется к Халебу в ближайший месяц. Но нет ничего более шаткого, чем это «все уверены».

– Откуда знаешь?

– Это неважно, Хасан. Я шел из Мосула в Антиохию, когда услышал об этом. Есть у меня знакомец при дворе атабека Мосульского. Ак-Сонкор Бурзуки тоже в доле.

Так, так… Спину Хасана обдало жаром-холодом. Что же делать?!

Начальник стражи первым из всех обрел присутствие духа:

– Так, говоришь, эмир Балак в походе, да? Против нас?

…чтобы тут же его потерять:

– И атабек Мосула тоже? О Аллах! – Фаррох кивнул:

– К Манбиджу идут сильные войска. Кроме Балака Горы и атабека Бурзуки, конечно же, подтянется Тимурташ – племянник Балака.

– Его я не боюсь, – отмахнулся Хасан. – Он молод и кичлив. Но вот Балак и Бурзуки…

– О Аллах! О Аллах! – причитали евнух с начальником стражи.

– Цыц! – Хасан с подозрением вгляделся в лицо Рошана: – А ты-то что хочешь со всего этого? Зачем пришел сюда?

Фаррох усмехнулся:

– Узнаю семейную недоверчивость… Я родился в этом городе, Хасан. И когда-то знал твоего отца. Старый Мансур должен был рассказать тебе.

– Рассказать, рассказать… – Хасан прищурился. – Отец говорил, будто в молодости водил дружбу с одним гебром. Не ты ли это?

– Я. Не будь ты сыном Мансура Крушителя Стен, давно бы гулял по Антиохии. А может, и в франкские земли подался бы: побродяжить, посмотреть.

Хасан покосился на доску. Позиция стала угрожающей. Гебр опять пожертвовал ферзем, чтобы получить решающий перевес. А, была не была!

– Чем докажешь, что дружил с отцом?

– Я могу рассказать одну историю. Позорную, но ты ее должен знать.

– Рассказывай.

– У Манбиджа плохие стены, и я знаю, что стало тому причиной. Жители Манбиджа издавна бунтовали против халебских эмиров. Правление Мансура также не избегло этой судьбы. Когда халебский эмир подавил мятеж, он приказал разрушить стену. Горожане возмутились. «Эти стены – наша гордость. Наше достояние и памятник старины, – сказали они. – Только неотесанный варвар может отдать столь безнравственный приказ». Это правда: стены Манбиджа древностью своей восходят к румийским временам. Эмир был мудрым и понимающим человеком. Он согласился с горожанами. Согласился, но приказал уволить сторожей и рабочих, ремонтировавших стену…

– Так вот отчего так выросла казна! – не выдержал Керим. – При Мансуре Манбидж расплатился со всеми своими долгами…

На него зашикали.

– Когда за стеной перестали ухаживать, – продолжал Рошан, – она быстро разрушилась. Сторожей не было, и горожане растащили по огородам большой ее кусок.

– Это правда, – развел руками Хасан. – Стены города в ужасном состоянии. Я пытался отремонтировать их, но время, время! Мы не выдержим осады.

– Выдержим. Примешь ли мою помощь?

– Гебра? – Бурхан подскочил. – Того, кто поклоняется огню? Ну, я так вам скажу: кафиры и огнепоклонники Манбиджу без надобности!

– Остынь! – рявкнул Сабих. – Верти своими законами, червяк. А в дела военные не лезь.

Рошан поморщился:

– Я знаю, как вы, мусульмане, относитесь к кафирам. А еще я знаю, как Балак берет города. Говорят, перед иными его штурмами бледнеет даже взятие Иерусалима. А ведь франки не оставили в городе никого в живых.

– Но огонь! Огню поклоняться! Говорю вам: мерзь это! – забормотал кадий.

– Мы не поклоняемся огню. Говорить такое, всё равно что утверждать, будто христиане молятся доскам. Или что вы преклоняете колена перед черным булыжником. Огонь заставляет нас вспомнить бога, не более. – Рошан помолчал и добавил: – Тебе первому, кадий, следует молиться, чтобы Балак не вошел в город.

– Это почему же?

– Да потому, уважаемый, что у Балака есть родственники и друзья. И первое, с чего он начнет, – это прогонит с должностей людей Хасана и назначит своих.

– Даже франки полезнее и безопаснее для тебя, чем Гора, – подтвердил Хасан. – Потому что они, захватывая города, не меняют катибов и раисов. Кто управлял городом, тот и управляет. Только налоги идут христианскому королю.

Судья умолк. Хасан смешал фигуры на доске:

– Отныне, Рошан Фаррох, пусть не будет промеж нами ни в чем вражды. Даже здесь, на шахматной доске. Я не попрекну тебя твоей верой, хоть видит Аллах – тяжело это. Спаси город! Я предлагаю тебе свою дружбу.

– Принимаю ее, Хасан ибн Мансур. Я, Рошан Фаррох, клянусь – сделаю всё возможное, чтобы разбить Балака и…

– Эй, эй! – встрепенулся Керим. – Не один ты по шахматам разгадываешь! Я всё вижу! Ты за доской подарки делаешь: то ферзя подаришь, то коня. Ай, Аллах, добрый Рошан какой! А потом? Кто партию выиграет? Не надо нам твоих даров. Сколько ты хочешь за помощь?

Хасан возмутился. Казначей! Евнух без зебба!

А туда же – голосок свой писклявый возвышает. Но тайный дом тем и хорош, что Хасан здесь лишь один из равных. Кончится ночь, разойдутся собутыльники – всё станет по-прежнему. За не вовремя брошенное слово можно будет отправить человека на кол.

Но пока – все вольны говорить, когда им вздумается. От Рашида аль-Гаруна пошло, любителя переодеваний.

– Что скажешь, гебр? – спросил Хасан.

– Что скажу… Попрошу я немногого. Трех вещей.

– Назови их. Клянусь Аллахом…

– Не клянись, Хасан. Выслушай. Первое – для безопасности города пусть мне выплатят пустяковую сумму. Двадцать тысяч динаров.

Все, кроме Хасана, присвистнули. Двадцать тысяч! Да что, джинны в него вселились, в гебра этого?!

– Деньги-то всё равно пропащие, – Фаррох проникновенно заглянул в глаза правителя. – Ведь правда же? Добром не нажиты, придут, уйдут – одна морока с ними.

«Знает, проклятый гебр! – облился холодным потом Хасан. – Откуда? Деньги-то и в самом деле пропащие… От графа франкского – Рошану. А то и самому Балаку, если не справимся».

Дело в том, что не далее как две недели назад Хасан написал отчаянное письмо франкам. Между нами, паскудное письмишко получилось. Не похвастаешь таким. Старик Мансур вон тоже поломанной стеной не очень-то хвалился.

В письме том Хасан предлагал графу Жослену, правителю Эдесского графства, отдать город в вассалитет. Причем именно за двадцать тысяч. Ну и за всякую мелочовку… Хасан не зря ведь твердил, что если франки захватят город, то все царедворцы останутся на своих местах.

Предатель, говорите?

Как пожелаете. Город всё равно придется кому-то сдать – франкам ли, Балаку. Разница лишь в том, что Балак Хасана ненавидит, а франки относятся равнодушно.

– Хорошо. Двадцать тысяч. Дальше что?

– Дальше… – Рошан вздохнул. – Балак выгнал изХалеба проповедников-батинитов. Конечно же, они станут искать пристанища везде, где можно. Станут ведь? Точно. А у меня со Старцем Горы давние разногласия. Обижаю я его, старичка. Второе мое условие: шпионы и стража города поступают под мое командование.

Сабих крякнул. Чего захотел чужак! Пояс его с бляхами! Халат парчовый! Рошан сделал предупреждающий жест:

– Я не собираюсь лишать уважаемого Сабиха ион Васима его доходов, полномочий и преимуществ. Всё останется, как прежде. Но иногда я буду писать приказы, которые надо исполнять. Без вопросов. Без пререканий. Ясно? А иначе, кроме Балака под стенами, мы будем разбираться с убийцами в самом дворце.

– Согласен, – правитель в нетерпении кусал губы. – Твоя слава, Защитник Городов, перевешивает любые требования. Назови же третью вещь.

– Марьям. Повелитель предложил ей покинуть город или выйти замуж за Ису. Я прошу лишь одно: отложи решение, Хасан. Хотя бы до тех времен, когда город окажется в безопасности.