Страница 2 из 88
Население Лангедока составляли в основном учёные. Средств на существование научно-исследовательских посёлков вечно не хватало. Метрополия урезбла дотации, а колониям на нищий мир было попросту плевать. Какие-то крохи собирали дамы высшего света на благотворительных вечерах. Прабабушка моя обожала ездить по этим балам. Там и с прадедушкой познакомилась. Так что своим существованием я во многом обязан Лангедоку.
Пока изнывающие от безделья аристократки творили свой подвиг во имя науки, учёные прозябали в студёной экваториальной полосе, время от времени отваживаясь на вылазки в тундру. Кому не нравилось – обживали склоны вулканов на Южном материке.
Помог случай. Один из исследователей Полярного материка обнаружил, что в некоторых местах снег покрыт малахитовыми разводами. Биологи оживились. Уже через несколько дней стало ясно, что цвет снегам придают водоросли.
Скоро выяснилось, что водоросль эта содержит наркотические вещества. Мало того: лангедокская «благодать», или «блажь» (так прозвала наркотик золотая молодёжь) не давала негативных эффектов. Не разрушала мозг. Не создавала привыкания.
Эти три «не» решили судьбу колонии.
Как это часто случается в больших империях, Земля отреагировала на информацию недопустимо медленно. Правительственные флотилии опаздывали; коррумпированные чиновники, казалось, делали всё возможное, чтобы затормозить продвижение войск. К тому времени, как корабли прибыли на место, Лангедок уже делили между собой наркобароны Чёрного Чума.
На несколько лет планета превратилась в плантации по добыче «благодати». Автоматизировать процесс не удалось: водоросль плохо переносила близость машин. На ледяные поля Лангедока выпускали рабов, вооружённых ситами с полупроницаемыми мембранами. Тоннами просеивая снег, бедняги собирали малахитовую плёнку, которая потом становилась сырьём для производства наркотика.
Полицейские войны за Лангедок длились около семи лет, после чего наркобароны сдались. Правда, вынудила их к этому не сила земного оружия, а одна особенность «блажи». Мозг употреблявшего её человека скоро становился невосприимчивым к любым наркотикам.
Случившееся оказалось сильным ударом для плантаторов. Пресса толковала о божьем возмездии, о панацее, о пророческом значении слова «благодать». Миллионы людей и рунархов, по разным причинам оказавшихся во власти наркотиков, получили реальный шанс к спасению.
На орбите Лангедока вновь появились корабли: транспортные, военные, курьерские. Рабов на плантациях сменили добровольцы. Условия жизни оставались такими же невыносимыми, но людьми отныне двигала идея. Миссионеры всех мастей, фанатики-доброхоты, творцы утопий толпами стекались на Лангедок. Среди аристократов возникла новая мода: золотая молодёжь бравировала «чистым» образом жизни, без пьянства и дури, благо, это не требовало особых усилий.
Так продолжалось до тех пор, пока в двух не сообщающихся друг с другом колониях рунархов не появились первые душепийцы. Позже к ним присоединились знатоки пластика и повелители зверей. У людей процесс несколько затянулся. Кинетиков обнаружили только через год. Зато потом новые модификации сознания стали возникать чуть ли не каждые полгода.
Кинетики могли усилием воли двигать предметы. Психоморфы меняли облик, полностью перевоплощаясь в другого человека. Рунархские повелители зверей мысленно общались с животными. Были ещё и другие модификации, менее распространённые. Всех их объединяло одно: модификанты долгое время принимали «благодать».
Первое Небо – правящее ядро Земной империи, состоявшее из пяти планет-гегемонов – перевело Лангедок на особое положение. Доступ на планету был закрыт. Второму Небу – нескольким десяткам земных колоний без решающего голоса в представительстве миров – ничего не оставалось, как согласиться с этим.
Так открылась новая страница в истории Лангедока.
Я двинулся навстречу рунарху. Пластик, обтягивающий его фигуру, тускло поблёскивал. Великан стоял неподвижно, но видно было, как его колотит. Мёрзнет, бедняга… Генераторы термополя заключённым выдают слабенькие. А климат на Тевайзе теплее земного.
– Скольких я порезал, скольких перерезал, – хрипловато запел я, подражая интонациям Леонова. – Ну и о чём ты хочешь поговорить, Шассер? – Я сбросил с плеч рюкзак и достал сито.
Рунарх улыбнулся:
– Моё имя Джассер. Десятник пережил два лагерных бунта, его не раз калечили изгои. Простим ему дурные манеры и невнятную речь. Итак, моё имя Джассер, а твоё?
Дело становится интересным. Рунархи вспыльчивы. Исказить имя – значит серьёзно обидеть рунарха. Я очень нужен Джассеру. Настолько, что он простил оскорбление.
– Меня зовут Андрей. Андрей Перевал.
– Положи сито, Андрей. Драться не будем. Обещаю.
Он расстегнул воротник – так, чтобы я видел его шею. На коже виднелся белый след от поводка. Мой собеседник тоже недавно слушал проповедь. Судя по цвету полосы, она ему не очень-то помогла.
Сито я откладывать не стал. Какое-никакое, а оружие. Мне встречались те, кто по глупости коснулся мембраны. Их даже роболекарь исцелить не может.
– Дурные времена настают, – сообщил Джассер. – Злые времена. Ты слышал: нас призывают шпионить друг за другом. – Рунарх сплюнул. – Словно мы проклятые земляне. Прости.
Он сделал неуловимо быстрое движение, и сито в моих руках исчезло. Я даже пошевелиться не успел. Молодцом, молодцом… Элитные боевые части?
– Мне тебя указал один из ваших. Имени не скажу, не обессудь. Всё равно он мёртв. Как вышло, что ты надел поводок?
– Вчера попал в ледовую аномалию. Здорово обморозился.
– Понятно. – Джассер задумался, а потом спросил: – Скажи, ты модификант?
Я прикрыл глаза и продекламировал:
– «Кинетики, месмеры, срединники, психоморфы. Из рунархов: братья Без Ножен, душепийцы, знатоки пластика и друзья автоматов». Ты слышал проповедь, Джассер? Почему ты спрашиваешь?
– Нам следует держаться вместе. Я – брат Без Ножен.
Понятно, почему он так легко меня разоружил. Братья Без Ножен – нечто вроде рыцарского ордена Тевайза. До войны рунархи были уверены, что это самая бесполезная модификация. Кому в мирное время может понадобиться умение убивать голыми руками?
– А поворотись-ка, сынку, – потребовал я. – Давай, давай.
– Зачем?
– Никогда не видел живого брата Без Ножен. Мёртвого, впрочем, тоже. И много вас таких?
– Я один.
– А другие модификанты?
Рунарх потёр подбородок:
– Ты слишком любопытен, человек. Если наш информатор ошибся, это будет стоить тебе жизни.
– Он не ошибся, Джассер. Меня тоже ищут хозяева лагеря. Я – срединник.
Зрачки рунарха вытянулись в вертикальную щель.
– Бог мой! Срединник. На сколько?
– На девять душ.
– Ха-ха! – Рунарх хлопнул меня по спине. – Я знал, знал! Он не солгал мне.
Джассер отбежал на несколько шагов и, обернувшись, крикнул:
– Сегодня вечером. Седьмая нора у грязи. Хозяйка прайда ждёт тебя после зелёной вспышки.
Я шёл по заснеженной равнине. Васильковая расщелина в небе расползалась, заставляя снег вспыхивать разноцветными искрами. Скоро без очков и не выйдешь… Навевающий тоску войлок туч уйдёт с неба. Там, где я иду, снег растает и выглянут мхи. Нас начнут высаживать всё ближе и ближе к полюсу, догоняя полосу зимы.
За чахлой берёзкой снег изменился. Строгий узор расплылся цветными искрами. Там за невидимой границей снег перестанет меня держать, так что пора переобуваться в снегоступы.
Локатор показывал вешку далеко-далеко на севере. Идти до зелёных полян порядочно. Водоросль не терпит анизотропного снега, так что заключённых высаживают как можно дальше от делянки. Я защёлкнул на ботинках бледно-зелёные пластиковые крепления и двинулся к заветной берёзке.
Ходить на снегоступах по анизотропному снегу – сплошное мучение. Он не скользит, и каждый шаг даётся тяжким трудом. Я двигаюсь осторожно, внимательно глядя под ноги, чтобы не кувыркнуться на границе зоны. Именно поэтому мне везёт: я замечаю то, что упустил бы при других обстоятельствах.