Про тебя

— Здравствуйте, как я рада, что вы с нами! Помните меня? Я — Антонина Александровна.

— Тонечка! — пригнувшись, обнимаю её, приподнимаю над землёй. — Как вы? Сто лет не виделись.

— Да. Три года прошло. Почки больше не беспокоят. Много раз хотела вам позвонить, да не решалась. Но молюсь о вас и дома, и в храме. Всегда. Спасибо вам, — она поправляет сползшие на переносицу очки. — Как же я рада, что вы с нами! Видела — вы один едете, можно как‑нибудь сяду рядом, хочется поговорить.

— С удовольствием.

— И ещё просьба: там, на заднем сиденье компания молодёжи. С гитарой. Они тоже читали ваши книги. Просят, чтоб познакомила с вами.

— Ну, что ж…

— Доброй ночи.

Подсаживаю её в автобус. Тепло, совсем другое тепло, чем от алкоголя остаётся во мне после встречи с этой рано состарившейся женщиной.

Сразу после первого курса МГУ попала в концлагерь. Семь лет. Потом был муж, сошёл с ума, умер в психиатричке. Все о ней помню, все. Теперь поёт в церковном хоре. На левом клиросе.

Два наших водителя обходят «икарус», задумчиво пихают ногами по шинам. Один — я уже слышал, что его зовут Коля — длинный, костистый, одет не по сезону в майку–безрукавку и джинсы, другой — низенький, толстый. Вылитые Дон Кихот и Санчо Панса.

Придерживаясь за поручень, из дверей высовывается блондинка в красном костюме. Кричит:

— Все в автобус! Уезжаем!

Отец Василий в чёрной рясе с большим крестом на цепи проходит мимо, у дверей останавливается, пропускает вперёд водителей и всех остальных. Тихо спрашивает:

— Найдется для меня сигаретка? Привык с армии. Не могу отвязаться.

Угощаю сигаретой. Щелкаю зажигалкой. Он торопливо, с нескрываемым наслаждением затягивается.

— Подушечку под голову захватили? Ночь будет трудная.

— Не беспокойтесь.

Короткий, деликатный гудок заставляет нас затоптать сигареты. Поднимаемся в автобус, и дверца захлопываются за нами.

Блондинка в красном тренировочном костюме стоя пересчитывает пассажиров. Когда я протискиваюсь мимо неё к своему месту, говорит:

— Ну и рейс! Ни одного интересного мужчины. Есть один, да и тот с косичкой. Педик. Между прочим, меня зовут Надя.

Забираясь в своё кресло, мельком вижу: сидящая впереди меня парочка, кажется, ссорится. Девушка с болезненным лицом вырывает из рук своего спутника сумочку. А сзади оказывается другая пара: коротко стриженная, с проседью женщина и полная девица, глянувшая на меня наивными, коровьими глазами навыкате. Мать и дочь. Видел их на собрании в церкви.

…И снова автобус мчит в ночи.

Во мне вдруг возникает видение: именно по этой дороге надвигается на Россию наполеоновская армия. Сначала туда, потом, разбитая, обратно. А через сто с лишним лет — моторизованные колонны вермахта, танки, грузовики. Тоже сперва туда, затем обратно. Словно гигантский поршень истории. И вокруг в земле — черепа, скелеты миллионов густоволосых юношей. Тех, кто познал предсмертную муку в холодных лесах…

Слава Богу, в этих событиях я не виноват. Когда началась Вторая мировая война, я был мальчиком.

Как ты думаешь, может быть, тогда тоже существовал кто‑то, чьё присутствие на земле вызывает войны и всяческие несчастья?

Что за судьба такая? Каждый раз, когда где‑нибудь появляюсь: в Нагорном Карабахе, в Грузии, в Таджикистане, в Чечне, в Северной Осетии, в Ингушетии — через некоторое время там вспыхивает война…

Самое обидное — я очень люблю эти места. И меня, смею думать, там тоже любили.

С людьми немного иначе. Если человек ухитрился вызвать во мне раздражение, гнев, если я вижу его неправедность, его гнусные поступки, мысли — даже не по отношению ко мне лично — с этим человеком обязательно случается несчастье.

Кто я, чтобы судить других? поверь, я никому не желаю зла. Сознательно. Никому. Никогда.

Ты знаешь меня, знаешь мои книги. Я не хочу этого. Всю жизнь учился любить людей, прощать их…

Ты ведь знаешь, кроме того, что я пишу книги, я лечу людей. Давно. Уже лет двадцать как возникла во мне эта способность. Не сразу. Не вдруг. С детства было странное, пугавшее маму свойство: если вижу рядом чужую боль — мне так же больно. В детском саду или в школе делают прививки, я хлопаюсь в обморок в тот момент, когда игла шприца вонзается в тело. Не моё. Другого ребёнка. Точно так же чужое горе, страдания переносятся на меня…

«Икарус» мчит сейчас мимо ночных настороженных лесов и полей по старой смоленской дороге. Здесь, в спящем автобусе, кроме Антонины Александровны наверняка есть и другие бывшие мои пациенты..

Стоп! Вспомнил, когда я начал разговаривать с тобою.

В августе надвинулось понимание моей личной вины в несчастьях людей. И одновременно, в том же августе совсем незнакомые читатели моих книг — муж и жена из Санкт–Петербурга примчались в Москву и явочным порядком привели ко мне в квартиру свою знакомую — Дженнифер.

Послушай, а ведь войны вспыхивают не когда я нахожусь в той местности, той стране, а когда уезжаю оттуда…

Слушай о Дженнифер. Я должен тебе о ней рассказать, и да не подумаешь ты, что я хвастаюсь.

Не человек, а тень человека с еле слышным голоском, Дженнифер за три недели до появления у меня в Москве была выписана из нью–йоркской онкологической клиники. Раковая опухоль в верхнем отделе позвоночника. Множественные метастазы, протянувшиеся в мозжечок, в печень, в тазобедренный сустав левой ноги… С этим диагнозом после долгого лечения её выписали умирать. Объяснили, что жить осталось две- три недели. Что за этот срок она может завершить все дела, со всеми попрощаться.

Кто его знает, может быть, они там, в Америке правильно делают, когда говорят правду в глаза? Как ты думаешь?

И вот Дженнифер — мать троих детей, жена богатого судовладельца — прилетела в Санкт–Петербург, оттуда со своими российскими друзьями — ко мне. В замешательстве смотрю то на эту тень человека, то на рентгеновские снимки с полосами метастазов и уж конечно не предполагаю, что через полтора месяца буду сидеть в кресле мчащегося на запад «икаруса». А она, она жива! Здорова, как после всех рентгенов и анализов констатировали её врачи. Звонила накануне моего отъезда, очень огорчилась, что уезжаю.

Признаюсь тебе — как произошло исцеление Дженнифер, я толком не понимаю. Ведь сам раньше говорил всем и писал, что рак «бесконтактным энергетическим способом» никто никогда не вылечивал. Да, шарлатаны брались и берутся, дерут с больных огромные деньги, порой снимают боли. Все очень быстро кончается дымом из трубы крематория.

Я, конечно, очень рад за Дженнифер. Но есть ещё и другое чувство: мне не то чтобы страшно, а как‑то грозно, жутковато.

При последнем разговоре по телефону сообщила, что вышла на работу. Работает в социальной службе Нью–Йорка, оказывает помощь беспризорным негритянским ребятишкам. Снова села за руль. По случаю выздоровления муж подарил ей «мерседес» последнего выпуска.

Жена богача, а работает.

…Не даёт покоя мысль о том, что война всегда возникает в тех местах, откуда я уже уехал, отбыл… Выходит, я не имел права уезжать сейчас из Москвы? Неужели теперь и там прольётся кровь, люди начнут убивать людей?

…Без двух минут час. Нужно заснуть, что бы подумали мои попутчики, если бы узнали, о чём я размышляю?

Я сдёргиваю со спинки переднего сиденья куртку, скатываю её валиком, засовываю под голову, примащиваюсь поудобнее. Последнее время ко всем бедам добавились ещё и пугающе однообразные сновидения. То старик с какой‑то шкиперской бородкой, то смуглое лицо смеющейся белозубой девушки, то странный предмет…Только тебе и могу рассказать об этом. Раньше думал о тебе. Очень часто. А теперь вот всё время общаюсь с тобой. С тех пор как исцелилась Дженнифер.

Если я действительно рехнулся и все — плод моего воображения, если так — куда делись опухоль и метастазы Дженнифер?

…Откуда‑то спереди, с водительского места потянуло табачным дымом. Он там курит, шофёр, а правее него, чуть ниже, виднеется пустое кресло у самого выхода..