Страница 15 из 34
— Вы — Юля из фирмы «Chemical Industries»? Это очень приятно, нас уже ждет машина. А ваши коллеги-иностранцы случайно не приехали?
Как же они могли не приехать в Россию в такой благоприятный исторический момент! Здесь они где-то, затерло толпой. Сейчас она схлынет, и гости из Европы сразу откроются нашему взору, как морские звезды на дне во время отлива. Я уверенно оборачиваюсь… а толпы уже нет, как нет ни Кристин, ни Джорджа. Еще пара минут — и мы с представителем фирмы стоим, как в чистом поле, и смотрим друг на друга в надежде увидеть хоть одного иностранца.
Затем мы совершаем приятный утренний моцион в виде пробежки по вокзалу. На следующем этапе ловим за руки всех проходящих, выпаливая вопрос про двух иностранцев. Под конец находится кто-то один, посочувствовавший нашим поискам.
— Иностранцы? А какие они?
«Как они выглядят?» — именно это имелось в виду. Но разве я сейчас в состоянии осмысливать вопросы? На спокойную голову я бы вспомнила и безупречно-деловую одежду, и невозможно правильную осанку, и чувство собственного достоинства, которое на их лицах однозначно было написано, но в экстремальной ситуации на язык бросается самое первое и самое яркое впечатление:
— Какие они? Чистые!
Человек уверенно машет рукой куда-то на простор путей. Возле колонки с водой неторопливо, как уточки в заводи, полощутся Кристин и Джордж. Они отмывают от первой Дзержинской грязи сумку и чемодан.
Мы уже проехали весь город, хотя машина и прошла всего лишь по его укороченному радиусу — от вокзала — в центр. Но Дзержинск уже успел предстать перед нами полностью, не утаив ни одного облупленного фасада и ни одного убаюканного тишиной двора. Город был сер и желт, и лишь немного скрашен пыльной зеленью сейчас, в середине июля. Будь он человеком, я сравнила бы его с приземистым, невзрачным, средних лет но плохо сохранившимся работягой, который бывает слегка одушевлен лишь в начале рабочего дня, а ко времени обеденного перерыва уже становится вял и безразличен ко всему. Те же труженики города Дзержинска, у которых к вечеру все-таки поднимается настроение, дружно погружаются в ресторан «Волна» на пустыре с вытоптанным газоном и парой отцветших яблонь.
Я почему-то очень хорошо представила себе вечерний образ жизни города; внутренность квартир озаряют телевизоры, женщины стоят по магазинам, где до последнего времени все было, а, может быть, и есть — по карточкам, а «Волна» дорастает до звания местного очага культуры. Плюс к «Волне» — парочка ободранных кинотеатров с пьяным гоготом во время сеансов. Вот и вся жизнь, до предела яркая и наполненная…
— Здравствуйте! Это вы из Москвы нам привезли такую хорошую погоду. А то до вас шли дожди. Погостите у нас подольше!
И администратор гостиницы протягивает мне паспорта с ключами от номеров. Пока Кристин и Джордж невозмутимо проходят к лифту, и их приветствует праздничная толпа розовой герани на подоконниках, я, в легком ошеломлении от такого приема, задерживаюсь возле регистрации. А там не могу не прочитать небольшой плакат-памятку для сотрудников:
КАК МЫ ОТНОСИМСЯ К НАШИМ КЛИЕНТАМ
К робким — ободряем.
К недовольным — выслушиваем со вниманием.
К резким — проявляем терпение.
Маленькие сокровища провинции, вроде редкой книги, случайно обнаруженной на полках магазина в глубинке. А казалось: что кроме вялости с раздражением способно процветать в такой глуши, тиши и долгой скуке?
Из окна гостиничного номера открывается превосходная панорама однообразных крыш. Кое-где они, правда, разбавлены стрижеными тополями и липками; и при ярком солнце все смотрится вполне ничего… А что сейчас поделывают Кристин и Джордж? Они должны точно так же окидывать пытливым взглядом незнакомый русский город — ту ниву, что им, не покладая рук, предстоит возделывать…
Секунду спустя становится ясным времяпрепровождение Кристин: мелко и часто, словно в ознобе, она колотит в мою дверь:
— Вы должны это видеть, Джулия, вы должны это видеть! Там, в моем туалете…
На бегу я даже не пытаюсь представить себе, насколько чудовищно состояние туалета Кристин. Прибежав, я должна буду увидеть что-то превосходящее понимание, вроде наполовину затонувшей в унитазе дохлой кошки.
Мы врываемся. Туалет бел и невозмутим, и ничем не выдает своей жуткой тайны.
— What’s it? Where?[22]
Кристин, застывшая на пороге, как статуя скорби, протягивает указующий перст. На внутренней поверхности унитаза стыдливо прячутся несколько не проглоченных им чаинок.
Теперь и я застываю в молчании, стараясь не оскорбить чувства Кристин каким-нибудь неуместным смешком. И тут в туалет врывается Джордж, обеспокоенный непонятным шумом. Он поступает по-мужски: отвернувшись, нашаривает спуск и препровождает чаинки в вечность. Затем он обнимает за плечи дрожащую Кристин — и сцена из рыцарского романа разыграна в XX веке от Рождества Христова: рыцарь, только что поразивший омерзительного дракона, утешает умирающую от страха и благодарности красавицу. Он говорит ей в духе жанра:
— Ce la vie, ma cherie![23]
А она отвечает на прерывающемся дыхании:
— Oh, George! We’ll have to get used to anything in this country![24]
Картина завтрака такова; Джордж долго, но с виду невозмутимо, инспектирует срез блинчика с мясом; Кристин же устремила взгляд на минеральную воду в попытке установить ее химическую формулу сквозь бутылку. Встречавший нас на вокзале заводчанин Миша бесхитростно радуется;
— Знаете, мы вас так ждали, что даже день приезда перепутали — еще вчера посылали человека на станцию — встречать.
— Простите, из чего сделано это? — спрашивает Джордж, приподнимая на вилке сегмент блинчика.
Миша, не придавая значения, шутит;
— Это? Ну, как у нас говорится — с котятами!
— Говядина! — предусмотрительно перевожу я.
— Вы не могли бы открыть мне минеральную воду? — решается Кристин.
— Силь ву пле, мадемуазель! — Миша делает лихое движение консервным ножом. — Вы уже видели наш город? Вам понравилось?
— О, нет! — охает Кристин; на крышке бутылки с боржоми заметна ржавчина.
В голосе Джорджа — джентельменский замороженный гнев:
— Пусть нам немедленно заменят это на сок!
— Только если он выжат из свежих фруктов! — еле различимо присоединяются требования Кристин.
Миша вздыхает, смачивает салфетку и протирает горлышко бутылки;
— Ни сока нет, ни фруктов нет, да и выжимать нечем. Вы у нас в магазинах еще не были? А-а! Так сходите, впечатлитесь, будет что рассказать в вашей Англии! — предлагает он с гордостью прокаженного, выставляющего напоказ свои язвы. — У нас в последние годы все государственные дотации только на завод и шли, а снабжение… Не до снабжения, в общем, было.
Джордж с ядовитым пониманием хмыкнул, провожая взглядом трещину, идущую вниз по ресторанной штукатурке.
— В прошлом году после путча мы обрадовались — думали, с новой властью достроимся. Но, сами видите…
Джордж кивнул: трещина на штукатурке разветвилась на множество мелких отростков и стала подобна молнии.
Миша вскинул голову, глядя вдохновенно, как юный революционер на сходке:
— Нам бы только подняться! Маховик раскрутим — и в сторону! А дело само пойдет! — в порыве созидания он сковырнул пробку со второй бутылки.
Кристин со спокойным презрением разглядывала застарелое пятно на скатерти.
— За сырьем дело не станет — оно у нас само из-под земли выпирает.
— Я вижу! — с отменной английской выдержкой согласился Джордж, указывая подбородком на вспученные плитки на полу.
— А уж завод — заглядение! — со страстью и тоской — как по возлюбленной, находящейся на смертном одре — договорил Миша.
22
Что это? Где? (англ.)
23
Такова жизнь, моя дорогая! (франц.)
24
Ах, Джордж, к чему нам только не придется привыкнуть в этой стране! (англ.)