Страница 25 из 45
Сейчас можно определенно сказать, что ни один из представителей «скептической школы», будь то французский славист А. Мазон или советский историк А.А. Зимин (с его работами в этой области каждый желающий может познакомиться по итоговой статье в журнале «Вопросы литературы», 1967, № 3), не смог убедительно решить ни одной загадки «Слова о полку Игореве», поскольку все «темные места» и противоречия текста они относили на счет «невежества фальсификаторов», не пытаясь доискаться до возможных причин их появления. Собственно говоря, «скептики» оперировали не результатами анализа, а ими же провозглашенными постулатами, что позволило защитникам подлинности «Слова», с одной стороны, не оставить камня на камне от аргументов «скептиков», а с другой – оставить загадки и противоречия поэмы в том же положении, что и раньше.
И все же следует признать, что споры о древности «Слова» с обращением к более поздним текстам сыграли свою положительную роль в разрешении его кардинальной загадки, позволив определить место древнерусской поэмы в литературном процессе в целом. Действительно, само существование сочинений, использовавших образы и фразеологию «Слова о полку Игореве», в ряде случаев восходящих (как можно думать) к каким-то иным, до нас недошедшим редакциям древнего текста, говорило не только о безусловной древности их общего источника, но также и об изменениях его на протяжении ряда столетий. Вместе с тем переработанные фрагменты «Слова» в составе этих произведений XV и XVI веков, использованные для новых ситуаций и новых героев, позволили по- новому взглянуть на те два исторических пласта событий, которые получили отражение в «Слове»1.
Сейчас я совершенно уверен, что «загадки» этого замечательного произведения, снискавшего мировую известность, могли быть давно решены, если бы сразу после своего открытия «Слово» не возвели бы в ранг «исключительного» и «гениального» произведения, то есть не подпадающего под обычные мерки средневековой литературы. Произошло, думаю, так потому, что «Слово» было открыто не на срединном или завершающем этапе развития филологической науки в России, а в самом начале этого пути. В известном смысле оно явилось провозвестником грядущих открытий нашей отечественной истории, когда сознание общества еше не готово было сколько-нибудь трезво оценить культуру Киевской Руси, время которой представлялось наполненным мраком невежества. И уже менее всего современники открытия «Слова» были способны Киевскую Русь сопоставить с современной ей Византией и Западной Европой, причем далеко не всегда в пользу последней.
Киевская Русь отличалась в XI веке от Европы и Византии отнюдь не уровнем культуры, а лишь формами ее бытования. Это подтверждают археологические исследования домонгольской Руси. В свою очередь, это означает, что и «Слово» мы обязаны рассматривать не как нечто исключительное, не имеющее аналогий, а наоборот, как типичное литературное произведение, написанное по канонам своего времени.
Другими словами, перед нами не «гениальное произведение безвестного поэта», созданное под влиянием вдохновения и фантазии, как стали считать с легкой руки современников А.И. Мусина-Пушкина, а рядовое произведение XII века, созданное в соответствии с традициями средневековья, все равно – европейского или восточного, когда любой автор, приступающий к «своему» произведению, обильно насышал его фрагментами, отрывками и целыми главами, заимствованными у своих предшественников. И это не считалось «плагиатом». Сохраняя весь объем накопленных к тому времени знаний, средневековье не терпело оригинальности, поощряя традиционализм и эрудицию, о чем прекрасно знают все исследователи средневековой литературы, в том числе и древнерусской. Поскольку такое отношение к плагиату прямо противоположно современности, чтобы снять у читателя вполне естественные сомнения, я воспользуюсь приемом, почерпнутым современной наукой из средневековой схоластики, представив на этот счет свидетельства трех авторитетов, каждый из которых был академиком.
«Проявлению реализма (в литературе. – А.Н.), – писал академик А.С. Орлов, – мешала традиционность русского средневековья, его довольно беззастенчивая плагиатная система, в силу которой позднейший литературный памятник складывался на основании предшествующего в том же литературном жанре. Таким образом, к новой фабуле пересаживались не только слова, но и целые картины, целый ряд фактов, часто без пригонки и композиции».
«Когда те или другие политические или общественные события настраивали древнерусского человека определенным образом, – свидетельствовал академик В. М. Истрин, – и он чувствовал потребность выразить это настроение на бумаге, то далеко не всегда приступал он к составлению совершенно нового произведения, но очень часто брал соответствующее произведение старое – русское оригинальное или переводное – и обрабатывал его, прибавляя в него новое содержание и придавая ему новую форму».
Об этом же писал академик Д.С. Лихачев, указывая, ото в древнерусской литературе «создание новых произведений на новые сюжеты на основе предшествующих было постоянным делом», а «в ряде жанров… заимствование из произведений предшественников являлось даже системой работы». Другими словами, все они так или иначе утверждали, что в средневековом произведении, кроме авторского текста, находится текст его предшественников, инкорпорированный автором в состав «своего» произведения.
Такое единодушие трех корифеев отечественной филологии позволяет отнести их утверждение к тексту «Слова о полку Игореве», безусловно являющегося «средневековым произведением», в первую очередь в отношении заимствований его автора из поэм Бояна. Заимствования эти – прямые цитаты, отмеченные именем певца XI века, они могут быть опознаны и в других фрагментах, отражающих события XI века. Следы этих заимствований прослеживаются и позднее, поскольку авторы «Задонщины» и «Сказания о Мамаевом побоище» так же использовали в своем творчестве текст поэта XII века, как он сам – текст своего предшественника. Так выстраивается цепочка передачи текста XI века через анонимного автора «Слова» к столь же анонимному автору «Задонщины», жившему в XV веке, а затем и к автору «Сказания о Мамаевом побоище».
Правда, не все здесь так просто.
Дело в том, что благодаря глубоким и убедительным исследованиям Лидии Петровны Жуковской сегодня ни у кого нет сомнений, что текст «Слова о полку Игореве» дошел до нас в списке второй половины XV века, испытав за предшествующие три столетия своего бытования несколько переработок, во время которых менялись не только лексика и орфография, но и смысл произведения. В результате поэма «о войне и мире» превратилась исключительно в поэму «о войне». Однако в любом случае шла речь о нападении на половецкие стойбища или о женитьбе Владимира Игоревича, ни о каком завоевании Дона или Тмутаракани речи быть не могло. Их появление в «Слове» может быть объяснено только заимствованиями его автором из поэм Бояна вместе с «красным Романом Святославичем», который, как известно, был тмутараканским князем, и Олегом «Гориславичем», который морем бежал из Византии на Русь.
Наоборот, все воинственные заявления в «Слове», постоянные упоминания «Дона Великого», который «зовет князи на победу», могли попасть в «Слово» только после Куликовской битвы, то есть в самом конце XIV или в первой четверти XV века, когда была одержана блестящая победа над ордынскими войсками, состоявшими, стоит заметить, из половцев. К этому времени половцы не только в массе своей омусульманились, став «погаными» для православных, но из союзников и родственников русских князей превратились в постоянных врагов, против которых следовало крепить союз враждовавших между собой князей, «закрывая Полю ворота».
1
* А.Л. Никитин. «Точка зрения». М., 1985; «Слово о полку Игореве». Тексты. События. Люди». М., 1998; «Новый мир», 1984, №№ 5-7.