Страница 13 из 93
Салтыков был уже в вятской ссылке, когда в апреле 1849 г. петрашевцы были арестованы; начавшееся дознание выяснило причастность к этому кружку и Салтыкова, и хотя следственная комиссия отнесла его к числу второстепенных участников этого кружка и показания его сочла для себя несущественными, однако III Отделение «по высочайшему указанию» сочло нужным потребовать у ссыльного Салтыкова ряд ответов на вопросные пункты, отосланные 30 августа 1849 г. вятскому губернатору. 24 и 25 сентября этого же года Салтыкова допрашивали в Вятке жандармский полковник Андреев и один из советников вятского губернского правления. На этом допросе Салтыков всячески выгораживал себя и отрекался от близкого знакомства с Петрашевским, заявляя, что «с начала 1846 г. я совершенно прекратил с ним всякое знакомство». Мало того, в показании этом Салтыков отрицательно относится к «диким и неуместным выходкам» Петрашевского и к его «демагогическим идеям», оговариваясь впрочем, что идеи эти высказывались «более по удали и молодечеству, нежели по убеждению». Собрания кружка он объясняет целями самообразовательными и желанием взаимно обмениваться книгами, выписываемым для этой цели из-за границы. Такая цель действительно была, но Салтыков умолчал в своем показании, что кружок выписывал из-за границы исключительно запрещенные книги. В показании одного из петрашевцев (Барановского) рассказывается о заседании у Штрандмана, на котором присутствовали Вал. Майков, Плещеев, Кайданов, Есаков и Салтыков; «это показание, — говорит В. Семевский, — называющее тех же лиц, с которыми встречался Салтыков у Петрашевского, устанавливает его близкое участие в деле устройства библиотеки в складчину, где преобладающее место занимали книги социалистического направления» [31]. Сохранился даже перечень книг, взятых Салтыковым для прочтения из этой библиотеки петрашевцев: это были сочинения Прудона, Консидерана, Адама Смита, социалистический журнал, издававшийся Пьером Леру и ЖоржЗанд — и еще ряд книг, совершенно нецензурного с точки зрения российских властей направления [32].
Не один раз впоследствии вспоминал Салтыков в своих художественных произведениях о «безвестном кружке своей юности и об его духовном руководителе и вдохновителе Петрашевском. Несомненно, к последнему относятся строки из автобиографического очерка „Скука“, вошедшего в цикл „Губернских очерков“ 1856 г. „Помню я и долгие зимние вечера и наши дружеские скромные беседы, заходившие далеко заполночь. Как легко жилось в это время, какая глубокая вера в будущее, какое единодушие надежд и мыслей оживляло всех нас! Помню я и тебя, много-любимый и незабвенный друг и учитель наш! Где ты теперь? какая железная рука сковала твои уста, из которых лились на нас слова любви и упования?“ В эти годы Петрашевский погибал в сибирской ссылке, будучи с 1849 года ссыльнокаторжным, а с 1856 г. — ссыльнопоселенцем до самой своей смерти (1866 г.). В одном из позднейших писем к Анненкову (от 2 декабря 1875 г.) Салтыков рассказывал о плане очерка „Паршивый“, главным героем которого должен был быть „Чернышевский или Петрашевский все равно“; темой очерка должна была являться революционная непримиримость человека, подобного этим двум крупнейшим революционерам середины XIX века [33]. Как видно, и через тридцать лет после дней своей юности Салтыков не забывал своего „незабвенного друга и учителя“.
Кроме „учителя и друга“ на всю жизнь запомнился Салтыкову и „безвестный кружок“ горячих энтузиастов и „утопистов“, в котором прошла его молодость. Об этом кружке сохранился интереснейший рассказ Салтыкова, затерянный в почти никому не известной его повести конца пятидесятых и начала шестидесятых годов „Тихое пристанище“, впервые увидевшей свет лишь через двадцать лет после смерти Салтыкова. Герой этой повести, Веригин, вспоминает о товарищеском кружке, в котором прошла его молодость. „В вечерних собраниях, которые почти ежедневно назначались то у одного, то у другого из товарищей, было… нечто однообразно-строгое, словно монастырское. Каждый вечер лились шумные живые речи, приправленные скромной чашкой чая; каждый вечер обсуждались самые разнообразные и смелые вопросы политической и нравственной сферы. От этих бесед новая жизнь проносилась над душою, новые чувства охватывали сердце, новая кровь сладко закипала в жилах. Однако это не были словопрении бесплодные, и молодая жизнь не утопала в них как в мягком ковре; напротив того, проходя через ряд фактов и умозаключений, мысль фаталистически приходила к сознанию необходимости деятельного начала в жизни, такого начала, которое не играло бы только на поверхности мечтаний и пожеланий, но стремилось бы проникнуть в глубину самой жизни. И хотя деятельность, которая представлялась при этом молодым воображениям, была трудная и суровая, отовсюду окруженная тревогами и опасностями, но и это как-то не пугало, а разжигало и подстрекало еще более“ [34].
Это замечательное место — единственное в произведениях Салтыкова, где говорится о внутренней жизни „безвестного кружка“. На дальнейших страницах этой же повести речь идет уже и о том, что кружок этот был подпольным, был революционным „тайным обществом“, членам которого суждены лишь два пути: „они кончают или самоубийством, или…“. Или — революцией: этого Салтыков не мог досказать по цензурным соображениям. Но автобиографичность всех подобных мест может подвергаться сомнению: это лишь позднейшее представление Салтыкова о кружке и о своей в нем роли. Тем несомненнее автобиографическое значение приведенного выше отрывка, рассказывающего нам о внутренней жизни этого кружка юных утопистов середины сороковых годов. Влияние этого кружка продолжалось в течение всей жизни Салтыкова, отразившись прежде всего на его юношеских повестях конца сороковых годов.
Память о Петрашевском Салтыков свЯ-то хранил до последних дней своей жизни. За полгода до смерти он отозвался заметкой „М. В. Буташевич-Петрашевский“, исправляющей неточные сведения о нем, данные в статье Яхонтова „Воспоминания царскосельского лицеиста“ („Русская Старина“ 1888 г., т. IX). Заметка эта, подписанная „М. Е. Салтыков“, датирована 23 октября 1888 года и показывает, что Салтыков считал нужным восстанавливать мельчайшие детали из жизни „незабвенного друга и учителя“ своей молодости. Это влияние учителя и влияние идей утопического социализма отразилось еще в юные годы на первых же печатных прозаических произведениях Салтыкова.
Нам известны три автобиографические записки Салтыкова, одна из которых была приведена выше почти полностью, а о двух остальных приходилось упоминать по разным поводам; записки эти относятся к началу, середине и концу литературной деятельности Салтыкова. Так вот, в записке 1857–1858 гг. Салтыков впервые указал, что, бросив писать стихи, он начал свою литературную деятельность рецензиями в „Отечественных Записках“ и „Современнике“ 1847–1848 гг. В наиболее подробной автобиографии 1878 г. Салтыков ничего не говорит об этих своих хотя юношеских, но первых серьезных работах. Зато в автобиографической записке 1887 года он сообщил более подробно: „По выходе из лицея, я не написал ни одного стиха, и начал заниматься писанием рецензий. Работу эту я доставал через Валериана Майкова и Владимира Милютина в „Отечественных Записках“ Краевского и в „Современнике“ (Некрасова с 1847 г.) [35].
Было бы ошибочно заключить из такого заявления, что Салтыков стал печатать рецензии в двух лучших журналах того времени немедленно по выходе из лицея. Он сам совершенно определенно указывает, что в „Современнике“ стал работать с 1847 года и что работу в „Отечественных Записках“ доставал через В. Майкова, — который, как известно, заменил собою в том журнале перешедшего в „Современник“ Белинского тоже в 1847 году. Итак, мы должны искать рецензии Салтыкова в этих журналах 1847–1848 гг.; но установить в настоящее время все рецензии Салтыкова — задача совершенно безнадежная. В обоих журналах рецензии были анонимны; лишь сохранившиеся случайно черновики (в настоящее время утерянные) шести рецензий Салтыкова позволяли судить об этих первых попытках серьезного литературного труда. А между тем рецензий этих было гораздо больше шести и даже больше тех одиннадцати, несомненную принадлежность которых Салтыкову удалось установить автору настоящей монографии. Салтыков вел эту работу в обоих журналах из месяца в месяц в течение по крайней мере года, и несомненно, что собранные вместе рецензии эти должны были бы составить целый том, представляющий чрезвычайный интерес для изучения воззрений Салтыкова-петрашевца.
31
В. Семевский, «Салтыков-петрашевец», «Русские Записки» 1917 г., № 1, стр. 32
32
Там же, стр. 33
33
«Письма», т. 1, № 96
34
«Вестник Европы» 1910 г., № 3, стр. 147, см. также стр. 160–161, в N8 4, стр. 46–47. Сверено по рукописи Салтыкова (Бумаги Пушкинского дома)
35
«Русская Старина» 1888 г., № 11, стр. 546