Творчество и критика

Видеть в этом и только в этом идеал футуризма было бы, конечно, и односторонне, и несправедливо. Но сами футуристы слишком черно подчеркивают начало внешнего творчества, говоря о творчестве внутреннем. Словами «простыми, как мычание», открывают миру они свои «новые души, гудящие, как фонарные дуги». Они воспевают новое искусство, адище города, заводские трубы, и заявляют:

Каждый из них «держит в своей пятерне миров приводные ремни»; все они-«перья линяющих ангелов бросят любимым на шляпы, будут хвосты на боа обрубать у комет, ковыляющих в ширь»; они идут, «мир огромив мощью голоса», они, крикогубые Заратустры. И-

Прекрасно. И хотя я не очень верю, чтобы у футуристов лица были «от копоти в оспе», чтобы фабрика и завод были их реальной стихией, но пусть: спорить не буду. Да впрочем-и футуристы не очень спорят: слегка сконфуженно, но с гордым видом, признаются они, что фабрика-сама по себе, а они-сами по себе, что-де рабочие-«пролетарии тела», а они, футуристы-«пролетарии духа» (старинное, молью изъеденное сопоставление!). А кроме того-еще один неопровержимый довод:

Возможно. И хотя поэт тут-же зачисляет футуристов в цех древообделочников («голов людских обделываем дубы!»), но все же теперь несомненно: «от копоти в оспе»-это лишь для красного словца сказано, а в действительности «копоть» на лице этих «пролетариев духа», очевидно, тоже духовная.

Но не в этом дело. Интереснее другое: какое внутреннее творчество стоит за этим внешним? То-есть-снова прежний вопрос: что же такое для них грядущий в мир «человек»?

Культура, революция, мир, человек, Бог: каков на все это последний ответ футуризма?

Мы найдем ответ в произведении-«Мистерия-Буфф», «героическое, эпическое и сатирическое изображение нашей эпохи, сделанное Владимиром Маяковским. 1918 год». Оно пока подводит итоги всему творчеству этого поэта, самого талантливого и подлинного выразителя футуризма, а потому оно подводит итоги и всему литературному футуризму. Обратимся же к этим итогам.

VIII. «Мистерия — Буфф»

Три действия. Пять картин.

Первая картина-«вся вселенная», или вернее: то, что осталось от вселенной. Ибо-«земля плачет», ибо-«весь мир, в доменных печах революций расплавленный, льется сплошным водопадом». Спаслось на северном полюсе только «семь пар чистых» господ разных национальностей, от абиссинского негуса до американца, и «семь нар нечистых»:-«мы никаких ни наций, труд наша родина», рабочий «Интернационал». Решено-выстроить ковчег. Много остроумного, много удачного, сплошной «буфф».

Картина вторая-ковчег. Рушатся земли, тучи нависли. Ищут Арарат, а пока-«конституируют власть»: сперва «самодержавие»-провозглашается самодержцем абиссинский негус. А он-все принесенное «верноподданными» один сожрал! Тут «чистые» производят «политическую революцию», низвергают негуса за борт ковчега, объявляют «демократическую республику». Но хрен редьки не слаще, а потому «нечистые» производят «социальную революцию» и низвергают за борт всех «чистых». Попрежнему-многое очень остроумно, многое удачно, но однообразие «буффа» уже слегка утомляет.

Но все хуже и хуже становится по мере того как, начиная с этого места, «буфф» мало-по-малу переходит в «мистерию». На ковчег по морю, аки по суху, является «человек просто»-едва-ли не сам В. Маяковский. По крайней мере его «новая проповедь нагорная»-только перепевы и перекрики на старые речи «тринадцатого апостола» о культуре, о революции, о человеке, о Боге. Становится скучновато.

И чем дальше идут «нечистые» по указанию «человека просто»- лезут на мачты, крушат тучи, пробивают дорогу через Ад (картина третья), через Рай (картина четвертая) в Землю Обетованную (картина пятая), тем «буффа» становится меньше… а «мистерии»-больше? Так, вероятно, думал автор. И-ошибся. Его «мистерия» убывает вместе с «буффом».

«Ад». Тема-«культура». Мораль-«людей адом не запугаешь». Когда черти с угрозами подступают к «нечистым»-«пожалте на костры!», то слышат в ответ рассказ «про нашу земную жуть», все про того же инженера Николаева:

Черти сперва уши развесили, а потом взмолились: «довольно! шерсть подымается дыбом!». Адищем города можно, как видите, запугать даже приспешников Вельзевула.

«Рай». Тема-«богоборчество». Мораль-«людей раем не обрадуешь». Ибо что есть рай? Белесое облачье, «где постнички лижут чаи без сахару», где ангелы со скуки «метки на облаках вышивают, X и В, христовы инициалы», где праведники питаются бутафорским облачным хлебом и молоком, где Лев Толстой и Руссо болванами подпирают облачную бутафорию («вот сюда, Толстой-вид у тебя хороший, декоративный, — стал и стой!»). «Буффа» даже, как видите, и того мало; многое не только не остроумно, но даже и просто не умно. Лев Толстой в виде райского болвана-неужели образ этот олаврит чело В. Маяковского? И все «богоборчество»-еще более плоское и наивное, чем в предыдущих произведениях этого автора.

Христос? — «Не надо его! Не пустим проходимца!.. Ни с места! а то рука подымется»… «Христово небо»-и есть тот самый голодный и бездельный рай, который сокрушают «нечистые». «Поют вот: долой тиранов, прочь оковы! И до вас доберутся, не смотрите, что высоко вы!» И они разрушают рай: «крушите, это учреждение не для нас!».

«Буффа» совсем нет, а говорить здесь о «мистерии»-было бы «буффом». Только изумляешься: неужели в этой духовной уплощенности-предельные глубины футуризма? Неужели футуризму, связавшему себя с «социальной революцией» (действие второе!) — а тем самым и с социализмом-совершенно непонятен вопрос о глубочайшей мировой связи враждебно стоящих друг против друга исторического христианства и исторического социализма? Думал-ли он хоть когда-нибудь, что историческое христианство-сплошь «антихристово», что исторический социализм- в конечном счете анти-социалистичен? Понимает-ли он, что единоборство подлинного Христианства и подлинного Социализма подлежит синтезу еще далекого будущего?