Страница 35 из 40
Кажется, никогда в жизни не орал «ура!»
Лишь однажды, узнав, что Марина благополучно родила дочь Нику.
УСЛОВИЯ «ИГРЫ».
Вильям Шекспир и многие другие знаменитые люди считали, что жизнь — это игра. Основные её условия таковы: человек рождается и через некоторое время умирает. Между этими двумя событиями он подобен шахматной фигурке на доске бытия.
Между тем Библия говорит о том, что сначала смерти вообще не было. Катастрофа произошла после грехопадения первых людей — Адама и Евы.
Спустя тьму веков в Палестине, уже в наше историческое время, появился Иисус Христос. Сын Бога.
Что с ним сделали люди за его неслыханную доброту, знают почти все. Знают и о том, что после казни на кресте Он воскрес. На глазах учеников вознёсся в небо. Пообещал перед этим: воскреснут все. И будут жить в Царстве Небесном.
Я абсолютно доверяю Христу. Мало того, вижу, как современная наука — генетика, ядерная физика, биология — все стремительнее, все ближе подходит к тому, о чём говорится в Евангелии.
Так что у нас, у каждого, кто жив, пока что есть время подбить кое–какие итоги, раскаяться в некоторых поступках и мыслях…
Таковы истинные условия этой «игры».
Те, кто в гордыне своей эти условия отвергает — легкомысленные люди, дающие таким образом добровольное согласие на вечную погибель.
Мне скажут: «Ты пользуешься любым поводом, чтобы опять пропагандировать своего Христа».
Пользуюсь. Было бы по меньшей мере подлостью твёрдо знать что‑то крайне важное, самое главное и не трубить об этом всем и каждому.
Ф
ФАМИЛИЯ.
С юности я был уверен, что самая красивая фамилия досталась самому красивому человеку на свете — Маяковскому. Какая‑то чистая, промытая, как стекла устремлённого ввысь маяка.
Но вот однажды краем уха услышал фамилию, которая прямо‑таки ошеломила меня:
Кавалеридзе!
Сразу представился в высшей степени энергичный, мужественный человек. Может быть, с саблей.
С одной стороны, очень захотелось взглянуть на него, познакомиться. С другой — а если такая щеголеватая фамилия досталась какому‑нибудь зануде?
ФАНТАСТИКА.
Измышления фантастов в конечном итоге всегда ничтожны. Жалкими выглядят эти потуги перед любым явлением природы, перед космосом.
Самая простая былинка со своим цветом и запахом состоит из миллионов кружащихся по своим орбитам электронов. Если вдуматься, она фантастичнее всего, что придумал Герберт Уэллс.
Не говоря уже о таком ошеломляющем чуде, как человеческая мысль.
Я написал повесть «Приключения первого бессмертного человека на Земле». И её обозвали произведением «в стиле фэнтези».
Никакое это не «фэнтези»!
Я просто увидел, к чему приведут в будущем, может быть, через несколько десятков лет, успехи генетики.
ФЕЛЛИНИ.
Теперь кажется невероятным, что этот титан был нашим современником. Знаю людей, которые с ним приятельствовали.
Для меня он такая же стоящая над вечностью фигура, как Микеланджело. У нас дома на кассетах есть почти все фильмы Феллини. Примерно раз в год я их заново пересматриваю. И всегда открываю для себя что‑то новое. Не говоря уже о чисто физиологическом наслаждении от того, как, несмотря на трагизм всех его историй, в меня как кислород вливается мощный поток жизни.
По сути дела все его фильмы глубоко религиозны. Они кричат о том, как нужны человеку сочувствие, понимание. И хоть кроха любви.
…Часто, приступая к новому произведению, я пытаюсь взглянуть на свой замысел глазами Феллини.
ФОКУСНИК.
Собственно говоря, он не фокусник, а старый больной человек, придумывающий фокусы. Его ремесло уникально, редко, но почему‑то не даёт большого заработка.
Стол с разложенными на нём инструментами: дрелью, молоточками, щипчиками. Разноцветные лоскуты. Батарейки, резиновые трубочки, хрустальные призмочки, зеркальца. Проводки и пружинки. Клей. Краски.
Он подаёт мне обыкновенную бамбуковую палочку. Я верчу её в руках, не нахожу никаких отверстий, кнопок. Он молча забирает её. И вдруг из палочки вырывается фонтан разноцветных флажков, а потом на самом верху возникает резиновый попугайчик.
Естественно, мне хочется понять, каким образом все это сделано.
— Если фокус рассекретить, вам станет скучно, — говорит он и предлагает выпить чаю.
Мы переходим на кухню. Он наливает мне чай в большую китайскую чашку, угощает сухариками с изюмом. Я придвигаю чашку к себе. Пуста!
У меня хватает соображения понять, что она с двойным дном. Хозяин достаёт из буфета другую, нормальную чашку, и мы пьём чай, хотя я уже во всём ожидаю подвоха.
У мастера больное сердце, и теперь свои «фокусы» начну показывать я.
Х
ХАВИЯ.
Одиночество в рассветном море прекрасно. Не знаю, почему туристы н местная публика появляются на пляже не раньше десяти утра, когда наваливается жарища.
Я приходил в 7. Расстилал полотенце на песке, всегда сыроватом от росы, раздевался. И через минуту, одолев прибрежный накат шипучих волн, выплывал на простор Средиземного моря.
Испанский городок Хавия расположен между Валенсией и Аликанте. Где‑то напротив находятся знаменитые Балеарские острова с летней резиденцией короля Хуана Карлоса….Толща зеленовато–голубой воды так прозрачна, что сквозь неё, как сквозь линзу, можно созерцать далёкое дно с тенями рыб над зеленоватыми камнями и куда‑то поспешающего среди россыпи ракушек осьминога.
В то утро, когда, насмотревшись на подводную жизнь, я поднял голову из воды и заморгал ресницами, чтобы избавить глаза от едкой морской соли, издалека увидел: на пустом пляже появился автобус. Из него выгружают каких‑то людей.
Я плыл к берегу, в то время как несколько парней и девушек осторожно рассаживали на пластиковые кресла под пляжными зонтиками дряхлых стариков и старух. Это были человеческие обрубки. Кто без ног, кто без рук.
С ними был доктор в белом халате. На раскладном столике он расставлял бутылки с водой, бумажные стаканчики. Выставил и аптечку с красным крестом.
Старые люди были крайне оживлены сим фактом своего прибытия к морю. Оставаясь в креслах, они приветствовали меня, когда я растирался полотенцем, наперебой спрашивали, тёплая ли вода, и о чём‑то ещё, чего я не понял.
Я простосердечно объяснил, что я иностранец, из России.
Поднялся восторженный гвалт.
Доктор на английском языке попросил меня уделить хоть немного внимания этим инвалидам из дома престарелых, участникам испанской гражданской войны.
Боже мой, они ещё живы! Бывшие коммунисты, бывшие фалангисты, когда‑то непримиримые враги, сидели передо мной как одна семья.
Они завалили меня кучей вопросов. Доктор едва успевал переводить. Угощали минеральной водой. Попросили пария–волонтёра принести для меня из автобуса ещё одно кресло.
Очень старая женщина с оторванной ступнёй поднялась, опираясь на палку. На ней была надета просторная майка с изображением Че Гевары. Попросила помочь дойти до воды. Я взял её под руку, повёл.
— Ме кедо коммуниста, — шепнула она. — Я остаюсь коммунисткой.
— Но пасаран! — откликнулся я словами из своего пионерского детства.
ХАЛДЫ.
Это род вечно беспокойных женщин. Все они на одно лицо. Им может быть и 20 лет, и 50.
У такой халды никогда ничего нет. Ни семьи, ни собственного жилья, ни постоянной работы.
Всегда тощие. Кочуют из храма в храм. Какие‑то прицерковные цыганки.
На голове такой халды небрежно повязана обязательная косыночка. Одета в кофту и длинную юбку, свидетельствующую о смирении и набожности. Но юбка непременно с длинным разрезом, намекающим, что при случае может и согрешить.