Золото ослов

Маша Спивак

Золото ослов

— Самые красивые похожи на цветок, — убеждённо объявил он и, оторвавшись от мечтательного изучения подробностей её наготы, любовно проскользил взглядом вверх-вверх-вверх до самых её глаз.

— Симплокарпус? — затягиваясь сигаретой, осведомилась она язвительно и удивилась: что со мной? Чего ощетинилась? Зачем? Испугалась безобидного ласкового добряка?

Она и не с такими соперниками смело сбрасывала доспехи; если сердце неуязвимо, голому телу не страшен любовный бой, да и после не жалко увенчать лавром нежностей побеждённого победителя. Поизлучать доверчивое животное счастье, побыть наивной, глупой, покорной — настоящей женщиной… Для собственного, в скобках заметим, удовольствия.

Стандартный её сценарий. Но сегодня чья-то лихая рука абсурдистски перекроила фильм, и битва обернулась фантасмагорией, полётом, в котором они — она и он — долго были раскалённой ракетой, пронзавшей космос… и, что странно, не развалившейся после приземления. Впрочем, нет, какое там «приземление»: они где угодно, только не на Земле. Потому здесь и творится необъяснимое. Потому незнамо когда и как растаяли в воздухе её железные латы, потому от короткого сцепления глаз отчаянно заискрило по всему организму, потому истошно развопилась бортовая сигнализация: тревога, тревога, пожар, возгоранье в груди, в отсеке вечного благодатного холода!…

А поделом: не суйся в открытый космос без скафандра.

Ладно, надо надеяться, он не телепат. Возомнил бы о себе от её мыслей выше крыши. Ну, умелец, и что? Тоже мне достижение.

— Чего? — рассеянно переспросил умелец, возвращаясь к созерцанию главного.

— Да ничего, — отозвалась она. — Просто тоже цветок.

— Ах, вот оно, значит, какая история… — начал он тоном человека разумного, но голос его поплыл, и она едва успела затушить сигарету, и лишь много-много позже объяснила, в чём смысл её ботанической шутки.

Они ржали как кони и целовались — опять, опять, сколько ж можно? А хорошая вещь — запретный плод, скажи? Какой, банан? Да уж неплохая, в сравнении с симплокарпусом… Зацени… Ого! Угу. М-да, ничего себе. Но для верности надо б ещё попробовать…

Тупой и ещё тупее, хмыкнула она про себя, но нисколечко не устыдилась: казалось, они вольны нести любую пургу, ибо знакомы всегда, а не со вчерашнего вечера.

Она приехала на выставку в Челси и заодно решила сюрпризом нагрянуть к подруге детства, обосновавшейся в Лондоне. Грех не повидаться, коль скоро нашли друг друга на «Одноклассниках».

Та познакомила с бойфрендом, третьим после развода — удачным. Уже сделал предложение; вот кольцо. Красивое… Когда свадьба? Серьёзно, так скоро? Обязательно пришлю подарок. Что? Когда кто остепенится? Я??? Сразу после тысяча первого мужика, зуб даю!

После этих её слов жених, служивший задником разговора — тёмный дворец в ночи — на секунду ярко осветился всеми до единого окнами.

Ему было велено отвезти её в гостиницу. У входа он галантно поцеловал ей руку; они попрощались: пока-пока!

Минут через двадцать она вышла из душа розовая, в розовом халатике, с пунцовыми губами. В дверь постучали: тук, тук, тук-тук-тук. Она усмехнулась: анекдот. Ну, заходи, Спартак чемпион.

Он стоял на пороге, до смешного напоминая то, что, собственно, и привело его сюда: этакое распёртое нетерпением, всезаслоняющее, нелепо-горделивое само себе объяснение.

Она ступила назад и повела плечом, сбросила на пол невесомое одеяние. Он, веря и не веря происходящему — осуществляются мечты — ввалился следом, как в сказку.

Нет, она, разумеется, знала заповеди и, в общем и целом, соблюдала их. Не желала жены (Бог миловал!) ближнего своего, ни дома его, ни поля, ни вола, ни осла — ничего, что у ближнего. Но иногда, изредка, она желала ближнего как такового, огненно, мимолётно, без ущерба для домочадцев и имущества последнего, а чужие ослы с тупым упрямством желали её — узор её жизни был выткан без особой фантазии.

Осёл номер один, немолодой, необратимо женатый красавец-мужчина, стал для неё золотым в апулеевском смысле слова, но, пресытившись ею, одарил на прощание по-земному: купил ей цветочный магазин.

Почему цветочный? Её звали Роза.

Она оказалась талантливой бизнес-леди: дело под её нежными ручками росло, крепло, наливалось соками, цвело, выстреливало семенами. Сеть магазинов, учебный центр флористики, международная интернет-служба доставки… И всё-таки поначалу ничто не спасало от боли расставания. Крах любви вывернул наизнанку её представления о жизни. С детства она привыкла чувствовать себя ангелом, которому не хватает лишь крыльев, чтобы улететь в рай — в семье прелестную маленькую Розу обожали. Но воспитывали строго, и связь с женатым человеком по умолчанию лишала её прав на ангельский титул. У неё было одно внутреннее оправдание — их с ослом высокое чувство, и одна отчаянная надежда — на свадьбу, смывающую грехи. Должны же они в конце концов пожениться, иначе мир точно вертится не в ту сторону?

И вдруг ни оправданий, ни надежд не осталось — один магазин, а сама она, вовремя не отказавшаяся от богатых отступных, сделалась в собственном микромире продажной девкой.

Ей следовало читать больше античной прозы. Тогда она знала бы, что золотыми ослами движет стремление любой ценой вырваться из мифа, пусть трижды волшебного, и вернуться в нормальную человеческую жизнь. Хуже того: они не ответственны за деяния, совершённые в процессе метаморфоз. Кто не спрятался, ослы не виноваты.

Трудно это понять в девятнадцать лет. И в двадцать. И в двадцать один. Да и после. Но когда раны затянулись, великое «никогда» стало её девизом. Никогда больше никому не принадлежать, ни от кого не зависеть. Любить только родственников, подруг. Заботиться только о них. А ослы, они для утехи, для потехи, для забавы: иа-иа, иа-иа — и всё, до свидания!

Сей постулат исключал замужество и чрезмерное почтение к узам чужого брака; под запрет попадали лишь окольцованные мужчины ближнего окружения. Роза, независимая деловая женщина, меняла любовников по первой прихоти и старалась не замечать осуждения родных и подруг. И те и другие как должное принимали её щедрые заботы, но косо глядели на «богачкин» образ жизни. Лучше б детей рожала, ворчали родственники. То по делам в Лондон, то с мужиком в Париж, фыркали подружки. Пока у него носки, женой постиранные, не кончатся. Тогда наша стрекоза нового найдёт и на Сейшелы укатит.

Они не доверяли ей полностью — и, как выяснилось, не зря.

Будьте любезны: она в постели с женихом подруги. И это далеко не случайность, не минутный порыв: она прекрасно знала, что так будет. Сразу почуяла в нём, ничем вроде не примечательном, особенную, фартовую мужскую козырность, которой нельзя — и не хочется — и попросту грех — хотя бы ненадолго не причаститься.

Ей ни с кем, никогда, не было так свободно и радостно. Она поймала себя на желании забыть о делах и остаться в этой постели, с этим человеком на неделю, на месяц, на год… навсегда.

Её бросило в пот, и она в ужасе села, сбросив ноги с кровати. Всё, надо срочно прекращать лирику.

— Слушай, а тебе не пора покинуть гнездо разврата? Белый день на дворе. — Действительно, в щель между шторами лезло солнце; магия ночи отступала под напором пропылённой будничности. — Самое время вернуться под священную сень…

Она запнулась, проглотила внезапно подступившие слезы и героически договорила:

— …будущего домашнего очага. А я, пожалуй, отправлюсь на поиски новых приключений.

Вот сейчас он встанет, оденется и уйдёт. Она бы на его месте тоже обиделась. Но он лежал не шевелясь и молчал. Роза ждала — и через пару секунд ощутила на шее его руку, ладонь, скользнувшую вниз по её спине, кончики пальцев, источавшие бесконечную нежность… Видимо, она, эта нежность, и затянула её магнитом обратно к нему под бок, и она свернулась кошачьим клубочком, привалилась к человеку вплотную и затихла, едва не мурлыкая под его касаниями. Она ни разу не обернулась, не посмотрела назад: не дай бог волшебство исчезнет.