Еврейский вопрос Ленину

Евреи всячески поддерживали своих хасидских наставников, чья проповедь возвышала последователей в собственных глазах, вне зависимости от их общественного положения и финансового статуса. Хасиды учили, что не столько и не только изучение Талмуда приближает человека к Богу, сколько самая обыкновенная молитва, произнесенная с особым душевным подъемом и особой сосредоточенностью. Они учили, что даже такие низменные существа, как женщины, хранят в себе божественную искру и заслуживают духовного подъема, — весьма необычный взгляд для женоненавистнического еврейского (и нееврейского) общества той поры.

Помощи, совета, исцеления и благословения у хасидских лидеров искали и зажиточные, и бедные евреи. Двор цадика стал для евреев новым Иерусалимским храмом, стол в центре хасидского застолья — алтарем, объедки с тарелки цадика — останками священнической жертвы, а слова цадика — самым что ни на есть божественным откровением. Староконстантиновский купец Пинхас Бромберг, поставщик Житомирского военного госпиталя, писал жене из Санкт-Петербурга, что он обязан своим громадным состоянием и влиянием исключительно духовному покровительству рабби Израиля, цадика из Ружина, известного как Ружинский ребе. В 20-е и 30-е гг. он был, наверное, самым влиятельным хасидским лидером в черте оседлости. Говоря о духовном покровительстве, Бромберг имел в виду, что Израиль из Ружина предстательствует перед Всевышним за Бромберга и молится о его, Бромберга, процветании и успехе. Преданный Российской империи и одновременно своим хасидским обычаям, Бромберг надевал зеленого сукна цивильное платье, когда встречался с министрами в Санкт-Петербурге, но на шабат даже в столице он надевал штраймл, меховую хасидскую шапку.[14] Мошко Бланк решительно презирал всех этих хасидов. Как мы увидим в дальнейшем, Бланк доносил на них правительственным чиновникам как на подрывной элемент не только потому, что держал их за шарлатанов, но также потому, что ему было обидно наблюдать, с каким рвением еврейская экономическая элита поддерживает хасидских цадиков.

Евреи Староконстантинова отправляли богослужение в своих многочисленных молельных домах. Но на Дни трепета они собирались в Большой городской синагоге, к которой нежно обращались в женском роде (хотя надо было бы в мужском) — бейс-кнессес ха-гедуле, что и было отражено на титульном листе синагогального пинкаса, книги записей староконстантиновской общины. Синагога представляла собой великолепное каменное строение с железной кровлей. Запрещая хасидскую литургию и хасидские молитвенники, нашпигованные каббалистическими глоссами и литургическими новшествами, эта синагога воплотила собой безуспешную попытку воспротивиться проникновению обычаев хасидизма в традиционный еврейский уклад. Впрочем, однако, старейшинам Большой синагоги приходилось блюсти корректность, поскольку разнообразные хасидские сообщества окружали со всех сторон этот миснагидский — то есть антихасидский — оплот, религиозную институцию литовского иудаизма. Старейшины, кроме всего прочего, разрешали хасидам пользоваться синагогой как местом хранения своей религиозной утвари. Последователи хасидских обрядов собирались главным образом в местном молельном доме или в хасидском бейс-мидраше, «доме учения», который назывался Мяскивкер клойз, по имени покойного богатого мясника Йосифа Мяскивкера.

Помимо вновь появившихся хасидских молельных домов в Староконстантинове возникло, по крайней мере, 5 благотворительных организаций хасидского направления: религиозное братство «Нер Тамид» (Вечная лампада), общество «Приют странствующих», Братство изучающих Мишну и Талмуд, Общество священных записей (и добрых дел), а также еще один Большой молельный дом Братства изучающих Мишну. Все эти братства зиждились на мистических новшествах в литургии, все они продвигали изучение каббалы и все занимались благотворительностью. Некоторые благотворители из этих хасидских обществ привезли в город самого рабби Авраама Иехошуа Хешеля, известного как Аптер ребе, проживавшего в Меджибоже на Подолии: рабби Хешель приветствовал добродетельность этих обществ и оставил соответствующие благословения в их общинных книгах.[15] Члены этих братств представляли собой духовную элиту местечка, они были самыми богословски образованными евреями Староконстантинова. Мошко Бланк был не их поля ягода и с ними дела не имел.

Большая синагога и Большой хасидский молельный дом представляли две главные религиозные силы города. Третья была социоэкономической — речь идет о кагале, еврейской общинной организации, отвечавшей за сбор налогов, благотворительность, благосостояние еврейских учебных и религиозных заведений, а после введения для евреев воинской повинности в 1827 — также за рекрутские списки. Староконстантиновский кагал состоял из 4 старейшин с гильдейским купцом Мошко Берманом во главе. Еврейский кагал был благочестивой по форме, прагматической по сфере деятельности и меркантилистской по сути институцией.[16] Члены староконстантиновского кагала возглавляли также Погребальное братство, самую богатую и влиятельную еврейскую институцию в местечке. Это братство распределяло пожертвования городских торговцев поровну между хасидскими и нехасидскими сообществами, согласно дотошно составленному списку дарителей и получателей, сохранившемуся в книге записей Большой синагоги. Взаимодействие хасидских и нехасидских институтов в Староконстантинове позволяет предположить, что местные руководители нашли действенный способ подключить хасидов к полноценной — за пределами групповой и религиозной вражды — общинной жизни местечка.

Когда Мошко Бланк решил восстать против хасидского засилья, он полагал, что способствует просвещению мракобесов и искоренению их темных каббалистических верований, хотя, по сути, он шел против кагала, Большой синагоги, еврейских благотворительных братств и хасидских групп — одним словом, против всех. Как мы вскоре убедимся, община, хотя и неоднородная культурно, социально и экономически, отреагировала на поступки Мошко единодушно, возненавидев доносчика.

Казнь египетская

Местечковые евреи черты оседлости не так боялись рекрутчины, как они боялись пожаров, сезонного бедствия черты оседлости. Архивные документы Волынской, Подольской и Киевской губерний свидетельствуют, что в первой половине XIX в. для жителей местечек и городской администрации пожары были настоящей чумой. Из-за пожаров в 20–30-е гг. сотни еврейских и христианских семей остались без крова в таких городах и местечках, как Балта, Гайсин, Летичев, Шепетовка, Сокаль и Судилков, а также в десятках других населенных пунктах черты. Пожар 1843 г. в Сатанове уничтожил 21 дом, где проживали христиане, и 9 еврейских домов, а также еврейскую баню (микву), больницу и скотобойню. Меджибожский пожар 1842 г. всего за 45 минут уничтожил 27 христианских домов и 21 еврейский дом в городе. Ветреная погода и засуха 1841 г. стали причиной пожара в местечке Махновка, где сгорело 4 кирпичных и 23 деревянных дома, школьное здание и городской магистрат; батальон Селенгинского полка, усиленный пожарной командой Махновки и местной полицией, так и не смог остановить это бедствие.[17]

Иногда пожар истреблял весь город. За несколько лет до опустошительного пожара 1808 г. в Староконстантинове пожар в соседнем Луцке разрушил 96 каменных домов, 200 деревянных, 23 каменные лавки, 25 каменных полуподвалов и 220 складов, причинив ущерба примерно на 215 830 рублей серебром.[18] Новый пожар поразил Луцк сухим и ветреным летом 1848 г. Сгорели, кроме деревянных и каменных домов, все городские зерновые амбары и 2 громадных католических монастыря: бернар-динский и доминиканский. Уездной администрации пришлось расселить пострадавших горожан в ближайших деревнях и обратиться к столичным властям с просьбой разрешить воспользоваться строительным материалом из принадлежащих государству лесов для постройки новых домов.[19]

14

ГАРФ, ф. 109, оп. 13, ед. хр. 241 («Бромберг», 1838), л. 2,17–17 об.

15

НБУ, Отдел «Ориенталия» Института рукописи, коллекция пинкасов, ф. 321, on. 1, од. зб. 86 [ОР 129]: Pinkas shel b[et] ha-k[neset] ha-gedolah shel konstantin yashan (Староконстантинов, Волынская губерния, 1836–1929), арк. 1–4, 17. Об отношениях между хасидами и миснагидами (их противниками) в Староконстантинове см. также ф. 321, on. 1, од. зб. 83 [ОР 74]: Pinkas shel [hevrah] magidei tehillim (Староконстантинов, 1802), арк. 2–7; ф. 321, on. 1, од. зб. 85 [ОР 76]: Pinkas de-hevrah mishnayot (Староконстантинов, 1823, копия Авраама Рехтмана, ок. 1911–1912). Социальные и культурные контексты содержащихся в этих документах сведений о хасидизме рассмотрены в статье Petrovsky-Shtern Yohanan. Hasidism, Havurot and the Jewish Street // Jewish Social Studies, vol. 10, no. 2 (2004): P. 20–54.

16

CAHJP, НМ2/9309.6 (оригинал в ЦДIАУ, ф. 210, оп, 2, од. зб. 24, «Подольское наместническое правление о составлении еврейских кагалов», 1796), арк. 7–8.

17

CAHJP, НМ2/9307.11 (оригинал в ЦДIАУ, ф. 442, on. 1, од. зб. 5154 [ «Дело о пожаре в м. Сатанов»]), арк. 1–3; CAHJP, НМ2/4778.25 (оригинал в ЦДIАУ, ф. 442, on. 1, од. зб. 4778, «Донесение о пожаре в м. Меджибож Летического повета Подольской губернии», 1842), арк. 1–3; CAHJP, НМ2/9306.15 (оригинал в ЦДIАУ, «О пожаре в м. Махновка», 1841), арк. 1–4.

18

НМ2/9316.15 (оригинал в РГИА, ф. 1286, on. 1, ед. хр. 205, «По просьбе поверенных от луцких евреев Мейзлиша и Гольдфарба о ссуде им 10 000 рублей», 1808), л. 9–11.

19

CAHJP, НМ2/9529.3 (оригинал в ЦДIАУ, ф. 442, on. 1, од. зб. 7628, «О выдаче пособия пострадавшим от пожара жителям мм. Острога, Ковля, Теофилии и Кременца», 1840-е гг.), арк. 1–6.