Пешки Сдвига

Заточка полетела на землю. Лихо закрыла Герману глаза, ещё раз посмотрела на понемногу становящееся упокоённым лицо. Устроила его на скамейке получше, и пошла к чернявому, понемногу выходящему из ступора.

Брат Ловкого неуверенно повёл в её сторону дулом дробовика, но хозяин придорожной забегаловки, которую теперь с полным на то правом, можно было назвать "В гостях у девяти мертвецов", махнул рукой, приказывая прекратить всяческие поползновения. Родственник послушно опустил оружие.

- Этого... - Для вящего понимания её слов, Лихо показала в сторону Знатока, возле которого скорбно застыл Книжник. - Этого мы сейчас сами похороним. С остальными - делайте что хотите. Хоть на шашлык, хоть в качестве наглядного пособия для особо пробитых на всю бошку. Можешь вдоль дороги поставить, и лепить клиентам, что лично девятерых списал. Не отрываясь от мангала. Нас это уже не касается. Машины забирайте себе, стволы... хрен с вами! - стволы тоже. Лопата есть?

Ловкий собственноручно вынес шанцевый инструмент, и даже простёр свою любезность до того, что указал небольшую полянку, метрах в ста за "дзотом", где можно было похоронить Знатока, не опасаясь, что его могилу загадят всяким мусором.

Шатун с Алмазом ушли, и вернулись через пятнадцать минут, чтобы забрать тело.

- Подожди... - Книжник остановил громилу, и осторожно коснулся плеча Германа, прощаясь с ним. Качнул головой, закусил нижнюю губу, и быстро отошёл, отвернувшись, мелко-мелко, и беззвучно вздрагивая плечами. Шатун легко подхватил тело на руки, и понёс в рощицу, где уже была готова могила.

Лихо задумчиво посмотрела вслед Шатуну, потом перевела взгляд на Книжника, и впервые подумала, что иногда дар очкарика оборачивается самой мучительной стороной. Она со временем могла забыть что-то - детали, частности. Какие-то крючочки, способные зацепить в памяти, и выволочь на белый свет воспоминания, обшарпанные до некоторой непрозрачности грузом лет, и от этого частично потерявшие свою остроту. А Книжник был обречён помнить это в полном объёме, не упустив ни малейшего нюанса. Всегда. Без надежды на забвение, или хотя бы на незначительное искажение увиденного.

Чернявый с братом сноровисто принялись растаскивать кучу-малу, придавленную крышкой от стола. Лихо проводила взглядом утаскиваемого за ноги "анархиста", из левой глазницы которого, наполовину торчала вилка. Алмаз сэкономил патрончик, перед тем, как Шатун к чёртовой бабусе разрушил архитектуру стола. В очередной раз доказав, что "Верная Рука - друг индейцев", по сравнению с ним - бездарный, и не подающий ни малейшей надежды дилетант.

У остальных чётко сидело по одному "маслёнку", либо в сердце, либо в соображалке. Двое, правда, могли похвастать простреленными кистями правых рук, и коленными чашечками. Но так было надо. Алмаз не делал лишних выстрелов, кроме тех случаев, когда того требовала ситуация.

Брат Ловкого поволок круглолицего, которого утихомирила Лихо. Она всмотрелась - ошибки быть не могло. У него тоже наблюдались признаки мутации. И у сластолюбца с лошадиной рожей. Одна треть "махновского" отряда состояла из мутантов. Вашу мать, сколько же за ними тянется всякого?!

Лихо не страдала наличием у неё всяких пошлостей, вроде гуманистических иллюзий, выражающихся в слепой вере в непременную добродетель незнакомых людей. И прекрасно понимала, что за такой артелью, никак не может не оказаться ничего, что в Уголовном Кодексе прошлой реальности, без обиняков называется "особо тяжкими преступлениями, совершёнными с применением насилия".

Вернулись Шатун с Алмазом, громила коротко кивнул, мог бы и не кивать. Лихо и без того знала, что Герман будет погребен со всеми почестями, которые только можно придумать в эти минуты. Конечно же, никаких почестей быть не может, кроме более-менее прилично выкопанной могилы, и потустороннего знания, что тебя хоронят не самые плохие люди, с которыми ты знался в той, насквозь сложной, и ведущей в никуда жизни. Конечно, можно было бы дать три залпа, и произнести полную патетики, не менее чем десятиминутную речь... Но все понимали, что сам Знаток вряд ли одобрил бы подобное рассусоливание, тем более - в таких условия, в которых они оказались. Не оставили валяться на дороге, на радость какой-нибудь приблудной "кляксе", и на том спасибо...

- Собираемся. - Распорядилась Лихо. - Я - за рулём. Алмаз рядом. Только у этих, плюгавых, насчёт горючки пошарьте, если есть чего - тащите. Не пропадать же добру...

Троица без промедления потянулась к осиротевшим внедорожникам, для проведения вдумчивого обыска. Блондинка подошла к Ловкому, воззрившемуся на неё с чётко улавливаемым уважением сильного, к ещё более сильному.

- Ничего за последние сутки странного не было? Не считая сегодняшнего перепляса? Что-нибудь выламывающегося за рамки, непривычного? Заметил чего, нет?

- Ничего. - Чернявый помотал головой с вдохновенной убедительностью, но Лихо и сама видела, что он не врёт. - Не было. Мы ж в Тихолесье, кажется... А что - должно было быть?

- Везучий ты человек, Ловкий, коли тебя пока не затронуло. Должно. И будет. Мой тебе совет - сворачивай лавочку, и дуй поближе к народу. В Суровцы не суйся. Суровцев больше нет. Вчера ещё были - сегодня нет.

- Как?!

- Молча, Ловкий. Всплеск пришёл, когда не ждали. Держи "плескалку" вместо креста нательного, и дальше решай сам. Я тебя предупредила. Если через месячишко ничего не прояснится, значит, на том свете свидимся. Счастливо оставаться. Да, и в Замурино не лезь. Там от населения одни кровавые мазки остались. Хорошо, что лично не видела, ребята поделились...

Она развернулась, и пошла к машине, чувствуя на спине растерянно-озадаченный взгляд чернявого.

Забираясь на водительское место, которое, казалось, ещё помнит тепло тела Германа, Лихо увидела, как Ловкий что-то экспрессивно талдычит брату, делая красноречивые жесты всеми конечностями. Брат сосредоточенно вникал, стараясь не упустить ни единого слова. Потом он быстро побежал к "дзоту", наверняка начиная распихивать по баулам, всё заработанное нелёгким трудом на ниве частного предпринимательства. Спасение - спасением, а барыш бросать не годится.

Лихо повернула ключ в замке зажигания, и спустя полминуты "Горыныч" лёг на прежний курс, держа путь на бывшую первопрестольную. Она могла ничего не говорить Ловкому, уехать, оставив его в неведении относительно происходящего. Но чернявый был абсолютно не виноват в происшедшем, он то, тут при чём? - пускай спасается, как может. Она не могла по-другому.

Но легче не стало. Перед глазами стоял блеск стальной рыбки, неумолимо приближающийся к спине Германа, который скорее всего, так и не успел понять, что умирает... Ведь можно было не заезжать в эту шашлычную, перебились бы как-нибудь. Случайность, нелепая случайность. Одна такая спасла их четверых от неминуемой западни Всплеска, другая, словно отыгрываясь - забрала Знатока. И ничего нельзя было вернуть, поменять, исправить... Так легли карты главного игрока, и тут уже ничего не поделаешь. Но под сердцем всё равно сидела тупая шершавая заноза, беспокойно ворочающаяся от любого воспоминания о только что минувшем.

Лихо бросила быстрый взгляд в зеркало заднего вида. Книжник сидел, прижавшись лбом к стеклу, и как будто не замечал всех кочек, и трещин, на которых даже великолепно сбалансированного для езды по бездорожью, бронированного монстра нещадно потряхивало, и водило из стороны в сторону.

И снова сосредоточилась на езде, благо что дорога стала сущим наказанием - немного зазеваешься, и останешься без колёс.

"На таких трассах, в преисподней лихачи, и вся остальная братия, не нашедшая компромисс с правилами дорожного движения, на потеху чертям гоняет... - Лихо ловко объехала выбоину, которую мог оставить лишь налакавшийся первача тиранозавр, после чего пытавшийся отплясывать "сударыню-барыню" изо всех своих тиранозаврьих силёнок. - На спорткарах, без тормозной системы...".