Я надену платье цвета ночи

Она как раз успела услышать начало гневного вопля, а потом голос миссис Пруст:

— Ух ты, Дейрдра Киска! Сколько лет, сколько зим! И никаких блёсток, как вижу. Всё ещё способна сбить стройной ножкой цилиндр с головы мужчины?

Настала тишина.

Тиффани поспешно удалилась, потому что дверь была очень толстой, и кто-нибудь мог заметить, как она стоит здесь, согнувшись и прижав ухо к замочной скважине.

Она вернулась в главный зал как раз вовремя, чтобы успеть поболтать с Высокой Худой Низкой Толстой Салли и миссис Неожиданность, которая, как Тиффани теперь поняла, была слепа. Прискорбный факт, но — для ведьмы — не трагедия. У них всегда было еще несколько дополнительных чувств в запасе.

А потом она спустилась в склеп.

Здесь повсюду громоздились горы цветов, но не самой гробнице Барона; мраморная крышка гроба была столь искусно сделана, что заслонять её от взоров (пусть даже розами) казалось кощунством. Каменщики высекли на мраморе изображение Барона, в боевом доспехе и с мечом; изображение столь реалистичное, что Барон, казалось, может в любой момент встать и уйти. В четырёх углах каменного гроба горели свечи.

Тиффани прошлась туда-сюда мимо других Баронов, изваянных в камне. Там и тут попадались изображения Баронесс с мирно сложенными на груди руками. Всё это было как-то… необычно. На Мелу не ставили надгробий. Камень слишком ценен. На здешних кладбищах не было никаких знаков, просто где-то в замке хранилась книга с выцветшими картами, на которых отмечали, кто где похоронен. Единственным обычным человеком, удостоившимся собственного мемориала, была Бабушка Болит, которая, если вдуматься, во многих отношениях обычным человеком никак не являлась. Железные колёса и пузатая печурка — всё, что осталось от её передвижной пастушьей хижины, — определённо простоят ещё не одну сотню лет. Они были сделаны из крепкого металла, а постоянно пасущиеся поблизости овцы выщипывали всю траву, оставляя местность вокруг ровной, словно стол. Кроме того, жир с бесконечно трущихся о колёса овечьих шкур работал как самая лучшая смазка, поддерживая колёса в прекрасном состоянии, словно их только вчера изготовили.

«В прежние дни рыцарь, прежде чем получить посвящение, проводил ночь в зале со своим оружием, моля богов, которые его слышат, дать ему силу и мудрость».

Тиффани была уверена, что слышала эти слова, если не ушами, то своим разумом. Она повернулась, и, глядя на изображения спящих рыцарей, принялась гадать, была ли права миссис Пруст, когда утверждала, что у камней тоже есть память.

«А что есть моё оружие?» — подумала она. Ответ пришёл незамедлительно: гордость. О, многие считают гордость грехом; говорят, она ведёт к падению. Но это неправда. Кузнец гордится хорошей ковкой; возчик гордится ухоженными лошадьми, которые блестят на солнце, как полированные каштаны; пастух гордится тем, что отогнал волка от стада; кухарка гордится своими пирожными. Мы гордимся, делая из своей жизни хорошую историю, которую не стыдно рассказать.

А ещё у меня есть страх — страх подвести друзей, и этот страх даёт мне силу победить все прочие страхи. Я не опозорю тех, кто учил меня.

А ещё у меня есть доверие, хотя я и сама на очень понимаю, чему доверяю.

— Гордость, страх и доверие, — сказала она вслух. Четыре свечи пред ней затрепетали пламенем, словно на ветру, и в этой вспышке света, она была уверена, ей явилась фигура старой ведьмы, тут же растаявшая в тенях каменного изваяния гробницы.

— Ах, да, — сказал Тиффани, — ещё у меня есть огонь.

И потом, сама не зная почему, добавила:

— Когда состарюсь, я надену платье цвета ночи. Но не сегодня.

Тиффани подняла свой фонарь повыше, и тени зашевелились, но одна, похожая на старуху в чёрном платье, пропала полностью. «А ещё я знаю, почему зайчиха прыгает в огонь, и завтра… Нет, сегодня, я тоже прыгну в него». Она улыбнулась.

Когда Тиффани вернулась в главный зал, другие ведьмы пристально уставились на неё со ступеней лестницы. Тиффани гадала, как поладили Матушка и миссис Пруст, учитывая, что обе они были гордыми и независимыми, словно кошки. Кажется, они ладили неплохо, болтая о-погоде, падении-нравов-среди-молодёжи, скандально-высоких-ценах-на-сыр и прочем подобном. Однако Нянюшка Ягг выглядела нетипично озабоченной. Вид нервничающей Нянюшки очень нервировал. Приближалась середина ночи — формально говоря, ведьмин час. На самом деле, ведьминым часом мог стать любой, по желанию ведьмы, однако вид сходящихся вверху циферблата стрелок всё равно навевал слегка суеверные мысли.

— Я слыхала, молодёжь вернулась с мальчишника, — сказала Нянюшка, — и они, кажется, позабыли, где оставили жениха. Вряд ли Роланд сам сможет оттуда уйти, потому что они спустили с него штаны и к чему-то его привязали. — Она кашлянула. — Обычное дело. Теоретически, свидетель жениха должен помнить, где всё это случилось, но, когда его нашли и спросили, он был в таком состоянии, что даже своё имя вспомнить мог.

Часы в зале пробили полночь; как всегда, не вовремя. Тиффани казалось, что каждый удар отдаётся звоном у неё в позвоночнике.

И тут прямо к ней промаршировал Престон. В последние дни Тиффани казалось, что аккуратный, подтянутый — и готовый придти на помощь — Престон всегда оказывался поблизости, куда бы она ни посмотрела.

— Слушай, Престон, — сказала она. — Мне некогда объяснять, да и ты всё равно, скорее всего, не поверишь… нет, вероятно, поверишь, если я тебе расскажу. Короче говоря, мне нужно пойти и убить чудовище, прежде чем оно убьёт меня.

— Тогда я защищу тебя, — объявил Престон. — В любом случае, мой старший командир валяется в свинарнике незнамо где, а свинья, вполне вероятно, уже принюхивается к его нижнему белью! Это недопустимо. В настоящий момент я — временный представитель местных властей!

— Ты? — фыркнула Тиффани.

Престон выпятил, как смог, тощую грудь.

— Фактически, да: солдаты замка назначили меня полноправным Стражником, чтобы они все могли спокойно выпить сегодня, а сержант сейчас блюет в раковину на кухне. Он воображал, что сумеет перепить миссис Ягг!

Он отдал честь.

— Я пойду с вами, мисс. И вы меня не остановите. Не в обиду будь сказано, разумеется. Властью, данной мне сержантом (на то время, пока он блюёт на кухне), я приказываю вам и вашей метле помочь мне в моих розысках, если вы не возражаете, конечно?

В высшей степени глупо задавать подобные вопросы ведьме. С другой стороны, это же спрашивал Престон.

— Ладно уж, — проворчала Тиффани. — Только метлу, смотри, не поцарапай. Но прежде мне нужно ещё кое-что сделать. Минутку.

Она прошла несколько шагов к открытой двери зала и прислонилась к холодной каменной стене.

— Я знаю, что Фиглы меня слышат, — сказала она.

— О, айе, — раздался голос в дюйме от её уха.

— Я не желаю, чтобы вы помогали мне. Это дело между каргами, ясно вам?

— О, айе, мы видим, что карги собрались тут в ватагу. Велика каргиная ночь сегодня.

— Я должна… — начала Тифани, но тут её посетила удачная мысль. — Мне предстоит сразиться с человеком без глаз. А другие карги собрались посмотреть, какой из меня боец. Значит, мне нельзя жульничать, пользуясь помощью Фиглов. Это важное правило. Конечно, я понимаю, что жульничество является уважаемой фигловской традицией, но карги не жульничают, — сказала она, понимая, что отчаянно врёт. — Если вы поможете, карги обязательно узнают, и станут меня презирать.

«А если я проиграю, — подумала Тиффани, — Фиглы вступятся за меня перед другими каргами, и это будет битва, которую мир не вдруг забудет. Ничего себе ситуация, а?»

Вслух она произнесла:

— Вы поняли? Один раз, всего лишь один раз вы сделаете так, как я вам велю, и не станете помогать.

— Айе, мы тя поняли. Но Дженни велела нам всегда за тобой приглядывать, ведаешь ли, потому что ты карга наших холмов, — возразил Роб.

— Позволь заметить, что кельды здесь нет, а я есть, — сказала Тиффани. — И я заявляю, что если вы поможете мне на этот раз, я не буду больше каргой ваших холмов. У меня тоже клятвы, ведаете ли. Клятвы карги, и прекрепкие. — Она услышала дружный стон и добавила: — Я не шучу. Главную каргу зовут Матушка Ветровоск, и вы её знаете. — Новый стон. — Слышу, что знаете. Пожалуйста, позвольте мне на этот раз сделать всё по-моему. Поняли?