Страница 43 из 75
— Гм, нет, — пробормотала озадаченная Тиффани. — Гм, а тебе не кажется, что ты слишком смышлёный для простого стражника, Престон?
Престон пожал плечами.
— Не знаю, все остальные парни считают меня бесполезным, — весело ответил он. — С их точки зрения, в человеке, который способен без запинки произнести «изумительно», есть что-то странное.
— Но, Престон… Я знаю, что ты умный, и достаточно эрудирован, чтобы знать значение слова «эрудирован». Зачем же ты порой притворяешься дураком, как было с «доктриной» или «зумпцией невинности»?
Престон ухмыльнулся.
— К сожалению, я родился умным, мисс, но быстро понял, что порой слишком умничать явно невыгодно. Лучше притворяться, так меньше неприятностей.
В эту минуту Тиффани стало очевидно, что умному человеку следует поскорее покинуть главный зал. Конечно, ужасная Герцогиня не сможет доставить ей очень большие проблемы, верно? Но Роланд вёл себя так странно, притворяясь, будто они никогда не были друзьями, и будто он верит всем наветам… Раньше подобного ни разу не случалось. О, да… конечно, он горевал по отцу, но, хуже того, он стал словно… сам не свой. А эта старая кошёлка только что ушла, чтобы помешать ему спокойно сказать отцу «прощай» в тишине склепа, произнести слова, для которых не нашлось времени прежде, попытаться вернуть прошлое и надежно скрепить с настоящим.
Все так делали.
Тиффани не раз доводилось стоять у чужого смертного ложа. Порой всё происходило почти радостно, когда какой-нибудь добрый старик мирно слагал, наконец, со своих плеч бремя прожитых лет. Или, наоборот, трагично, если жертва была столь юна, что Смерти приходилось пригнуться, чтобы собрать свою скорбную жатву. Или же печально, но буднично — как гаснет одна из тысяч звёзд на небосклоне. В большинстве случаев Тиффани просто бродила по дому, то делая чай, то утешая скорбящих, то слушая грустные истории о добрых старых временах, но всегда оставались слова, которые живые не успели сказать усопшим. В конце концов, она решила, что эти слова, хоть и не прозвучали прежде, должны быть обязательно произнесены и запомнены в настоящем.
— Что ты думаешь насчёт слова «ребус»?
Тиффани тупо уставилась на Престона, её мысли всё ещё занимали непроизнесённые слова.
— О чём ты? — переспросила она, нахмурившись.
— Слово «ребус», — охотно повторил Престон. — Тебе не кажется, что оно похоже на бронзовую змейку, которая свернулась загогулиной, чтобы поспать?
«После такого денька, как сегодня, любая не-ведьма просто отмахнулась бы от подобной глупости, из чего следует, что мне нужно поступить иначе», — подумала Тиффани.
Престон был самым скверно экипированным стражником в замке; собственно, так и должно было быть, учитывая, что он новичок. Ему вручили сплошь дырявые кольчужные штаны[25], вопреки здравому смыслу наводившие на мысль, что моль способна жрать сталь. Кроме того, его голову украшал шлем, который, вне зависимости от размеров черепа обладателя, всегда съезжал вниз и оттопыривал уши; а также, помимо прочего, от предшественников он унаследовал кирасу, столь проржавевшую, что она вполне сгодилась бы на дуршлаг.
Зато его взгляд всегда был очень внимательным; до такой степени, что многие начинали нервничать. Престон не просто глядел. Он смотрел столь тщательно, что объекты внимания ощущали взгляд даже после того, как он отводил глаза. Тиффани понятия не имела, что творится у него в мозгах, но они явно были полны разных мыслей.
— Ну, честно говоря, я никогда особенно не размышляла над словом «ребус», — медленно проговорила Тиффани, — однако оно действительно кажется каким-то металлическим и ползучим.
— Я люблю слова, — сказал Престон. — Например, «всепрощение», разве оно не звучит именно так, как должно звучать? Вроде шёлкового платка, что медленно падает на ковёр? Или, скажем, «шелестение»? Вызывает ассоциации с заговорами и мрачными тайнами. Извини, я что-то не так сказал?
— Да, полагаю, кое-что, вероятно, не так, — ответила Тиффани, глядя прямо в обеспокоенное лицо Престона. «Шелестение» всегда было её любимым словом; до сих пор она не встречала никого, кто его знал. — Почему ты пошёл в стражники, Престон?
— Овец не люблю, недостаточно силён, чтобы стать пахарем, для портного слишком неловкие пальцы, и слишком боюсь воды, чтобы уплыть в море. Мама, наперекор отцу, научила меня чтению и письму, и, поскольку я не годился для нормальной работы, меня снарядили в послушники Церкви Ома. Но из церкви меня вышвырнули, потому что я задавал слишком много вопросов, типа: «Так это действительно правда, или как?» — Он пожал плечами. — В общем, быть стражником мне по нутру. — Он сунул руку за свою кирасу, которая вполне могла бы вместить небольшую библиотеку, извлёк на свет книгу и продолжил: — Если держаться подальше от начальства, остаётся много времени для чтения, а метафизика довольно интересная штука.
Тиффани моргнула.
— Что-то я потеряла нить твоей мысли, Престон.
— Неужели? — сказал юноша. — Ну вот, например, если я стою ночью на страже, и кто-то подходит к воротам, я должен спросить: «Кто идёт, враг или друг?» на что правильный ответ, разумеется, будет «Да».
Тиффани призадумалась, и постепенно начала понимать, какие проблемы испытывает Престон со своей службой. Он тем временем продолжал:
— Ребус начинается, если они ответят «Друг», потому что, а вдруг они врут? Но парни, которые любят бродить по ночам, весьма мудро изобрели своё собственное арго, на котором ответ на мой вопрос звучит так: «Вынь, наконец, нос из книги, Престон, и впусти нас немедленно!»
— А что значит «арго»? — спросила Тиффани.
Потрясающий парень. Нечасто встретишь человека, в чьих устах подобная чушь звучит столь удивительно разумно.
— Особая речь, служит чем-то вроде пароля, — пояснил Престон. — Слова, которые ваш враг неспособен произнести по определению. Если взять, например, Герцогиню, таким будет слово «пожалуйста».
Тиффани чуть не рассмеялась.
— Твои мозги однажды доведут тебя до беды, Престон.
— Ну, пока не подводили.
Тут со стороны кухни донёсся вопль. Людей от животных отличает то, что они обычно бегут на шум, а не прочь от него. Тиффани прибыла на место лишь чуть позже Престона, но они оказались не первыми. Пара девушек уже утешали повариху, мисс Шлюпку, которая всхлипывала, сидя в своём кресле, пока одна из девушек бинтовала её руку кухонным полотенцем. Пол слегка дымился, в сторонке на боку валялся кухонный горшок.
— Они были тут, я тебе говорю! — пробормотала повариха между всхлипами. — Дёргались. Я это навсегда запомню. Они дрыгались и орали «Мама!», их маленькие мордочки я запомнила на всю жизнь.
Она снова принялась всхлипывать, столь основательно, что рисковала задохнуться. Тиффани поманила к себе ближайшую служанку, на что та реагировала так, словно её ударили, и попыталась спрятаться.
— Послушайте, — начала Тиффани, — может мне кто-нибудь объяснить… Эй, ты что собралась делать с этим ведром? — последние слова относились к другой служанке, которая появилась из погреба с ведром в руках, но, заслышав среди суеты слова команды, немедленно его уронила. По полу разлетелись куски льда. Тиффани глубоко вздохнула. — Леди, на ожог нельзя класть лёд, сколь бы разумным вам ни казалось подобное действие. Остудите лучше чай — но не до ледяного холода — и опустите туда её руку минимум на четверть часа. Все поняли? Хорошо. А теперь, что случилось?
— Горшок был полон лягушек! — заорала повариха. — Там были пудинги, и я собиралась их прокипятить, но когда я открыла крышку, они превратились в лягушат, которые звали свою мамочку! Я всем ведь говорила, всем! Свадьба и похороны одновременно — это к несчастью! Ведьмовство, вот что это такое!
Тут женщина подавилась словами и прижала здоровую руку ко рту.
Тиффани сохранила непроницаемое лицо. Она заглянула в горшок, потом осмотрела пол. Никаких признаков лягушат, зато в горшке обнаружились два огромных пудинга. Когда она вытащила их, еще горячие, и водрузила на стол, служанки испуганно попятились.
25
Строго говоря, кольчужные штаны по определению всегда сплошь дырявые, но дыры не должны быть семидюймовыми.