Страница 28 из 34
Но это "только" имеет за себя вековечность и незыблемость самой природы… В голове Ивана Ермолаевича нет места для каких бы то ни было вопросов. Михайло Лунин буквально осажден "вопросами" и способен замучить ими самого неутомимого "интеллигента". Иван Ермолаевич склонен схватить "колебателя основ" и, связав его, как вора, представить кому следует. Михайло Лунин сам не сегодня-завтра примется колебать "основы". Взоры Ивана Ермолаевича устремлены в прошлое. Он живет или хотел бы жить так, как жили его "прародители", за исключением, конечна, крепостного права. Михайло Лунин с содроганием и ужасом слушает рассказы о жизни "прародителей" и старается создать себе возможность иной, новой жизни, обеспечить себе иное, лучшее будущее. Словом, один представляет собою старую, крестьянскую, допетровскую Русь, другой — новую, нарождающуюся, рабочую Россию, ту Россию, в которой реформа Петра получает, наконец, свое крайнее логическое выражение. С тех самых пор, как стала нарождаться эта новая, рабочая Россия, — в нашей общественной жизни утратили всякое значение цари-реформаторы, и, наоборот, приобрели великое историческое значение и твердую, реальную почву деятели совсем другого рода, направления и положения, а именно, революционеры — пропагандисты, агитаторы и организаторы. Прежде наш прогресс приходил (если приходил, что делал он очень редко) к нам сверху и мог приходить только сверху. Теперь он будет приходить снизу, и не может приходить иначе, как только снизу. И теперь он пойдет уже не с прежней черепашьей медленностью.
Повторяем, противопоставление Лунина Ивану Ермолаевичу было чрезвычайно резко. Но мы не могли избежать его, не желая оставить нашу мысль недосказанной. Разобранные нами теперь очерки и рассказы г. Каронина дают нам новый материал для ее пояснения, и если читатель подумает над выше указанными характерами и сценами, то он, может быть, и сам увидит, что Михайло Лунин представляет собой явление вполне естественное и даже неизбежное в современной нашей общественной жизни.
Все зависит от окружающей обстановки. Иван Ермолаевич находится под властью земли. Земле и только земле, земледельческому труду и только земледельческому труду он обязан своим "стройным" миросозерцанием.
Но вот на него надвигается "цивилизации" и, как карточные домики, разрушает все его веками установившиеся привычки. "Стройность сельскохозяйственных зем-ледельческих идеалов беспощадно разрушается так называемой цивилизацией, — говорит Гл. Успенский. — Ее влияние отражается на простодушном поселянине решительно при самом" ничтожном прикосновении. Буквально прикосновение, одно только легкое касание, — и тысячелетние идеальные постройки превращаются в щепки". Мы видели, что не одна только "цивилизация", но и само государство, правда, под влиянием той же цивилизации, сильно способствует разложению "сплошного" быта Иванов Ермолаевичей. Сообразно тысячам различных случайностей, разложение принимает различный вид, создает совершенно различные типы и характеры. Одни из них во многом, почти во всем, похожи на Ивана Ермолаевича, но у них проявляются уже новые черты, Ивану Ермолаевичу не свойственные. У других черты сходства уравновешиваются чертами различия. У третьих сходства с Иваном Ермолаевичем уже совсем мало.
Наконец, появляются и такие характеры, которые, выработавшись под влиянием совершенно новой среды, оказываются совершенно на него не похожими, даже противоположными ему. В лице Демы мы встретились с крестьянином, бывшим некогда настоящим Иваном Ермолаевичем. Только нужда могла оторвать его от земли; но, оторвавшись от нее, попавши в новую обстановку, он мало-помалу начинает питать к деревне "недоброе чувство". В нем пробуждаются новые нравственные потребности, каких он не знал в деревне и какие не могут найти там удовлетворения. То же можно сказать и о фантазере Минае. Он представляет собою не более как разновидность Ивана Ермолаевича. Он держится за землю обеими руками, и весь полет его пламенной фантазии ограничивается сначала только областью земледельческого труда. Но кулак Епишка своим примером вносит разлад в его миросозерцание: Минай мечтает на тему о том, как бы разделаться с общиной и зажить, подобно Епишке, одиноким и ничем не связанным. Читатель помнит, что мысль о выходе из общины приходила и самому Ивану Ермолаевичу. Только у него она не окрашивалась завистью к кулацкому благосостоянию, как это было у Миная. Покинув деревню, впечатлительный Минай, наверное, еще более поддался влиянию "цивилизации", и хотя он не имел возможности разжиться, но, конечно, миросозерцание его еще более потеряло в своей "стройности".
Плутоватый и деятельный Петр Сизов любит свою землю, может быть, не меньше Ивана Ермолаевича, но любит уже на другой лад: так, как любят ее кулаки и вообще люди наживы. Для него земля дорога уже не сама по себе, а потому, что имеет известную меновую стоимость. "Власть земли" отходит здесь на задний план, уступая место власти капитала.
Но и Иван Ермолаевич, и Дема, и Петр Сизов, и даже фантазер Минай, при всем сходстве или несходстве друг с другом, имеют ту общую черту, что в их отношениях к окружающему, — как бы ни было оно для нас привлекательно или непривлекательно, — нет ничего болезненного.
В расстроенных "деревенских нервах" Гаврилы и в "больном жителе" Горелове мы видим иную черту. Разложение старого "сплошного" быта отразилось на них болезненно. Пробудившаяся мысль, не довольствуясь старым "сплошным" миросозерцанием, поставила себе вопрос: "зачем, для чего?" — и не нашла удовлетворительного ответа, запутавшись в потемках и противоречиях. Но она ее могла и помириться со своим бессилием, мстя за него отрицательным отношением ко всему окружающему. И Гаврило, и Егор Федорыч Горелов бегут из деревни, измучившей и расстроившей их до крайности. Деревенская среда не может внести искомого "порядка" в их головы.
"Вольный человек" Егор Панкратов ищет не столько "порядка" в мыслях, сколько возможности жить по "закону", не подчиняясь произволу людей, выше его поставленных. Независимостью своей нравственной личности он дорожит больше всего на свете. Это его конек, господствующее стремление в его жизни. Под влиянием этого стремлений, которому так часто противоречит практика деревенской жизни, он делается угрюмым, необщительным и даже жадным. В этой оригинальной личности, сосредоточившей все свои силы на ограждении своего человеческого достоинства, также нельзя не видеть знамения нового времени.
Представитель "сплошного" быта и "сплошного" миросозерцания, Иван Ермолаевич не имел никаких исключительных стремлений; в его сплошной, уравновешенной душе для них не было и места. Только с разрушением этого стихийно выросшего сплошного равновесия является возможность развития личности с ее особенными вкусами, наклонностями и стремлениями.
"Ученый" дядя Иван еще дальше ушел от Ивана Ермолаевича. Его, подобно Гавриле и Горелову, осаждают различные вопросы, о существовании которых Иван Ермолаевич не имел и понятия. Но его вопросы принимают гораздо более определенное и совершенно реальное направление. Он вдет к их разрешению но верному пути, он стучится в дверь школы, вооружается книгой. "Откуда мужик? Почему мужик?" Раз начали появляться такие вопросы в крестьянской голове, можно с полною уверенностью сказать, что старому, сплошному крестьянскому быту пришел конец. Правда, дядя Иван не выдерживает характера, у него опускаются руки, как опустились они и у Егора Панкратова. Но это только показывает лишний раз, что современная деревня представляет собой среду, крайне неблагоприятную для развития крестьянской мысли. Михайло Лунин рано покинул деревню и уцелел. Между ним и дядей Иваном различие в судьбе, а не в характере. Попади дядя Иван на место Лунина, он, по всей вероятности, пришел бы к тому же, к чему пришел Лунин. Дядя Иван относится к Михайле, как человек, поставивший себе известную цель, относится к человеку, достигшему этой цели. Вот и все. Дядя Иван является антиподом Ивана Ермолаевича в стремлении, Михайло Лунин — антиподом его в действительности. Нам заметят, вероятно, что не много рабочих попадает в такие благоприятные для умственного развития условия, в какие попал Лунин. Это верно. Но не в том дело. Важно то, что современная русская жизнь, благодаря распадению сплошного быта, создает и чем далее, тем в большем числе будет создавать таких личностей, как Егор Панкратов, дядя Иван и Михайло Лунин. Важно то, что как ни плохо положение русского рабочего, но все-таки городская жизнь гораздо более деревенской благоприятна для дальнейшего умственного и нравственного развития подобных личностей.