Страница 27 из 90
Лицо Сэйбера стало суровым. Он недовольно поглядел на прикованного узника.
– Отпустить? Чего ради? Какая мне с этою выгода?
Ален почувствовал отчаяние. Ему нечего предложить Сэйберу, а взывать к его добрым чувствам бесполезно – у Сэйбера не было никаких добрых чувств!
Николь сама положила конец этому разговору:
– Не упрашивай его, Ален. Что случилось, то случилось. Ты здесь не виноват. А торговаться с Сэйбером о моей судьбе не надо. Ничего он не получит.
Сэйбер усмехнулся:
– Ты так думаешь?
Он покосился на Алена, потом прижал ее еще крепче и впился поцелуем в ее
губы.
Николь не сопротивлялась. Она понимала: он делает это, чтобы позлить Алена и лишний раз показать ей, насколько она в его власти. Поцелуй был ей неприятен, и, когда он отстранился, она вздохнула с облегчением.
Сэйбер пожал плечами и отпустил ее, но на всякий случай все же подхватил с полу оброненный пистолет и сунул его за пояс. Потом он принялся обыскивать Николь, не упустив возможности лишний раз демонстративно ощупать ее грудь и бедра. Бессильная во власти этих бесцеремонных рук, да еще на глазах у Алена, Николь не смогла сдержать слезы, вдруг покатившиеся по щекам. А Сэйбер знал, что делал. Он хотел как можно более явно показать Алену, кто над нею хозяин. Воспоминание о недавно увиденном поцелуе раскаленной» иглой засело в мозгу Сэйбера, и он едва сдерживал ожесточенное желание тут же на грязном полу камеры овладеть Николь назло сопернику. Так он мог, пускай и совсем по-ребячески, заявить: «Мое!» Но тут он взглянул на ее лицо, на котором так явно читались обуревавшие ее чувства. И, пожалуй, впервые за долгие годы в его душе шевельнулось нечто заставившее его воздержаться от дальнейших издевательств.
Не говоря ни слова, он вывернул ее карманы и извлек оттуда нож, а также монеты и украшения. Потом взял ее за руку и подтолкнул к выходу из камеры. Она молча повиновалась. Но эта сцена вдруг так напомнила ей все произошедшее вчера на борту шхуны, что из труди Николь вырвался истеричный смех.
Сэйбер сурово взглянул на нее. Тогда она заговорила:
– Нет, я не пытаюсь разыграть сумасшествие. Просто вот уже второй раз все повторяется на редкость похоже.
С сардонической ухмылкой он буркнул:
– Ты просто глупа. С чего ты взяла, будто способна меня перехитрить? Надеюсь, теперь будешь благоразумнее!
Она было открыла рот, чтобы вступить в перепалку, но вдруг поняла, что возразить-то ей нечего.
Сэйбер улыбнулся еще шире. Потом обернулся к Алену, и его улыбка исчезла.
– Оставь свои заботы о ней. Теперь ты видишь, что я сказал правду – ее будущее в моих руках!
Ален тоже не нашел что ответить. Он безмолвно проводил их глазами. Когда дверь камеры с грохотом захлопнулась, он обессиленно прислонился к стене. Бедная Николь! Нельзя было ее слушать. Как только он раскрыл ее секрет, ему следовало немедленно позаботиться об ее отъезде. Но теперь поздно сожалеть. Теперь она такой же узник, как и он сам, и он не в силах ей ничем помочь. Ален вдруг с нежностью подумал о ее отчаянном порыве освободить его. Теперь он понял, что разумнее было бы послать ее к его соратникам с вестью о его пленении. Так она, по крайней мере, осталась бы на свободе, а они уж позаботились бы о его освобождении. Дважды Сэйберу удалось обвести их вокруг пальца. Неужели так будет всегда?
Ален знал, что не допустил никаких ошибок. Он вел себя очень осторожно, а Николь едва ли могла проговориться. Собственно, ей и не было известно ничего такого, о чем у нее можно было бы вырвать признание. От этой мысли Ален вдруг приободрился. Ведь и правда: Сэйбер не располагал против него никакими уликами! Но он пока и не выдвинул никаких обвинений… Хотя это был человек, для которого единственным законом выступала его личная воля. Даже Лафит предпочитал смотреть на некоторые его поступки сквозь пальцы. И снова мысли Алена завертелись вокруг больных тем – судьба Николь, его собственная непредусмотрительность, поведение Сэйбера…
А Николь тем временем снова пребывала в прескверном состояний духа. Рука опять сильно разболелась. Алену она помочь не смогла, и теперь едва ли сможет. Что ж, значит, надо по крайней мере взять себя в руки и встретить свою судьбу с поднятой головой. Хотя не так-то просто было набраться мужества, ибо Николь сразу поняла: Сэйбер ведет ее к Лафиту.
Будучи всего лишь юнгой, она никогда прежде не удостаивалась чести переступить порог особняка Жана Лафита. И теперь вполне естественный страх вдруг неожиданно отступил перед простым девичьим любопытством. Оказавшись внутри, она с интересом огляделась и тут же поняла, что вкусы хозяина свидетельствуют лишь о вульгарном стремлении нувориша к показной роскоши. Николь презрительно поджала губы.
При виде ее реакции Сэйбер усмехнулся:
– Слегка подавляет, не правда ли? Но у Жана свои представления о том, чего от него ждут. Он считает, что так легче добиться расположения богатых клиентов.
Николь решила, что к Сэйберу ей следует относиться как к неприятной обузе. Она скорчила брезгливую гримасу и пожала плечами, всем своим видом давая понять, что окружающее ее нимало не касается, и лишь благородные манеры, о которых он и представления не имеет, удерживают ее в его обществе. Но Сэйбер на это лишь рассмеялся, и Николь ничего не осталось, как отвернуться.
В душе она была игроком и теперь не могла не признать, что миг удачи упущен. Слишком сильны были владевшие ею чувства, чтобы трезво и спокойно обдумать создавшееся положение. Но вести себя следовало очень осторожно! Единственным средством защиты сейчас оставалось безразличие. Она украдкой обернулась и увидела на его лице усмешку.
– Вас что-то забавляет? – холодно спросила она. Сэйбер вызывающе ответил:
– Да. Ты. Я и не припомню, когда – за исключением постели, разумеется, – я получал такое удовольствие от девки.
Николь собралась ответить в том же тоне, но в этот миг на пороге появился улыбающийся Лафит.
– О, друг мой, ты вернулся! Когда сообщили, что кто-то слоняется у каземата, ты так стремительно умчался. Я даже подумал, что уже сегодня не вернешься.
Потом он окинул Николь придирчивым взглядом и произнес:
– Ну, конечно! Теперь я понимаю. Для девушки она довольно высокая, а в таком платье фигуру не различишь. Сколько, ты говоришь, ей лет?
Не глядя в ее сторону, Сэйбер ответил:
– Восемнадцать или чуть побольше. Да и потом, если волосы туго стянуты, ни о чем не догадаешься.
Он повернулся к ней и резким грубым движением распустил ей волосы, которые рассыпались по плечам, отливая золотистым блеском. Лафит восторженно причмокнул.
– Недурно! А ты мне ее не уступишь? Я бы хорошо заплатил.
Глаза Николь расширились от ужаса. Неужели он согласится?
Сэйбер с усмешкой покосился на нее, потом повернулся к Лафиту и ответил:
– Не сейчас. Она мне самому еще не успела надоесть. Давай вернемся к этому разговору через недельку-другую.
Николь ощутила на себе оценивающий взгляд Лафита и в этот момент четко поняла, что ей бы гораздо меньше пришлось по душе делить с ним те интимные ласки, к которым ее принудил Сэйбер. С каким удовольствием она вырвала бы бесчувственное сердце капитана и скормила бы его акулам! Но внутренний голос подсказывал ей: не стоит сейчас демонстрировать Лафиту, что между нею и Сэйбером не все гладко. И она предпочла промолчать.
Сэйбер после недолгой паузы заметил:
– Видишь, Жан, эта женщина – почти само совершенство. Отлично знает, когда надо держать язык за зубами.
В глазах Николь вспыхнула ярость, но она сдержалась и снова промолчала.
Глядя на эту необычную пару, Лафит в душе усмехнулся. Видимо, Сэйберу предстоит открыть, что не все женщины одинаковы: есть и такие, кто способен противостоять его чарам. В его поведении появилось нечто новое: казалось, ему доставляет удовольствие ее непокорность. Все это было очень интересно, особенно в свете предшествовавшего разговора. Неужели, размышлял Лафит, непреклонный Сэйбер в конце концов попался на эту древнейшую уловку? Если так, то еще неизвестно, кто хозяин положения – он или эта девчонка.