Дьявол носит «Прада»

В отеле еще ни о чем не знали. Мсье Рено и компания превзошли самих себя, когда услышали, что неотложные обстоятельства требуют моего возвращения в Америку. В полчаса мне заказали билет на ближайший рейс, собрали мои вещи и усадили в лимузин, оснащенный баром, достойным Шарля де Голля. Водитель попался разговорчивый, но я не поддержала беседу – я вкушала последние крохи моих привилегий, огромных привилегий низкооплачиваемой секретарши. Я налила бокал чудесного сухого шампанского и сделала большой ленивый глоток. Мне понадобилось десять с половиной месяцев, сорок четыре недели, четыре тысячи пятьсот девяносто часов работы, чтобы понять – раз и навсегда, – что Миранда Пристли не моя героиня.

На выходе с таможенного досмотра меня встречал уже не водитель в униформе и с табличкой, а до крайности довольный папа. Мы обнялись, и его очень поразили мои обтягивающие джинсы от Дольче и Габбаны, туфли на шпильках и прозрачная блузка (в списке они значились в разделе «Разное», подразделе «Дорога из аэропорта (в аэропорт)», и ничего более подходящего для самолета в моем багаже просто не было предусмотрено), – так вот, оправившись от шока, он сообщил мне хорошие новости: Лили вышла из комы. Мы поехали прямо в больницу, и Лили даже нашла в себе силы поёрничать насчет моего внешнего вида.

У нее, конечно, были неприятности с законом: чего уж там, она и вправду села за руль пьяная, превысила скорость, выехала на встречную и т.д. и т.п. Но поскольку никто, кроме нее, особо не пострадал, суд выказал всю возможную снисходительность, и, хотя она навеки попала в список водителей, пойманных в нетрезвом состоянии, приговорили ее всего лишь к принудительному лечению от алкоголизма и месяцу общественных работ. Мы это не обсуждали – она все еще не хотела признавать, что без лечения ей не обойтись, – я просто отвезла ее в Ист-Виллидж, и, выйдя после консультации, она признала, что «слюней и соплей» было не так уж много. «Скукотища!» – так сказала она, но, когда я подняла брови и окинула ее уничтожающим взглядом, которому научилась у Эмили, она поспешила сообщить, что там было несколько вполне приличных парней и будет не так уж плохо, если она для разнообразия найдет себе кого-нибудь непьющего.

Вот и ладно. Мои родители убедили ее прийти с повинной к декану; она страшно этого боялась, но все же решилась продемонстрировать добрую волю. Декан со своей стороны не только не отчислил Лили за исчезновение в середине семестра, но даже согласился ходатайствовать перед бухгалтерией, чтобы деньги, которые она внесла за осень, были засчитаны как плата за следующую весну.

Так что жизнь Лили, как и наша с ней дружба, пошла своим чередом. Чего не скажешь о моих отношениях с Алексом. Когда я вошла в палату, он сидел у постели Лили, и, едва увидев его, я пожалела, что папа так дипломатично решил подождать нас в кафе. Мы неловко поздоровались, начали суетиться и изо всех сил беспокоиться о здоровье Лили, и когда через полчаса он натянул куртку, попрощался и ушел, мы все еще толком не поговорили. Приехав домой, я позвонила ему, но он не ответил. Я позвонила еще и еще, потом обиделась и перестала звонить, но перед тем, как лечь спать, решила попытаться в последний раз. Он ответил, тон у него был очень сдержанный.

– Привет! – Мне хотелось, чтобы мой голос звучал радостно и непринужденно.

– А… – протянул он, проигнорировав мои старания.

– Слушай, я знаю, что она и твоя подруга тоже и что вообще ты сделал бы это для любого человека, но я так тебе благодарна. Серьезно, ты нашел меня в Париже, помогал моим родителям, сидел с ней…

– Пустяки. Все это на моем месте сделал бы любой, у кого друг попал в беду. Это нечто само собой разумеющееся. – И что-то в его голосе говорило мне: да уж, это сделал бы каждый, кто не так эгоистичен, как ты.

– Алекс, ну пожалуйста, мы же можем просто поговорить…

– Нет. Не сейчас Я целый год хотел поговорить с тобой, иногда даже упрашивал тебя поговорить, но тебе все это было не нужно. Порой я даже не узнавал тебя, не находил в тебе ту Андреа, которую любил. Не знаю как, не знаю когда, но ты изменилась. Ты уже не та Энди, какой была до того, как получила эту работу. Моя Энди никогда бы не предпочла какую-то там модную тусовку своим друзьям, тем более когда она была им так нужна. В самом деле нужна, Энди. И я рад, что теперь ты дома, что ты все-таки сделала правильный выбор, но мне нужно время, чтобы понять, что происходит со мной, и с тобой, и с нами. Это не сейчас началось, Андреа. Со мной это уже давно – только ты не обращала внимания.

– Алекс, но ты же не даешь мне возможности сесть рядом с тобой, посмотреть тебе в глаза, попытаться все объяснить. Может, ты прав, может, я и в самом деле изменилась. Я так не думаю, но даже если это и так, то почему обязательно все эти перемены должны быть к худшему? Может, не стоит из-за этого ссориться?

Он был моим лучшим другом, он был мне ближе, чем Лили, но вот уже много-много месяцев он был только другом. Пришло время признать, что это правда.

Я вздохнула поглубже и сказала то, что должна была сказать, хотя мне очень не хотелось этого делать.

– Ты прав.

– Да? Ты согласна?

– Да. Я вела себя как эгоистка. Я нечестно поступала с тобой.

– И что же? – Он немного смягчился, но не слишком.

– Не знаю. А что? Может, мы просто не будем созваниваться? Не будем встречаться? Понятия не имею, что из этого получится. Но знаешь, я не хочу совсем тебя потерять, я просто не представляю своей жизни без тебя.

– Да и я тоже. Но я думаю, у нас это еще не скоро получится. Мы ведь не были друзьями до того, как стали встречаться, сомневаюсь, что это выйдет у нас сейчас. Но кто знает? Может, когда-нибудь мы станем умнее и спокойнее…

Я повесила тогда трубку и расплакалась навзрыд – не из-за Алекса, а из-за того, что все так изменилось и уже ничего не вернешь. Я пришла в «Элиас-Кларк» убого одетой, ничего не знающей о жизни девчонкой, а вышла едва начавшей разбираться, что к чему, и такой же убого одетой полувзрослой (все дело было в том, что теперь я отдавала себе отчет, насколько убого я одета). Между тем приобретенного мной за год опыта хватило бы на сотню только что окончивших университет новичков. И хотя во всех анкетах мне теперь неизбежно придется упоминать, что я была уволена, хотя мой парень порвал со мной и я осталась ни с чем, если не считать чемодана (ладно уж, чего там – четырех чемоданов от Луи Вюиттона) с шикарными модными тряпками, – так вот, несмотря ни на что, может, этот год прошел не напрасно.

Я отключила телефон, достала из нижнего ящика стола потрепанную тетрадь, валявшуюся там еще со школьных времен, и принялась писать.

К тому времени, когда я спустилась, папа уже закрылся в своем кабинете, мама спешила к гаражу.

– Доброе утро, солнышко. Вот уж не знала, что ты проснулась! Я убегаю, у меня занятия в девять. Вылет у Джил в двенадцать, так что, если не хотите попасть в самую пробку, поторапливайтесь. На всякий случай буду держать включенным сотовый. Ах да, вы с Лили сегодня придете к ужину?

– Ну откуда я знаю? Я только что проснулась, даже кофе еще не пила, а ты хочешь, чтобы я сказала, вернусь или нет сегодня к ужину…

Но мое брюзжание так никого и не тронуло – когда я открыла рот, мама была уже на полпути к двери. Лили, Джил, Кайл и младенец расселись вокруг кухонного стола и сосредоточенно читали «Таймс» – каждый в меру своих интересов и возможностей. На столе стояло блюдо с какими-то неаппетитными вафлями, бутылка кленового сиропа «Тетушка Джемайма» и масленка, которую никто не потрудился достать из холодильника заранее. Очевидным успехом пользовался только кофе, за которым папа с утра пораньше сгонял в кондитерскую – по понятным причинам папе обычно не нравилось то, что готовила мама. Я подцепила вилкой одну вафлю, положила ее на бумажную тарелочку и принялась резать. Тут же у меня на тарелке образовалась неудобоваримая клейкая масса.

– Это есть нельзя. А что, папа не купил каких-нибудь пончиков или печенья?