Дьявол носит «Прада»

До верха было, похоже, не меньше мили, и я мысленно унеслась в те далекие дни, когда у меня еще было время ходить в спортзал и крутить педали велотренажера. Инструкторша, смахивавшая на активистку гитлерюгенда, сидела на собственном миниатюрном велосипеде и выкрикивала команды отлично поставленным армейским стаккато: «Крутите, крутите, дышите, дышите! Ну же, возьмите эту высоту! Вы уже почти на вершине, не сбавляйте темпа! Сражайтесь не на жизнь, а на смерть!» Я закрыла глаза и представила, что бешено кручу педали, наезжаю на инструкторшу, но двигаюсь все-таки вверх, все время вверх. Ох, только бы не эта дикая боль во всей ступне – от мизинца до пятки. Еще десять ступенек, всего-то десять, Господи, неужели ноги у меня мокрые от крови? Неужели я так и явлюсь перед Мирандой – в потном платье от Оскара де ла Ренты и с окровавленными ногами? Пожалуйста, ведь я уже почти добралась, и вот я, – добралась! Конец. Вот так, наверное, чувствует себя спортсмен-легкоатлет, впервые становясь чемпионом мира. Я с наслаждением перевела дух, запретила себе даже думать о победной сигарете и поправила свой непритязательный макияж. Время быть леди.

Охранник открыл передо мной дверь, слегка поклонился и улыбнулся. Может, он подумал, что я одна из приглашенных?

– Добрый вечер, мисс. Вы, вероятно, Андреа. Илана попросила вас присесть вон там, она сейчас подойдет. – Он отвернулся и негромко произнес что-то в закрепленный на рукаве микрофон, а услышав ответ, закивал: – Да, вон там, мисс. Она сейчас будет.

Я оглядела огромный холл, но прихорашиваться и рассиживаться мне не хотелось. Да и когда еще у меня будет шанс побывать в Метрополитен-музее вот так – совершенно одной. Кассы были пусты, в залах темно, от чувства причастности к мировой истории и культуре захватывало дух, а от тишины шумело в ушах.

Пятнадцать минут я бродила по залам, старясь не уходить слишком далеко от бдительного агента охраны; заурядной наружности девушка в длинном темно-синем платье пересекла фойе и направилась ко мне. Меня поразило, что девушка на такой работе (организатор немузейных публичных мероприятий) может одеваться так скромно, и я почувствовала себя не в своей тарелке – словно провинциалка, вырядившаяся для светской тусовки в большом городе. И как это ни смешно и ни грустно, именно ею я и была. Илане же, напротив, и в голову не приходило сменить рабочую одежду на что-нибудь более эффектное, и, как я узнала позже, она этого никогда не делала.

«Да зачем? – смеялась она. – Ведь люди приходят сюда не на меня смотреть». Ее чистые русые волосы были уложены аккуратно, но без всяких изысков, а коричневые туфли-лодочки уже давно вышли из моды. Но голубые глаза Иланы так и светились добротой, и я сразу поняла, что она мне понравится.

– Вы, наверное, Илана, – сказала я, чувствуя, что в данной ситуации я в некотором роде старшая и должна взять инициативу в свои руки, – а меня зовут Андреа. Я секретарь Миранды и помогу вам чем смогу.

На ее лице отразилось такое облегчение, что мне стало интересно, что наговорила ей Миранда. Это могло быть все, что угодно, но я решила, что не обошлось без язвительных замечаний по поводу «серости экстерьера». Я содрогнулась, представив, как Миранда могла запугать ее, и искренне надеялась, что Илана не расплачется тут же, передо мной. Но вместо этого она простодушно взглянула на меня, придвинулась поближе и объявила, даже не слишком понизив голос:

– Ваша хозяйка настоящая стерва.

В первый момент я от неожиданности даже не нашлась что сказать.

– Ну да, она такая, – наконец подтвердила я, и мы обе покатились со смеху. – Давайте я буду что-нибудь делать. Миранда непременно узнает, что я уже здесь, так что мне нужно выглядеть занятой.

– Идем, я покажу тебе стол, – сказала она, направляясь по темному коридору в сторону экспозиции египетских древностей, – он потрясающий.

Мы вошли в небольшой зал размером приблизительно с теннисный корт, посередине которого стоял квадратный стол на двадцать четыре места. Да, это было достойно Роберта Айзабелла, устроителя великосветских приемов, мастера-виртуоза, который всегда исполнял свою партию безупречно, следуя моде, но не потакая ей, не избегая роскоши, но без показного блеска, был неизменно оригинальным, но не допускал излишней вычурности. Миранда настояла, чтобы всем занимался Роберт («Он вечно ноет, все ему, видите ли, не так, но лучше его никого нет»), а я видела его работу, когда шла подготовка к празднованию дня рождения близняшек. Он тогда умудрился превратить выдержанную в колониальном стиле гостиную Миранды в первоклассный клуб для подростков (с баром, где содовая подавалась в бокалах для мартини, замшевыми диванчиками и мозаичным танцполом на веранде); но это зрелище было поистине великолепным.

Все светилось белым. Прозрачный белый и белый матовый, яркий белый, глубокий белый, насыщенный белый.

Пышные букеты молочно-белых пионов, казалось, выросли из самого стола и были как раз такой высоты, чтобы не мешать разговору сидящих по разные стороны людей. Белый фарфор с белым же, но другого оттенка орнаментом покойно расположился на накрахмаленной белой скатерти, вокруг стола чинно выстроились белые дубовые стулья с высокими спинками и сиденьями из приторно-белой замши (на такую и не сядешь!), на полу расстилался роскошный белый ковер. Торжественные белые свечи в белых фарфоровых подсвечниках струили лучи откуда-то изнутри букетов (однако не поджигая их!), и весь стол был залит мягким, ненавязчивым белым светом. И лишь по стенам висели многоцветные свитки: яркая, сочная синева, зелень, золото – сцены из жизни Древнего Египта. Белоснежный стол был намеренным, продуманным контрастом с этими бесценными полотнами, и это делало всю картину поистине совершенной.

Я вертела головой, впитывая этот контраст белого и цвета (ну Роберт, он и вправду гений!), и тут я увидела красную фигуру. Прямая и тонкая, как стрела, в красном, расшитом бисером платье от Шанель, заказанном специально для этого вечера, подогнанном по фигуре и прошедшем профилактическую обработку, в полутемном углу стояла Миранда. И хотя я знала, сколько денег ушло на то, чтобы создать такую великолепную картину, при взгляде на нее у меня замерло сердце. Она сама была произведением искусства: дрожащая, как натянутая струна, с выпяченным вперед подбородком – ожившее неоклассическое изваяние в красном шелке от Шанель. Она не была красива – слишком узкими были ее сощуренные глаза, слишком строго уложены волосы, слишком жестким было выражение ее лица, – но она была потрясающе эффектна, и, как бы ни пыталась я изобразить равнодушие и переключить внимание на зал, мой взгляд вновь возвращался к алой фигуре.

И снова звук ее голоса прервал мои мысли.

– Ан-дре-а, вам ведь известны имена и внешность моих гостей, не так ли? Я надеюсь, сегодня вечером вы не обманете моих ожиданий, – объявила она просто в воздух, ни к кому конкретно не обращаясь, и лишь мое имя доказывало, что ее слова адресованы мне.

– Да, я занималась этим, – ответила я, подавляя желание отдать ей честь и остро чувствуя, что глазею на нее, как девчонка, – мне нужно несколько минут, чтобы убедиться, что я никого не забыла.

Она посмотрела на меня, словно говорила: «Иди, тупица, убеждайся», – а я с трудом отвела взгляд и вышла из зала. Вслед за мной вышла Илана.

– О чем это она? – шепнула Илана, придвигаясь поближе. – Внешность? Она что, рехнулась?

В темном коридоре мы сели на неудобную деревянную скамейку: нам обеим хотелось спрятаться.

– А, ты об этом. Да вообще-то мне нужно было не меньше недели, чтобы найти фотографии гостей и запомнить их лица, – объясняла я до крайности удивленной Илане, – но она только сегодня объявила, что я должна прийти на этот банкет. Вот и пришлось просмотреть фотографии в машине, пока ехала сюда. Что, – продолжала я, – думаешь, в этом есть что-то странное? Да для Миранды это самое обычное дело.

– Но ведь, наверное, сегодня не будет никаких знаменитостей, – сказала Илана, имея в виду предыдущие банкеты Миранды в Метрополитен-музее. Учитывая внушительные масштабы ее благотворительной деятельности, администрация музея частенько делала ей скидку на аренду музейных залов для семейных торжеств. Мистеру Томлинсону стоило только заикнуться, и Миранда стала из кожи вон лезть, чтобы сделать вечер в честь помолвки своего деверя самым шикарным из всех, какие только видели стены Метрополитен. Она рассудила, что ужин в Mетрополитен-музее произведет впечатление на этих богатеев-южан и их «призовых кобылок». И она не ошиблась.