Дьявол носит «Прада»

Последнее письмо из этой объемистой груды было надписано округлым почерком старательной школьницы, над буквами "i" вместо точек стояли сердечки, конверт был разрисован смеющимися рожицами. Я хотела только взглянуть на него и сразу отбросить в сторону, но у меня не поднялась рука: письмо было грустным и честным, умоляющим и кровоточащим, оно заставило меня дочитать его до конца. Положенные четыре секунды уже прошли, а я все читала.

Дорогая Миранда!

Меня зовут Анита, мне семнадцать лет, и я учусь в старшем классе школы Бэрринджера в Ньюарке, штат Нью-Джерси. Я так стыжусь своего тела, хоть все говорят, что я не толстая. Я хочу выглядеть, как модели, фотографии которых вы печатаете в вашем журнале. Каждый месяц я жду, когда придет новый номер «Подиума», хоть моя мама и говорит, что это глупо – тратить все карманные деньги на журнал мод. Она не понимает, что это моя мечта, но ведь вы понимаете, правда? Это была моя мечта, еще когда я была совсем маленькой, но я не думаю, что она когда-нибудь сбудется. А знаете почему? У меня очень плоская грудь, а бедра очень широкие, совсем не такие, как у ваших моделей, и это очень меня мучает. Я спрашиваю себя, хочу ли я так жить, и отвечаю: нет, я хочу измениться, я хочу быть красивой, хочу радоваться жизни, и мне так нужна ваша помощь! Я хочу стать другой, хочу любоваться в зеркало на свою грудь и свои бедра, хочу, чтоб они были такие, как в самом лучшем журнале в мире!

Миранда, я знаю, что вы хороший редактор и хороший человек, и вы можете сделать меня другой, и, честное слово, я буду вам всю-всю свою жизнь благодарна. Но если вы не можете сделать меня другим человеком, может, вы подарите мне на выпускной красивое платье? У меня нет парня, но мама говорит, что девушка может пойти и одна, и я пойду. У меня есть одно старое платье, но оно ни от какого ни от дизайнера и совсем не похоже на те, какие вы показываете в «Подиуме». Мои любимые дизайнеры: Прада (1), Версаче (2), Джон Пол Готье (3). Мне много кто нравится, но вот этих трех я особенно люблю. У меня нет никакой их одежды, и я даже никогда не видела ее в магазине (я не знаю, может, в Ньюарке нет таких магазинов, но если вы знаете, скажите мне, я хоть приду и посмотрю на все это вблизи). Я видела такую одежду только в «Подиуме» и влюбилась, просто-таки влюбилась в нее.

Не буду больше вам надоедать, но я хочу, чтоб вы знали, что, если даже вы выбросите мое письмо, я все равно буду ждать и буду покупать и читать ваш журнал, потому что я люблю моделей и одежду, и, конечно, я люблю вас.

С уважением, Анита Альварес.

P.S. Мой номер телефона – 555-555-3948. Напишите мне или позвоните, но, пожалуйста, до 4 июля, потому что мне так нужно красивое платье! Я люблю вас!! Спасибо!!!

Письмо пахло «Джин Нейт» – похоже, эту туалетную воду с резким, бьющим в нос запахом любят все девочки-подростки. Но не от этого сжалось мое сердце, и не от этого ком подкатил к горлу. Да сколько вокруг таких вот Анит? Маленьких девочек, у которых в жизни так мало радостей, что на себя, свою суть и свою значимость они смотрят сквозь призму ценностей «Подиума»? Сколько их – тех, кто преклоняется перед этой женщиной, дирижирующей великолепной симфонией обольщения, – преклоняется, несмотря на то что она не заслуживает и сотой доли их восхищения? Сколько их, этих девушек, которые и понятия не имеют о том, что объект их преклонения – одинокая, несчастная, жестокосердная женщина; женщина, которая недостойна того, чтобы ей служили юные невинные души?

Мне хотелось плакать из-за Аниты и всех ей подобных, кто тратил столько сил, пытаясь преобразиться в Шалом, Стеллу или Кармен, всех, кто старался польстить ей, произвести на нее впечатление, – а она лишь закатывала глаза, пожимала плечами и выбрасывала их письма, тут же забывая о девушке, которая прислала ей частичку своей души. Но я не плакала – я спрятала листок в ящик стола и поклялась сделать все, чтобы помочь этой девочке. Ее письмо было даже более отчаянным, чем прежние, а вокруг было столько дорогого шмотья, что мне не составит труда подобрать ей что-нибудь приличное на выпускной.

– Слушай, Эм, я сейчас сбегаю вниз, посмотрю, не появилась ли «Женская одежда». Что-то ее сегодня нет слишком долго. А тебе принести что-нибудь?

– Как насчет диетической колы?

– Да, конечно. Сейчас. – И я побежала мимо расставленных по коридору вешалок к лифту; у двери, ведущей на служебную лестницу, я услышала голоса Джессики и Джеймса: они курили и сплетничали о том, кто же придет на сегодняшний банкет Миранды. Ахмед в конце концов разродился номером «Женской одежды», и я вздохнула с облегчением. Я взяла баночку диетической колы для Эмили и пепси для себя, но потом подумала и себе тоже взяла диетическую. Разница во вкусе и удовольствии не стоила неодобрительных взглядов и комментариев, которые непременно встретят меня на обратном пути.

На обложке журнала была помещена фотография последствий землетрясения, и я так на нее загляделась, что даже не заметила, как раскрылись двери лифта. Краем глаза я заметила что-то зеленое, очень характерный зеленый цвет. У Миранды был твидовый костюм от Шанель как раз такого оттенка – я прежде ничего подобного не видела, и он мне очень понравился. Интуитивно я уже все поняла, но взгляд мой устремился в кабинку лифта, и нельзя сказать, что я очень удивилась, разглядев там Миранду, которая, в свою очередь, тоже уставилась на меня. Она стояла прямая как палка, с волосами, тщательно собранными на затылке, и глаза ее неотрывно смотрели на мое испуганное (не иначе) лицо. У меня не было выбора; мне пришлось зайти в лифт.

– Э… доброе утро, Миранда, – сказала, вернее, прошептала я. Двери закрылись, в лифте были только она и я – на всю дорогу в семнадцать этажей. Она ничего не ответила на мое приветствие, а вместо этого достала кожаный органайзер и принялась перелистывать страницы. Мы стояли совсем рядом, молчание становилось все тягостнее. Интересно, узнала ли она меня вообще? Может ли быть так, чтоб она не узнала свою секретаршу, которая проработала у нее уже черт знает сколько месяцев? А может, я просто слишком тихо сказала «доброе утро»? И почему она не спросила меня сразу же об азиатском ресторане, и о том, заказала ли я новый фарфор, и о том, все ли готово для сегодня для его вечера? Она вела себя так, будто, кроме нее, в лифте никого не было – или, что вероятнее, не было ничего, достойного внимания.

Прошла, наверное, целая минута, прежде чем я заметила, что мы никуда не движемся. О Господи! Она, без сомнения, была уверена, что это я должна нажать на кнопку, а я была слишком ошеломлена и даже не пошевельнулась. Теперь я медленно, осторожно протянула руку, нажала кнопку семнадцатого этажа и инстинктивно поджалась, ожидая, что раздастся взрыв. Но мы легко устремились вверх, и я даже не могла бы точно сказать, заметила ли она, что до сих пор лифт стоял.

Пятый, шестой, седьмой… казалось, что на каждый этаж уходит минут по десять; от полнейшей тишины начало гудеть в ушах. Когда я набралась смелости еще раз взглянуть в сторону Миранды, я обнаружила, что она осматривает меня с головы до ног. Ее взгляд невозмутимо прошелся по моим туфлям, потом – по брюкам, блузке, лицу, волосам, избегая моих глаз. На лице ее застыло выражение легкого отвращения, с каким закаленные в бесконечных баталиях детективы из «Закона и порядка» взирают на очередное изуродованное окровавленное тело. Я быстро осмотрела свою одежду, но так и не поняла, что могло вызвать такую реакцию. Блузка с короткими рукавами армейского покроя, джинсы от «Севен», которые достались мне даром – просто за то, что я работаю в «Подиуме», босоножки на каблуках высотой всего пять сантиметров: единственная обувь – не кроссовки, не тапочки, не полусапожки, – в которой я могла по четыре раза на дню бегать за кофе, не рискуя переломать себе ноги. Вообще-то я старалась носить на работе обувь от Джимми Чу, но каждую неделю устраивала ногам выходной, чтобы своды ступней хоть немного отдохнули. Волосы у меня были чистые, такой вот намеренно небрежный пучок, как у меня сейчас, Эмили разрешалось носить без замечаний; ногти хотя не накрашены, но ухожены. Волосы под мышками я побрила не далее как двое суток назад. И когда я в последний раз смотрелась в зеркало, на моем лице не было никаких особо неприятных покраснений и тому подобного. Наручные часы были повернуты циферблатом внутрь – на тот случай, если кому-то захочется взглянуть, какой они марки («Фоссил» [14]). Бретельки бюстгальтера не высовывались наружу. Так в чем же дело? Почему она на меня так смотрит?

[14]

Американская марка часов стоимостью от 55 долларов.