Страница 19 из 19
На мой вкус, бабенка она была вполне противная — нежная, жеманная, мелкая, а ряшка у нее размером была, как у актера Депардье. Для своего женского здоровья и, наверное, чтобы Толик, шальной Куранда, ее не бросил, свое личико величиной с коровью морду Зина держала в холе и ласке, будто любимое животное выхаживала и растила.
Сроду бы, конечно, не поехал я на их долбаный день рождения, если бы Толик раз пять не позвонил. Неудобно, да и на душе такая мерзкая желтая гадость, как на зассанной кошками черной лестнице. Черт с ним, поеду! Вручу подарок, выпью по-быстрому и отвалю. Как говорит мой друг карточный шулер Иоська Кацап, пришел на поминки, быстро всех поздравил — и сразу же за зеленый стол!
Пора была осенняя, ноябрь, предзимок. Пока доехал до Опалихи, продрог сильно — сломалась в машине к едренефене печка. Потом разыскивал их дачу, огромное каменное сооружение, будто построенное из остатков сталинского метро, — совсем стемнело. Продрог как бобик. Дождь со снегом хлещет, это называется осадки — холодная грязь с неба, тьма и ужас. Вошел в дом, озверелый от холода и досады, что приехал сюда, от злобы на себя, на бросившую меня Марину, на Толика и хрупкую его подругу с крупнорогатой молочной рожей — хочу всех убить!
А там гулянье дымит коромысленно.
Елки-палки! Кого там только нет — Ноев ковчег, на который зажуковали посадочные билеты для чистых, а потом по блату и за взятки продали их только нечистым. Стойбище индейцев-делаваров еврейской и кавказской национальностей. Блатные, деловые, жуковатые, нужники, начальники, фирмачи, славянские бандиты, платные телки — «зондерши», эмигранты, прибывшие из Штатов за контрибуцией… Сказочный зверинец! Спектакль Ануя «Бал воров»!
Поднесли мне с порога штрафную, потом вторую, третью — загудело, зашумело весело, ну, расправил орелик крылья — понесло меня. Огляделся я с высоты птичьего полета — вон она, у стены стоит — Лора! Смотрит на меня во все глаза, и такое на лице ее восхищение и такой восторг встречи написаны, что я даже засмеялся. По-моему, на меня никто никогда не смотрел вот так.
Шагнул я к ней, а она рванулась навстречу, будто я на танец ее приглашал. Спросила быстро:
— Вам что-нибудь нужно? Я с удовольствием вам подам…
Мне стало смешно. Я ее взял за руки и сказал:
— Дай один кисс! Поцелуй, значит, меня… Пожалуйста.
Она вспыхнула, засмеялась и говорит:
— Вообще я бы с удовольствием, но неприлично это как-то.
— А чего ж тут неприличного? — удивился я. — Мы ведь нравимся друг другу!
Она сказала:
— Да, вы мне очень нравитесь!
— И ты мне нравишься… Давай поцелуемся!
Я притянул ее, и она, умирая от восторга и смущения, прильнула ко мне, а вокруг бушевали гоморроидальный содом, галдеж и безобразие. Но я уже летел, подхватив ее на руки, и все вокруг отодвинулось, приглохло, размылось в очертаниях. Не отпуская от себя, спросил ее:
— Тебя как зовут?
— Лора Теслимовка.
Я засмеялся:
— Это не фамилия, а сорт райских яблок.
И в поцелуе ее был вкус яблок — упругий, нежный, дикий, вкус простой и вечный.
— А ты что здесь делаешь?
— Я племянница Зинаиды Васильевны, хозяйки.
— У-у, значит, ты человек важный!
Тут Зиночка Зиброва, хозяечка наша, промтоварно-продовольственно-торговая дама, возникла из гостевой толпы, похожей на кипящую помойку, и строго сказала:
— Ну-ка, Лора, займись делом! Принеси студень из подвала. А ты, Кот, иди к гостям, все заждались…
Я сам видел, честное слово, как в Америке таким племенным молочно-товарным коровам ставят на морду тавро-клеймо-пробу — как там это называется? Зиночка, зараза моя звонко-заливисто-звенящая. На твою морду пробы негде ставить. Отстань.
Лора высвободилась из моих рук, пошла в подвал. У дверей обернулась и спросила хозяйку:
— Зинаида Васильевна, а где фонарь? Там свет не горит.
— У меня есть фонарь, — сказал я, обернулся к Зиночке Зибровой и посоветовал: — Ты лучше к Толику иди. А то он соскучится и уедет вместе со мной.
А сам догнал Лору, схватил за руку и потащил по лестнице вниз.
— А фонарь? — испуганно спрашивала Лора.
— Да есть фонарь, есть, — уверил я ее. — Свет зачем тебе? Я тебе все покажу…
Спустились в подвал, а там — густая осязаемая чернота, как в бочке с варом.
— Темно, — неуверенно сказала Лора.
Я прижал ее к себе и целовал ее долго и радостно.
— Нехорошо, Зинаида Васильевна очень рассердится, Давайте найдем студень и пойдем наверх.
— А где студень? — со смехом спрашивал я, потому что меня как-то очень смешило, что мы будем носить студень, Я уже был пьяный. Я ходил по темному подвалу, и куда бы я ни ступил, передо мной оказывалась Лора.
— Фонарь нужен, — сказала она робко. Я достал зажигалку и стал чиркать.
Студня нигде не было видно.
— Студень! Холодец из Зинкиной морды! Ты куда девался? — орал я.
Зажигалка выпала из руки, погасла. Тогда я притянул к себе Лору и стал ее быстро раздевать. Она вяло сопротивлялась:
— Сейчас придет Зинаида Васильевна… Такой скандал будет!…
Я прислонил ее к чему-то твердому и запустил свои хищные цепкие грабки под юбку. Я всю ее видел в черноте, я обонял ее и осязал, как разобранное пополам яблоко. Я был весь — в ней, как счастливый, беззаботный червячок в сердцевине райского яблока.
Лора блаженно вскрикивала и бормотала:
— Ой, нехорошо, нас там все ждут!
А я, корыстный червяк-подселенец, блаженно сопел и деловито успокаивал:
— Ничего, дождутся… Дождутся они своего студня… Не было тьмы, подвального запаха пыли, духоты, а только свежий нежный запах зеленых лесных яблок. Что-то гремело под ногами, чавкало и хлюпало, мы топтались на чем-то податливо-мягком.
А потом я отпал от нее, и в подвале вдруг вспыхнул электрический свет — это, видимо, Зинулька, зловещая зануда, решила меня выкурить-высветить из подвала. Я огляделся и увидел, что стою в огромном жестяном блюде — противне со студнем. Весь этот студень от страсти я истоптал в тяжелый бульон, и брызги его вперемешку с лохмотьями мяса заплескали и облепили мои шикарные брюки до пояса. Наверное, слон, кончив соитие, заливает себя и подругу таким количеством густой комковатой мясистой спермы с ломтиками лимона.
Я озабоченно спросил:
— Лора, ты не знаешь — студень был говяжий или свиной?
— Говяжий. А что?
— Слава Богу! Я боялся, чтобы ты не забеременела от меня свиньей.
Лора стала нервно смеяться:
— Ты им хочешь подать студень на своих штанах?
— Убьют! Они, гости наверху, — люди страшные. Нам с этим деликатесом появляться там нельзя. Пошли отсюда через боковую дверь.
Она испугалась, удивилась, обрадовалась:
— Куда?
— Ко мне. Будем жить в моей машине. Хуже, чем с теткой Зиной, тебе не будет…
Я встал, пошел на кухню, достал из холодильника водку, нацедил добрый стаканчик, хлопнул, закусил огурцом и вернулся к огорченной подруге с важным заявлением:
— Слушай, Лора! Раньше в моей жизни было много ошибок и заблуждений…
Она с надеждой и интересом взглянула на меня.
— И самая горькая в том, — торжественно возвестил я, — что я, как всякий видный коммунист — а я был очень видный, отовсюду видный коммунист, — был вне лона церкви…
В глазах Лоры возникло опасливое подозрение, но я не дал окрепнуть ему, а бросился на колени и страстно сообщил:
— А ведь нас когда еще Владимир Ильич Ленин учил: жизнь есть объективная реальность, данная нам в ощущение Богом…
Лора осторожно сказала:
— Ну, если уж Ильич пошел в ход — не к добру, наверное, исповедь…
— И не права ты! — строго остановил я ее. — Потому что как только мы, демократы, победили тоталитарный режим, так сразу же мы, видные коммунисты, первыми вернулись в это самое лоно. Так сказать, вкусили наконец благодать полной грудью.
Лора со вздохом махнула рукой:
— Раньше на железнодорожных станциях стояли таблички в конце платформы — «закрой поддувало»…
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.