Карский рейд

— Но ведь датчане ни в одном бою не участвовали! — жалобно воскликнул Миллер.

— Неважно, — сказал Лид.

— Как это — неважно? — возмутился Марушевский. — Если бы Антанта не эвакуировала регулярные войска...

Лид перебил его:

— Вместо них правительства Великобритании, Соединенных Штатов и Франции набрали достаточно много добровольцев. Мало того: были мобилизованы все русские за границей, даже бывшие военнопленные в Германии — около десяти тысяч воинов. Не так ли, господа?

— Но в Россию— то они так и не прибыли?! — с недоумением сказал Миллер. Разговор получался сумбурный, путаный, без ясных позиций.

— Могут прибыть! — заверил Лид. — И не только они: бригаду финских добровольцев обещал сформировать Маннергейм, в Бельгии готовится отряд авиаторов...

Марушевский вскочил со стула.

— Так о чем же мы спорим? — закричал он. — Польская армия Пилсудского не сегодня— завтра войдет в Киев. Над всем Югом России нависает армия генерала Врангеля! Поймите — скоординированный с трех сторон удар свалит большевистскую Россию окончательно! О чем мы спорим?

Лид отпил глоток коньяка, посмотрел бокал на свет, осторожно поставил его на стол, сказал задумчиво:

— Практически ни о чем. Поскольку план у вас, по— видимому, прекрасный. И по— моему, выполнимый. Но — без меня.

— Почему? — в один голос воскликнули Миллер и Марушевский.

— В ноябре 1917 года я встретился с Лениным...

— Вы — с Лениным? — удивился Миллер.

— Да. Я — с Лениным. Могу утверждать, что я был первым империалистом, которому дал аудиенцию большевистский премьер... — Лид засмеялся: — Он произвел на меня большое впечатление.

— В каком смысле? — спросил Марушевский.

— В том смысле, что Ленин — выдающаяся личность. Настолько огромная, что я тогда сделал ошибку.

— Какую?

— Недооценив его. Я подумал тогда, что это он ошибается в своем представлении о мире и о времени, как всякая историческая фигура, опередившая свою эпоху. И потому обреченная на гибель. Чуть позднее выяснилось, что ошибся я, а вовсе не он.

— История России далеко еще не окончена! — с гневом произнес Марушевский.

— Вот именно! — живо подхватил Лид. — Она только начинается. Но, к сожалению, с нового листа.

Миллер спросил со сдерживаемой злостью:

— Отчего же вы так пессимистически оцениваете белое движение?

Лид развел руками:

— Потому что у вас нет людей. У вас полно исполнителей, статистов, пешек. А людей нет.

— Вы клевещете на подвиг сыновей великой России, отдавших жизнь в борьбе с заразой большевизма! — с привычным пафосом провозгласил Миллер.

Лид покачал головой:

— Нет, я говорю только правду. Я сам ошибся, недооценив Ленина. Поэтому и решил сделать ставку на реставрацию монархии в России. Попытался организовать побег царской семьи на ледоколе из Тобольска — не смогли найти толковых людей. Я проехал всю Россию и встретился с адмиралом Колчаком. Я предложил адмиралу Колчаку организовать рейд через Ледовитый океан военных транспортов и торговых судов. И снова не нашли людей...

Лид щелкнул золотой зажигалкой, раскуривая погасшую сигару. Некурящий Миллер неприязненно покосился на него.

— Наконец, я поддержал Северное правительство Чайковского, — закончил Лид. — Этот оказался просто глупым и праздным болтуном...

Миллер спросил с вызовом:

— По— вашему выходит — вовсе обезлюдела Россия?

— Нет. — Лид снова взял в руки бокал, пригубил. — Россия не обезлюдела. Я внимательно слежу за всем, происходящим там. Имеется совсем другой вывод: Россия просто больше не хочет вас!

— Конечно! — Миллер обиженно поджал губы. — Можно подумать, Россия мечтает о большевиках...

— Этого я утверждать не стану. Но вас Россия исторгла. Вы все — белые вожди России — как тени египетских фараонов: повелители всего, чего нет. Это факт!

Апоплексически— красный Марушевский сказал дрожащим от злости голосом:

— Мне представляется, господин Лид, вы тешите свое самолюбие, пытаясь унизить двух заслуженных русских военных, столь претерпевших...

Лид вскочил на ноги:

— Упаси бог! Но вы пришли ко мне, чтобы я помог вам вернуться вождями нации. А я уверен, что вождей нации не привозят в обозах оккупационных войск.

Миллер и Марушевский тоже встали, и, уже направляясь к дверям, Миллер заявил:

— Запомните, господин Лид, мы еще будем в России! И тогда вы пожалеете о своем безверии. Тогда вам захочется вернуться в нашем обозе к своим фабрикам, складам, пароходам и факториям!

Лид громко засмеялся:

— Господа генералы, в этом ваша главная беда — вы строите большую политику не на идеях, а на личных отношениях! А я — политик и делец. И, несмотря на вашу угрозу, все— таки — как это ни удивительно — постараюсь вам всемерно помочь...

Генералы замерли в дверях.

Лид спокойно закончил:

— Держите меня в курсе всех дел. Англия не может сейчас участвовать ни в каких открытых операциях против Красной России — у нас есть свои рабочие...

— Но как же тогда, — с недоумением начал Миллер.

Лид, прищурив светлые глаза, пояснил:

— Очень просто... Если крейсер ее величества случайно натолкнется в Ледовитом океане на караван большевистских кораблей... Знаете, в море ведь всякое может случиться...

Белая ночь плыла над городом, над морем. Было тепло, тихо. Лена и Шестаков медленно, устало шли по пристани.

Вдоль пирса и на рейде мирно спали ремонтируемые суда, чуть покачиваясь на пологой волне.

Шестаков, лицо — в машинном масле, окинул корабли взглядом и сказал Лене:

— Я так долго не мог привыкнуть к их силуэтам.

— Почему?

— Я ведь всегда плавал на боевых судах — у них приземистые, злые контуры хищников.

Лена заметила:

— А эти — добродушные, пузатые работяги. Посмотри, они даже горбятся от усталости... Знаешь, Коля, мне эти как— то больше по сердцу!

Шестаков засмеялся:

— Если по— честному говорить, Леночка, то мне — в последнее время — тоже!

Лена вздохнула:

— Папа в эти дни совсем домой не приходит. Как у него сил хватает!

Шестаков кивнул:

— Мы с ним сегодня на «Седове» проворачивали главную машину. Он еще на судне остался...

— Папа говорит, что с Англией какие— то новые осложнения?

— У нас с ней все время какие— нибудь осложнения, — усмехнулся Шестаков.

— А война не может снова начаться?

Шестаков развел руками:

— Кто его знает! Рассказывают, жил на свете один добрый стекольщик. Он сам мастерил замечательные рогатки и раздаривал их окрестным мальчишкам...

— Хитрый!

— Да. Вот мне политика Англии напоминает того стекольщика... Но думаю, что в открытую они сейчас не сунутся — побоятся...

Лена обогнала Шестакова, заглянула ему в глаза:

— Мы с тобой совсем сумасшедшие. Такая ночь, а мы говорим о политике!..

Шестаков смущенно улыбнулся:

— Ты первая начала... А потом, ничего не попишешь, Леночка: для кого— то это политика, а для нас с тобой — вся наша будущая жизнь. Да и сегодняшняя, собственно. Давай— ка подсластим ее!

Лена удивилась:

— А как?

— Залезь, пожалуйста, ко мне в верхний карман — у меня руки грязные...

Лена достала из кармана Шестакова аккуратный бумажный пакетик.

Развернула — а там пять кусков сахара!

— Ой, Коленька, сахар! Где же ты его достал?

Шестаков сказал торжественно:

— Мадемуазель Элен, это вам вместо цветов!

Лена сказала грустно:

— Они здесь, к сожалению, в это время не растут...

Шестаков покачал головой:

— К сожалению. А что касается сахара, то я его у Сергея Щекутьева выменял на банку гуталина. Он ведь неслыханный франт, а мои сапоги Иван Соколков — он их звал «кобеднишними» — давно загнал.

Лена с удовольствием разгрызла кусок сахара, со смехом сказала:

— Ой, как вкусно! Я, когда была маленькой, очень сласти любила...

— Я тоже!

— Стяну чего— нибудь на кухне, залезу в угол дивана в отцовском кабинете и требую от него сказку!