Страница 18 из 38
— Слушай, отец, может, мне на другой планете было бы лучше?
Шофер мельком взглянул на него и сказал:
— Наверняка не скажу, но, вероятно, вряд ли. Неуживчивым нигде медом не намазано…
Поднимаясь на второй этаж, Крот ругал себя за болтливость. Вдруг таксист его заприметил? Вот дурак же! Потом позвонил.
Дверь открыл Джага. Удивленно закруглели глаза. Настороженно улыбаясь, показал два ряда металлических зубов:
— Ты-ы?
— Я. Не ждал? Ладно, прикрой варежку, хватит железом хвалиться! Может, в дом все-таки позовешь?
— Конечно, заходи, заходи. Я один.
В комнате было неопрятно, везде лежала пыль, по углам валялись какие-то тряпки. На столе возвышались пустая водочная бутылка, остатки закуски. Разведя руками, Джага сказал:
— Вот к водочке ты опоздал, а закусить — пожалуйста, чем бог послал.
Криво усмехнувшись, Крот поставил на стол бутылки с коньяком.
— Ничего не попишешь, всю жизнь я попадаю в кино только на вторую серию.
Джага радостно засуетился, забегал по комнате, ловко нося перед собой брюхо:
— Сейчас мигом все соорудим по всем правилам.
Крот брезгливо щелкнул пальцами:
— Собери со стола эти помои.
— Все сейчас сделаем, родной мой… Будет как в ресторане.
Крот выбрал стул почище, уселся, положил ногу на ногу, закурил.
— Ну что, Джага? Спекулируем помаленечку? Как говорится, даст бог день, даст бог тыщу?
— Что ты, родной мой! Заработка за последнее время никакого. Копейки свободной нет.
— Не в деньгах счастье, — весело сказал Крот. Джага удивленно посмотрел на него:
— Ну, это ты брось. А в чем же еще?
— В свободе духа, — засмеялся Крот. — Но этого тебе не понять.
— Где уж, — согласился Джага. — В случае чего в тюрьму-то плоть мою заключат…
— Уж прямо так и заключат? — остро сощурился Крот. — У нас же хозяин — умнейший человек, ты же сам говорил, а? Ведь не допустит?
— Конечное дело, Виктор Михалыч — умнейшая голова, так ведь фарт, знаешь, иногда и от умных к дуракам бежит.
— От него к нам не прибежит — это я тебе точно говорю.
— А кто знает? — Джага вымыл в мисочке тарелки, расставил их на столе и внимательно посмотрел Кроту в глаза.
Крот подумал: «Интересно, знает, что это я убрал старика в Одессе? Если знает, он со мной вместе играть против Балашова не станет. Ему такой подельщик не нужен». Взял бутылку и резко ударил ладонью в дно. Пробка вылетела, и золотистая жидкость плеснула на стол. Крот достал из верхнего кармана белый платок и протер край своего стакана.
— Пей, родной, не брезгуй, — улыбнулся Джага. — От поганого не треснешь, от чистого не воскреснешь!
— Не морочь мне голову, — поморщился Крот. — Послушай лучше, что я тебе скажу. Мы с тобой старые знакомые, и я тебе верю, что не продашь… А если продашь — ты меня знаешь…
— Окстись, что ты мелешь, — обиженно пробурчал Джага.
— Тогда давай выпьем.
Выпили, закусили лимоном. Крот уселся поудобнее.
— Хочу я тебе рассказать одну байку. А ты подумай, к чему она… Сидят на маленькой станции трое, пьют пиво и дожидаются поезда. У одного — документы, билет и деньги в кармане, у других — вошь на аркане и блоха на цепи. И вот первый, фраер, сидит философствует: «Ничего, ребята, я вот жду поезда, и вы ждите, может, вам удастся проехать зайцами под вагоном. Ничего страшного, мол, вы же бродяги».
— Ну?
— Чего, ну?
— Проехали?
— Проехали. Перед самым поездом пошли вместе в сортир, отняли у фраера билет и деньги, а его там заперли…
— Ты, что ли, ехал?
— Может, я, а может, не я. Неважно. Смекаешь?
— Бродяги — это мы. Только Виктор Михалыч не фраер. Его в сортире не запрешь. Да и скажу тебе по-честному, нет мне резона с ним расставаться. Умнеющий человек!
— А если он сам с тобой вдруг расстанется? Возьмет вот так, в одночасье, и рожей об забор…
Джага выпил еще стакан, сморщился, махнул рукой:
— Пускай его! Кое-какую денежку я себе сбил, независимость имею.
Крот смерил его презрительным взглядом, с издевкой протянул:
— Независимость! Бо-ольшой ты человек стал! Раньше вон какой был, — он показал рукой на уровне табуретки, — а теперь как поднялся! — и Крот приподнял ладонь сантиметров на пять.
— Геночка, родной, ты меня с собой не равняй. Ты молодой, здоровый, девки тебя любят, тебе жить красиво охота, денег много надо. А мне зачем? На бабах я крест поставил. Старею…
— Да ладно уж прибедняться! Деньги ему не нужны! Тоже мне Христос-бессребреник отыскался. Дал бы лучше чего-нибудь пожрать.
— Ей-ей, кроме того, что на столе, ничего нет. Я же ведь, почитай, дома никогда не ем…
Крот зло усмехнулся:
— Что, только закусываешь?
— Точно, точно, Геночка, — Джага выпил еще стакан и облизнулся красным, длинным, как у овчарки, языком.
Крот посмотрел на него с отвращением. Встал, судорожно вздохнул:
— Ох, тяжело, душа вспотела!
— Ты пойди освежись, — ласково посоветовал Джага. — А то придешь домой на бровях, мадама твоя будет недовольна.
— А ты и про нее знаешь? — неприязненно спросил Крот.
— Знаю, Геночка, знаю. Как не знать?
— Много ты, Джага, знаешь. Это иногда вредит. Смотри, по проволоке ходишь.
— А что поделаешь, Геночка? Всю жизнь без сетки работаю, — и засмеялся неожиданно трезвым смехом.
Крот сидел и чувствовал, что опьянел, что разговора не получилось, что Джага окончательно продался Балашову. И такая невыразимая тоска его душила, что Кроту хотелось заплакать. «Как я их ненавижу! Всеми фибрами души. Фибровая душа, фибровый чемодан. Не будь я таким болваном, подорвал бы тогда с чемоданом Коржаева! Были бы деньги, документы, и не было бы за мной мокрого дела, и этого непрерывного страха расстрела…»
— Слушай, Джага, а ты не знаешь, как расстреливают? — равнодушно спросил Крот.
— Бог миловал! Правда, мне один мазурик на пересылке рассказывал, что приговоренных к расстрелу держат в одиночке. А за два часа до казни зажигается в камере красный свет, и каждые пятнадцать минут бьет гонг…
— Замолчи! Замолчи, гад!
Джага вздрогнул и степенно сказал:
— Что ты орешь, как марафонская труба! Не психуй, по нашим делам расстрел не полагается.
Крот встал, взглянул в мутное зеркало. Увидел в своих глазах страх и тоску. Подумал: «Поеду-ка я в свою берлогу и надерусь до чертей. А завтра будет снова долгий пустой день, тупая тишина, тоска и страх — без конца», — он повернулся к Джаге, крикнул:
— Как я вас всех ненавижу! — и выбежал из комнаты…
Хлопнула входная дверь. Джага походил по комнате, поглядел в окно, допил прямо из бутылки остатки коньяка, потом вышел на улицу. На углу в телефонной будке набрал номер и, прикрывая трубку рукой, сказал:
— Виктор Михалыч? Это я. Да-да. Крот у меня был сейчас. Плох он совсем.
Выстрел по последней клетке
В это утро Тихонов решил подвести баланс. Они взяли на себя большую ответственность, решив искать Хромого среди часовщиков. По всем тогдашним данным это был единственно правильный путь. А вдруг ошибка? Вдруг Хромой хоть и крупный спекулянт фурнитурой, но по роду своей повседневной деятельности не имеет никакого отношения к часовому производству или ремонту, как, например, Коржаев? Установить связь Хромого с Джагой не удалось, Крот-Костюк бесследно исчез. Кроме подозрительной поездки в Жаворонки, за Джагой ничего предосудительного замечено не было. Но преступная шайка существовала, и то, что в ней подвизались вместе и Джага, и Крот, и безвестный Хромой, — было несомненно.
После того как Тихонов побывал у следователя прокуратуры Сахарова, который вел последнее дело Джаги, он окончательно убедился в том, что Джага в этом деле одна из последних фигур. Сахаров утверждал, что уже в то время, когда Крот с Джагой проходили по первому делу, Мосин был полностью в подчинении у Костюка. Сахаров рассказывал, что Мосин человек неумный, но хитрый и упрямый, как осел. Костюк умен и расчетлив. Выдержка у него отличная, и всей коммерческой частью их воровского предприятия он руководил самостоятельно. Джага попросту выполнял его поручения, и выполнял, как видно, безоговорочно. Но сейчас, судя по всему, и Крот здесь вовсе не первая фугура. Нет, нет, нет!