Ветер ночи

Неожиданно сон развеялся. Чувствуя, как стекает кровь с разодранного лица, Опирос оцепенел, уставившись на неподвижную девушку, горло которой он сжимал обеими руками. Тупо и бездумно стал он разжимать пальцы – один за другим. Синее лицо Сетеоль приобрело обычный цвет, когда ее окровавленные губы разжались и она глубоко вздохнула. Ее сердце трепетало под ладонью Опироса, хоть было не заметно, что она собирается прийти в себя. Испытывая неописуемое облегчение оттого, что девушка осталась жива, Опирос небрежно набросил простыню на ее неподвижное тело и встал, чтобы найти свою одежду. Комната тонула в наркотических испарениях… Пришлось присесть на минутку на край кровати, пока не прояснилось в голове и не перестали дрожать ноги.

Трудно было предугадать настроение его возлюбленной. «Лучше уйти до того, как она проснется», – подумал молодой аристократ. Одежда показалась ему чужой и странной. Натянув брюки и рубашку на свое поджарое тело, он не стал искать сандалии, а вышел из комнаты босиком. Вечер оказался теплым… только вот вечер какого дня?.. Этот новый наркотик оставил во рту сухость и горечь, разъел и выжег все мысли и воспоминания. Необходимо было хлебнуть пива и слегка развеяться…

Во дворце, построенном без всякого плана, было тихо и пусто. Может, Опирос сам отпустил слуг на ночь? В памяти поэта было чересчур много пробелов…

Забрав из захламленного кабинета толстую пачку листов пергамента, спотыкающийся Опирос покинул дворец и нырнул во тьму Энсельеса, отправившись на поиски Кейна.

Глава 1. ПОЭТ ТЬМЫ

Тусклый свет сочился на влажную мостовую от входа в «Таверну Станчека».

Клубы желтого дыма выплывали на улицу через прохудившуюся кожаную занавесь.

Опирос нетвердой походкой пробирался по темной улице, обходя колдобины и выбоины. Перед глазами у него все еще плясали разноцветные пятна и искрящиеся линии, а из черных луж, как ему казалось, выглядывали чьи-то лица Видимо, недавно прошел дождь, хотя сейчас ночное небо над Энсельесом было чистым и звездным. Таким чистым, как в тот осенний день, когда они с Сетеоль растворили в графине вина несколько зернышек наркотика. Интересно, сейчас все еще тот же самый день? Опирос утратил чувство времени, и лишь чувство голода подсказывало ему, что с тех пор, как он ел в последний раз, прошел уже немалый срок.

Из темного проулка по соседству с таверной неожиданно донеслись воинственные голоса и лязг оружия. Заслонившись фонарем, как щитом, Опирос стал нащупывать нож, однако чей-то голос приказал:

– Оставь его, Хеф. Не узнаешь, что ли, полоумного поэта?

Крадучись улочкой, Опирос раздумывал, кто его чуть не сцапал, грабители или городские стражники. Этот Хеф наверняка здесь чужой, раз не узнал Опироса, частого гостя «Таверны Станчека».

Над темным входом таверны не было никакой вывески, этот притон всегда называли именем расчетливого владельца. Компания, что собиралась там, хорошо знала сюда дорогу. Даже в столь беспокойном городе, как Энсельес, эта таверна снискала себе прескверную репутацию. Городская стража редко заглядывала в этот район. Ее начальник довольствовался ежемесячной данью и не собирался подвергать своих людей риску сложить голову в закоулках, где порядочного человека и днем с огнем трудно сыскать. Благонамеренные граждане посещали другие трактиры и таверны, охраняемые многочисленными солдатами Халброса-Серранты. Даже бывалые искатели приключений предпочитали посещать не столь мрачные злачные места: «Красного медведя», «Повешенного бандита», «Пса и леопарда», «Злого пса» или, на худой конец, «Ярдарма». «Таверна Станчека» считалась средоточием зла: сюда стекались худшие отбросы общества, преступники, а также люди, занимающиеся сомнительными делами.

Пачка листов пергамента запуталась в складках грязной занавеси. Наконец Опирос освободил ее и вошел, с трудом сохранив равновесие. Шестьдесят пар глаз уставились на него, несколько мгновений рассматривали его, а затем потеряли к нему всякий интерес. Поэт спустился по ветхим, выщербленным ступеням. Когда-то этот дом был городской резиденцией богатого купца. С тех времен остались только центральный зад с высоким сводчатым потолком и огибающая его дугообразная галерея, выполненная в совершенно ином архитектурном стиле. На середине зала кое-где еще можно было разглядеть замечательную мозаику, ныне грязную и затертую. Грубые, несуразные колонны подпирали накренившуюся галерею. Из зала можно было подняться наверх или спуститься в подвалы, наполовину засыпанные мусором и щебнем. В этих мрачных, полуразрушенных помещениях улаживались дела весьма сомнительного свойства. И хотя Опирос бывал там не раз, он с облегчением подумал, что сегодня ночью ему не нужно спускаться в темный подземный лабиринт.

Кейна он заметил сразу. Тот сидел за угловым столом напротив входа, возле ведущей вниз лестницы. Опирос не колебался, несмотря на головокружение и слабое освещение. Этого массивного человека с квадратным туловищем, волосами цвета меди и короткой бородкой невозможно было не узнать. Кейн был не один. За столом рядом с ним сидели еще четверо, и трое из них имели определенно бандитские физиономии. Двое, судя по угрюмым чертам и неуклюжим повадкам, были родственниками и приставали к танцовщице, чтобы та станцевала для них. Третий, чье худощавое тело, казалось, состояло лишь из костей и напрягшихся мышц, внимательно наблюдал за человеком, сидящим за этим же столом. Последний, пятый, незнакомец с суровым лицом, в одежде, запыленной от долгих странствий, оживленно спорил о чем-то с Кейном.

Когда Опирос присел на краешек скамьи, Кейн и незнакомец как раз договорились о чем-то. Кейн кивнул своему сухопарому приятелю, тот, вынув тяжелый кошель, перебросил страннику. Незнакомец развязал шнурок и взглянул на золото, потом с довольным видом поднялся из-за стола. Кейн дал краткие указания трем своим товарищам. Незнакомец взял кошель и вместе с худощавым и парой здоровяков вышел из зала.

Опирос приветственно кивнул, когда они проходили мимо, и подсел поближе к Кейну. Покинутая своими поклонниками танцовщица беспокойно посмотрела на Опироса, но, не обнаружив в его глазах заинтересованности, шелестя шелковыми юбками и позванивая колокольчиками, с облегчением отошла прочь. Кейн сделал знак – мигом подбежала служанка. Она с глухим стуком поставила на стол кувшин и стала собирать пустую посуду. Когда она протянула руку к кружке Кейна, тот покачал головой и показал на ту, которой пользовался незнакомец. Девушка схватила ее, вытерла краем засаленного и рваного фартука, наполнила темным пивом из кувшина и придвинула к поэту. Опирос проглотил содержимое, пока служанка наполняла кружку Кейна, и вновь подставил ей свою кружку.

Холодные голубые глаза Кейна рассматривали оцарапанное лицо поэта, рот кривился в ироничной усмешке.

– Я рассчитывал увидеть тебя прошлой ночью, – объявил он.

– А что случилось прошлой ночью? Я пробовал новый наркотик, – сказал Опирос.

– И вернулся отчитаться, – усмехнулся Кейн. – Почти подвиг – если Даматист приготовил порошок точно по формуле, которую я тебе дал.

Опирос небрежно положил кипу листов пергамента на обнаженный меч Кейна, лежавший поперек стола.

– Ну хоть не напрасные усилия?

– Да нет, – ответил Опирос. Пиво, казалось, заглушило кошмарный гул у него в голове. – Было несколько интересных видений, кое-какие идеи, я тут записал наспех… Думаю, пригодятся для «Вихрей ночи», только вдохновения пока недостает. – Он порылся в своих листах. – У тебя есть немного времени… ты свободен сегодня ночью?

Кейн рассеянно соскребал ногтем коричневые пятна с черепа, вырезанного на рукояти меча.

– У меня нет дел, которыми не могли бы заняться мои люди. Ожидается скучная ночь – разве что тебе интересно будет понаблюдать, как Эберос спускает в кости десятилетний заработок. Утром Даматист обнаружит, что гол как сокол благодаря своему первому ученику.

– Так я прочитаю тебе отрывок, – предложил Опирос. Он наморщил лоб, склоняясь над пергаментными листами вертя их в руках стараясь выбрать наилучшее освещение. – А, вот оно. Я немного развил фрагмент «Богов Тьмы», который ты мне подкинул.