Мата Хари

Голландцы были в ожидании, особенно те голландцы, которые провели большую часть жизни в колониях и только выйдя на пенсию вернулись в Гаагу. В театр они шли толпами. Газеты сообщали о «самом большом аншлаге в этом сезоне».

Мата Хари танцевала в балете, который был «живой картиной». (Вслед за этим балетом последовала постановка оперы Доницетти «Лючия де Ламмермур».) Он основывался на картине Ланкре «Ла Камарго», оригинал которой находился в те годы в собрании императора Вильгельма, а сейчас составляет часть коллекции Меллона в Вашингтоне, США. Сам балет назывался «Безумные французы». Музыку написал Франсуа Куперен.

Мата Хари танцевала и изображала мимически серию из восьми «настроений», среди них ее любимые «Невинность», «Страсть», «Целомудрие» и «Верность». Все это подозрительно напоминало «Танец семи покрывал», с которого она начинала свою карьеру. Но в этот раз покрывала не падали. В Гааге на ней был желтый стильный костюм, украшенный белой и темно-красной шалями, «которые прозрачно развевались вокруг нее».

Газеты Гааги называли ее танец «идиллическим пасторальным флиртом». Хотя Мата Хари споткнулась на сцене, что на мгновение заставило зрителей затаить дыхание», амстердамская газета «Телеграаф» уверяла читателей, что представление оказало «благотворное влияние на наш взор» и показало»много хорошего вкуса».

Через несколько дней, 18 декабря, балет был повторен в городском театре Арнема, в этот раз вместе с «Севильским цирюльником». Джон МакЛеод, проживавший практически в пригороде Арнема, не пошел на представление. Как он уже заявлял ранее, он знал ее «во всех только возможных позах». Тем не менее, само присутствие его бывшей жены в городе, где он жил, вызвало, должно быть, в его душе странное чувство.

Мата Хари вклеила репродукцию картины Ланкре, которую местный театральный художник-оформитель Мансо использовал в качестве фона для ее выступления на сцене, в свой альбом. Она подписала ее так — «Балет безумных французов, в исполнении Мата Хари, Королевский Французский театр».

Это была предпоследняя отметка в ее альбомах-дневниках. На последнем листе она приклеила титульную страницу голландской газеты с ее большой фотографией. Мата Хари показана на ней красивой дамой в самом расцвете сил с длинными сережками и жемчужным ожерельем. На ней элегантная шляпа с широкими полями и белое платье с глубоким декольте. Дата -13 марта 1915 года. Мата Хари, видимо, долго думала, прежде чем взять перо и написать поперек фотографии: «13 марта 1905-13 марта 1915». Это был десятилетний юбилей ее дебюта в парижском Музее Гиме.

Но вернемся в декабрь 1914 года. В следующую после состоявшегося в понедельник вечером представления среду Мата Хари писала своему близкому другу художнику Питу ван дер Хему, как и она, родом из Леувардена, письмо, показывавшее ее хорошую комерческую смекалку:

«Дорогой Пит, — начинает она по-французски. — Мне очень жаль, что тебя не было на спектакле. У меня был большой успех, и мне подарили множество цветов. Люди начали понимать, что это куда изысканней, чем смотреть на Макса Линдера в кино. Все билеты были проданы. Роозен был счастлив, кассир тоже. Я не могла бы выступить лучше».

В сентябре 1914 года, до возобновления связи с одним из своих голландских любовников, Мата Хари решила переехать в Гаагу. Там на берегу спокойного канала, Ниуве Ойтлег, 16, она сняла маленький дом. В нем нужно было провести большой ремонт, прежде чем переехать. Дожидаясь завершения работ, она в начале 1915 года уехала из Амстердама и жила в Гааге в отеле «Паулес».

Дом на Ниуве Ойтлег был довольно старым. Ремонтные работы, встройка ванной комнаты и расстановка мебели заняли куда больше времени, чем предполагала Мата Хари. Если бы она могла платить наличными, работы, вероятно, шли бы быстрее. Но в то время ее средства были очень ограничены. В Голландии для ее карьеры танцовщицы не было будущего. Это было ей понятно. «Французская опера» ежедневно меняла программу. Потому у нее было очень мало возможностей показывать балет.

Что касается следующих нескольких месяцев, то в жизнеописаниях Мата Хари они как-то загадочно пропадают. Во всех книгах о ней даты постоянно перемешаны. События, произошедшие в одном году, приписывались другому году. Было известно, что во время войны она совершила путешествие из Голландии во Францию. Она отправилась как раз в ту поездку, которая закончилась ее арестом. Но она была во Франции и еще один раз, а именно в конце декабря 1915 года. Как она ехала и когда точно она покинула Гаагу во время этой второй поездки (на самом деле, хронологически, она была первой), долгое время оставалось тайной. Даже сама Мата Хари была очень удивлена, когда в ходе допросов, которые вел капитан Пьер Бушардон, ей напомнили об этом путешествии. Она сказала, что вернулась в мае 1915 года и провела во Франции три месяца. Само путешествие она осуществила через Англию, прибыв оттуда в Дьепп через Ла-Манш. (Было понятно, что она не могла приехать через Бельгию, уже в 1914 году занятую немцами.) Но она серьезно ошиблась. Лишь намного позже она упомянет, что эта поездка состоялась в декабре 1915 года, что и было правильно. С весны 1914 года, когда она покинула Париж, отправившись в Берлин, и до декабря 1915 года, нога Мата Хари не ступала на французскую землю.

В июле 1915 года Мата Хари была вся в заботах, связанных с ремонтом и обустройством нового дома в Гааге.

В декабре того же года она появилась в Париже. Это была короткая поездка. В начале следующего года она снова вернулась в Голландию. Сама Мата Хари позднее объясняла: «Я вернулась в Париж, чтобы забрать личные вещи и предметы домашнего хозяйства, которые хранились на складе фирмы „Мапль“ на Рю де ла Жонкьер, 29. Я вернулась в Голландию через Испанию с десятью ящиками с вещами, потому что британская граница в то время была закрыта из-за крупных перевозок войск». В следующий раз она отметила, что большую часть ее вещей, которые хранились в Париже после того, как оставила свой дом в Нёйи-сюр-Сен, составляли столовое серебро и постельное белье

Она действительно поначалу не занималась в Париже ничем, помимо забот об ее домашних вещах. Эти вещи были необходимы для ее нового дома в Гааге. При этом она в своей типичной беззаботной манере колесила вдоль и поперек Европы, как будто никакого мирового конфликта не было. Но когда ей показалось, что есть шанс остаться хоть еще ненамного, и хоть раз выступить на парижской сцене, она тут же навострила уши. Она услышала, что Дягилев все еще во Франции. Потому она, вероятно подумала, что сейчас ей предоставляется возможность, которая была упущена три года назад. Опыт должен был бы ее научить, что Русский балет и ее восточный танец представляли собой совершенно разные миры.

Мата Хари жила в «Гранд-Отеле». 24 декабря 1915 года она написала письмо своему старому другу, ментору и импресарио Габриэлю Астрюку. Она думала, что тот сможет предложить ей что-то новое. Может быть, ей представлялись «живые картины», которые она исполняла в Голландии? При этом она была достаточно осторожна и упомянула, что думает о своем возвращении на сцену не ради денег. Она намекнула, что живет в Голландии в хороших материальных условиях. Достаточно инфантильно Мата Хари просила Астрюка сообщить Дягилеву, что ему не стоит беспокоиться — он может воспользоваться Мата Хари.

«Я только на короткое время приехала в Париж, — писала она. — Через несколько дней я вернусь в Голландию. Как я вижу, Дягилев все еще тут. Так как у меня теперь есть некоторые новые и достаточно оригинальные танцы, то могли бы вы оказать мне услугу по заключению контракта с ним? Как вы знаете, я сама создаю все свои танцы. И я хочу этого не ради денег, потому что живу в Голландии в хороших условиях содержания, а именно обеспечивает меня адъютант королевы. Гораздо в большей степени я сделала бы это из интереса и, конечно, ради славы. Он (Дягилев) не пожалеет, потому что я смогу привнести нечто новое».

Попросив Астрюка отвечать ей на адрес «Гранд-Отеля», она упомянула также, чтобы он использовал в письмах к ней имя «МакЛеод-Зелле», как написано в ее официальном паспорте, ибо она приехала инкогнито. Конечно, из плана с Дягилевым ничего не вышло. Мата Хари через Испанию и Португалию вернулась к своему обеспеченному любовнику в Гаагу. Это был уже однажды упомянутый мимолетный друг. На допросах в Париже она назвала его имя: барон Эдуард Виллем ван дер Капеллен. Он родился в 1863 году. Когда он во второй раз встретился с Мата Хари, ему уже было пятьдесят два года, то есть на семь лет меньше, чем Джону МакЛеоду.