Страница 15 из 206
но только уровень погостас рекой на Волковом горбе,но только зимние знакомствадороже вчетверо тебе,на обедневшее семействовзирая, светят до утрапрожектора Адмиралтействаи императора Петра.Глава 15Зима качает светофорыпустыми крылышками вьюг,с Преображенского соборасдувая колокольный звук.И торопливые фигуркибормочут – Господи, прости,и в занесенном переулкестоит блестящее такси,но в том же самом переулкесреди сугробов и моренлегко зимою в Петербургепрожить себе без перемен,пока рисует подоконникна желтых краешках газетнепопулярный треугольниклюбви, обыденности, бед,и лишь Нева неугомоннок заливу гонит облака,дворцы, прохожих и колонныи горький вымысел стиха.Глава 16По сопкам сызнова, по сопкам,и радиометр трещит,и поднимает невысоконас на себе Алданский щит.На нем и с ним. Мои резоны,как ваши рифмы, на виду,таков наш хлеб: ходьба сезона,четыре месяца в году.По сопкам сызнова, по склонам,тайга, кружащая вокруг,не зеленей твоих вагонов,экспресс Хабаровск – Петербург.Вот характерный строй метафорлюдей, бредущих по тайге,о, база, лагерь или табор,и ходит смерть невдалеке.Алеко, господи, Алеко,ты только выберись живым.Алдан, двадцатое столетье,хвала сезонам полевым.Глава 17Прости волнение и горечьв моих словах, прости меня,я не участник ваших сборищ,и, как всегда, день ото дняя буду чувствовать иноеволненье, горечь, но не ту.Овладевающее мноюзимой в Таврическом садупинает снег и видит – листья,четыре времени в году,четыре времени для жизни,а только гибнешь на летув каком-то пятом измереньи,растает снег, не долетев,в каком-то странном изумленьиполя умолкнут, опустев,утихнут уличные звуки,настанет Пауза, а ятвержу на лестнице от скуки:прости меня, любовь моя.Глава 18Трещала печь, героя пальцыопять лежали на окне,обои «Северные Альпы»,портрет прабабки на стене,в трельяж и в зеркало второевсмотритесь пристальней, и выувидите портрет герояна фоне мчащейся Невы,внимать желаниям нетвердыми все быстрей, и все быстрейсебе наматывать на горловсе ожерелье фонарей,о, в этой комнате наскучит,герой угрюмо повторял,и за стеной худую участь,бренча, утраивал рояль,да, в этой комнате усталойиз-за дверей лови, ловивсе эти юные ударыпо нелюбви, по нелюбви.Глава 19Апрель, апрель, беги и кашляй,роняй себя из теплых рук,над Петропавловскою башнейсмыкает время узкий круг,нет, нет. Останется хоть что-то,хотя бы ты, апрельский свет,хотя бы ты, моя работа.Ни пяди нет, ни пяди нет,ни пяди нет и нету цели,движенье вбок, чего скрывать,и так оно на самом деле,и как звучит оно – плевать.Один – Таврическим ли садом,один – по Пестеля домой,один – башкой, руками, задом,ногами. Стенка. Боже мой.Такси, собор. Не понимаю.Дом офицеров, майский бал.Отпой себя в начале мая,куда я, Господи, попал.Глава 20Так остановишься в испугена незеленых островах,так остаешься в Петербургена государственных правах,нет, на словах, словах романа,а не ногами на травеи на асфальте – из карманадостанешь жизнь в любой главе.И, может быть, живут герои,идут по улицам твоим,и облака над головоюплывя им говорят: Творимодной рукою человека,хотя бы так, в карандаше,хотя б на день, как на три века,великий мир в его душе.