Мир как супермаркет

«Ну и что вы об этом думаете?» – услышал я вдруг. Передо мной стоял молодой человек с коротко подстриженными волосами и умным, нервным лицом. Подошел поезд, и это дало мне время оправиться от удивления. Долгие годы я шагал по улицам и думал: когда же, наконец, кто-нибудь заговорит со мной не для того, чтобы попросить у меня денег. И вот долгожданный день настал. Для этого понадобилось, чтобы открылся второй порнографический видеосалон.

Я было принял его за борца с порнографией, но оказалось, что я ошибся. Он заходил в видеосалон. Но то, что он там увидел, ему не понравилось. «Там были одни мужчины… и глаза у всех какие-то бешеные». Я замечаю, что от желания лицо часто искажается, словно от бешенства. Нет, это он и сам знает, он имеет в виду не бешенство желания, а самое настоящее бешенство. «Я оказался среди этих людей… (похоже, его тяготит это воспоминание) кругом кассеты с изнасилованиями, сценами пыток… они были так возбуждены, эти взгляды, эта атмосфера… Это было…» Я слушаю, жду, что будет дальше. «По-моему, добром это не кончится», – заявляет он вдруг, перед тем как сойти на станции «Опера».

Прошло довольно много времени. И вот однажды мне попадается под руку каталог «Карго ВПС». Аннотация к фильму «Содом для молодняка» обещает нам «франкфуртские сосиски в маленькой дырочке, красотку, нафаршированную равиоли, траханье в томатном соусе». А вот «Братья Эяк № 6»: «Рокко, специалист по задницам, выбритые блондинки, влажные брюнетки, Рокко превращает анус в вулкан, чтобы вбросить туда свою пылающую лаву». Но аннотация к «Изнасилованным шлюхам» стоит того, чтобы ее привести полностью: «Пять великолепных шлюх попадают в лапы к садистам, которые избивают их, насилуют, подвергают анальному сексу. Напрасно они отбиваются, пускают в ход коготки; на них обрушится град ударов, их превратят в живой унитаз». И так далее, шестьдесят страниц в том же духе. Признаюсь, я не был готов к этому. Впервые в жизни я почувствовал что-то вроде симпатии к американским феминисткам. Несколько лет назад я услышал о новом модном течении – трэш и по глупости решил, будто речь идет об освоении какого-то нового сегмента рынка. А все потому, что я зациклился на экономике, как объяснила на следующий день моя приятельница Анжель, автор диссертации о мимикрии у пресмыкающихся. На самом деле корни этого явления гораздо глубже. «Чтобы утвердиться в своей мужской силе, – воинственно провозглашает она, – мужчине уже недостаточно простого совокупления. Ведь он знает, он постоянно ощущает, что при этом оценивают его достоинства, сравнивают его с другими мужчинами. Чтобы забыть об этом неприятном ощущении, ему теперь необходимо бить, унижать партнершу, глумиться над ней, видеть, что она всецело в его власти. Впрочем, – с улыбкой заключает она, – в последнее время то же явление стало наблюдаться и у женщин».

«Значит, всем нам крышка», – говорю я после минутного раздумья. Вот именно, соглашается она. Похоже, что так.

Немец

Жизнь немца протекает следующим образом. В молодые годы, в зрелые годы немец работает (как правило, в Германии). Иногда он остается без работы, но не так часто, как француз. Время летит быстро, и вот немец достигает пенсионного возраста; теперь ему надо выбрать, где он доживет свой век. Может быть, он купит себе маленькую ферму в Швабии? Или виллу в пригороде Мюнхена? Бывает и так, но все реже и реже. В пятьдесят пять-шестьдесят лет характер немца претерпевает глубокие изменения. Как журавль осенью, как хиппи былых времен, как израильтянин, приверженец «экстаза Гоа», шестидесятилетний немец отправляется на юг. Мы обнаруживаем его в Испании, чаще всего на побережье между Картахеной и Валенсией. Отдельные экземпляры – обычно из более обеспеченных и более культурных слоев общества – попадаются на Канарах и на Мадейре.

Эти глубокие, разительные, необратимые изменения в привычках немца никого из окружающих не удивляют; было ясно, что он придет к такому решению, ведь он часто проводил отпуск на юге и, наконец, купил там квартиру. И вот немец живет полной жизнью, наслаждается своими последними, свободными годочками. Впервые я столкнулся с этим феноменом в ноябре 1992 года.

Я ехал по автостраде к северу от Аликанте, и вдруг мне пришла шальная мысль остановиться в крошечном городке, вернее, поселке у самого моря. Поселок был без названия; очевидно, жители еще не придумали, как его назвать, – все дома были построены в 80-е годы. Было пять часов вечера. Шагая по безлюдным улицам, я заметил странную вещь: вывески магазинов и кафе, меню в ресторанах были здесь на немецком языке. Я купил разной еды, а потом увидел, что городок стал оживать. Вокруг появлялось все больше народу, на улицы, на площади, на набережную высыпала толпа. Казалось, этим людям всем разом вдруг захотелось посидеть на террасе кафе. Домохозяйки выходили из своих домов. Усатые дядьки радостно приветствовали друг друга и строили совместные планы на вечер. Однородность этого населения вначале просто поразила меня, затем стала вызывать тревогу, а к семи часам я вынужден был смириться с очевидностью: ГОРОД БЫЛ НАСЕЛЕН ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО НЕМЕЦКИМИ ПЕНСИОНЕРАМИ.

Таким образом, по своей структуре жизнь немца весьма сходна с жизнью рабочего-иммигранта. Предположим, что существуют страна А и страна Б. Страна А – это страна, где работаешь, там все функционально, скучно и предсказуемо. Страна Б – это место, где проводят свободное время: недели отпуска и годы заслуженного отдыха. Оттуда грустно уезжать, туда мечтают попасть снова. Именно в стране Б завязываются настоящие, долговечные дружеские отношения, именно там покупают себе красивый домик, который хотелось бы оставить детям. На карте страна Б обычно расположена южнее страны А.

Можно ли из этого сделать вывод, что в Германии немцу жить уже не нравится, что он только и ждет возможности вырваться оттуда? Думаю, да. Таким образом, его мнение о родной стране очень схоже с мнением турка-иммигранта. Принципиальной разницы тут нет, однако мелкие различия наблюдаются.

Как правило, у немца есть семья, то есть жена и ребенок, иногда двое детей. Дети, подобно своим родителям, работают. Таким образом, у пенсионера возникает повод для микромиграции – явления сугубо сезонного, поскольку наблюдается оно по праздникам, в дни рождественских и новогодних каникул. (ВНИМАНИЕ: феномен, описанный ниже, не наблюдается у рабочих-иммигрантов в узком смысле слова; источник информации – официант Бертран из пивной «Средиземное море» в Нарбонне).

От Картахены до Вуппперталя путь неблизкий даже на мощном автомобиле, поэтому по вечерам у немца часто возникает потребность отдохнуть и подкрепиться.; Область Лангедок-Руссильон, обладающая сетью современных отелей и ресторанов, предоставляет для этого широкие возможности. Самое трудное уже позади – что ни говори, а французские дороги получше испанских. После еды (устрицы, рагу по-провансальски, а в сезон – легкий буйабес на двоих) у немца наступает разрядка, ему хочется излить душу. И он рассказывает о дочери, которая работает в художественной галерее в Дюссельдорфе, о зяте-программисте, о проблемах, возникающих в молодой семье, и о вариантах решения этих проблем. Он рассказывает.

Wer reitet so spat durch Nacht und Wind?

Es ist der Vater mit seinem Kind.

(Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?

Седок запоздалый, с ним сын молодой.)

To, что немец говорит в этот час и в этом месте, уже не столь важно. Он ведь находится на середине пути, в третьей стране, и может свободно высказывать свои глубокие мысли, а они у него есть.

Потом он спит – очевидно, это лучшее, что он мог бы сделать.

Это была наша рубрика «Паритет франка и марки, немецкая экономическая модель». Всем спокойной ночи.